— Надо полагать, вы говорите о безумии. Но эту награду он получил при рождении.
— Я любил ваш юмор в семидесятых и восьмидесятых, когда у программы еще были настоящие рейтинги, но сейчас по вашим глазам вижу, что вы восприняли истинную весть. Вы слышали голос. Он уже несколько месяцев шепчет тут на нашем этаже. Вы слышали его и хотите услышать еще. И я знаю того, кто может вам это дать. Я его проводник.
Мне вспомнился архаичный жест, когда-то свойственный моему отцу. Он плевал при упоминании определенных людей, например, сенатора Бертона Уиллера[17]. Мне захотелось плюнуть, но по этой эмоции можно будет прочесть истину как по кишкам, поэтому усилием воли я воздержался.
— Меня это не интересует, — ответил я.
Стимсон Биверс встал.
— Все на стадии подготовки. Уже через несколько дней вы осознаете, что сегодня сделали выбор. У вас был шанс либо получить выгоду, либо стать нашим орудием. Получить выгоду означает впервые увидеть мир таким, какой он есть. Но вы сделали иной выбор, предпочли стать орудием, а это означает… ну… лишь роль шестеренки в нашей миссии.
Наконец он дал мне то, чего я так долго ждал, — проговорился о намерениях преступника.
— Ваш босс слишком уверен в себе, — сказал я, — делая то, что он делает.
— Вы даже понятия не имеете.
— Правду сказать, кое-какое имею.
Самообладание сопляка дало трещину.
— Ваш босс настолько уверен в себе, что отправляет послом ко мне наименее заслуживающего доверия человека в нашем офисе, настолько, что внушает этому посланнику, будто он может бросаться угрозами и оскорблениями от его имени, не позволяя даже это имя произнести. Удивительное нахальство, согласны? Или он просто самый большой глупец, какой когда-либо ходил по земле? Какой-нибудь ничтожный альфонс из Восточной Европы, сплошь буффонада и плохо пошитый костюм? Откровенно говоря, я склонен вызвать полицию, чтобы вас арестовали.
Глаза цвета пепла подернулись пленкой тревоги.
— И что вы им скажете, мистер Тротта? Что слышите то, чего нет? Что подозреваете присутствие преступника, но не имеете доказательств его существования? Нет ведь никаких доказательств, да?
Я схватил трубку.
— Давайте проверим.
Набирая номер, я смотрел на него.
— Пожалуйста, не надо.
Я опустил трубку.
— Тогда выкладывайте.
— Я уже все запорол, мистер Тротта. Я намеревался сказать следующее. Мистер Торгу влиятельный международный преступник, который желает сдаться властям. Он приехал в Нью-Йорк изложить свою историю, поскольку правительства нескольких стран Восточной Европы послали своих людей его устранить. Потому что он слишком много знает. Он пытался рассказать это и многое другое Эдварду Принцу. Он пытался объяснить, что был двойным агентом, работавшим на наших в годы холодной войны, вот почему спецслужбы бывших стран Варшавского договора жаждут его смерти. Но он боится обращаться в американское правительство из-за своей карьеры на нелегальном поприще. Это интервью дало бы ему возможность высказаться. Но Принц, по всей очевидности, не способен завершить начатое. Поэтому мой друг хочет, чтобы сюжет закончили вы. Он просит лишь о встрече.
Я положил трубку. Ряд элементов этой байки казался более или менее убедительным.
— А как насчет прочей ерунды? Про получателей выгоды и орудий?
Он сглотнул.
— Я слишком долго работал с этим страшным и неразумным человеком, и это сказывается.
Я внимательно в него всмотрелся.
— И как же вы с ним познакомились?
Он потянулся к ручке двери.
— Личные связи.
— Еще одна ложь, и я набираю номер, пусть ваш новый друг сам разбирается с последствиями. Возможно, тогда вы уже не будете ему так нравиться. Или я неверно расценил ваши теплые отношения?
В это мгновение, впервые за наше краткое знакомство, я увидел в щенке нечто, достойное жалости: ведь это был лишь мальчишка, ему страшно, он увяз в том, что едва понимает.
— Хотите верьте, хотите нет, — отозвался он, — я впутался в это из любви, а потом было слишком поздно поворачивать назад. Больше я сказать ничего не могу.
Я не стал делать вид, будто понимаю его слова, но в них была толика правды, во всяком случае, они не отдавали откровенной ложью.
— Можно ему передать, что вы согласны встретиться? По окончании рабочего дня?
Я покачал головой.
— Завтра в то же время. При свете дня.
Стоило ему добиться своего, к нему вернулась надменность.
— Он света не боится. Вы совершаете понятную, но очевидную ошибку. Так поступают многие, и это бесконечно его раздражает.
Заканчивая записывать свою версию этого разговора, я понимаю, что каждое на первый взгляд убедительное слово из уст этого утомительного киномана таит в себе ложь. Выдав мне байку про постсоветские преступления, он утаил самую важную информацию. Но я имею дело не с обычным и даже не с исключительным преступником. Истина в этом деле лежит в другом, в областях, которые он раскрыл случайно, хотя и пытался их скрыть. Все происходящее как-то связано с названиями мест. Как именно он его назвал? Голос. А голос шепчет названия мест. И эти названия мне известны. Подонок говорил про названия. Названия я слышу уже много месяцев, не догадавшись сделать очевидное. Записать их.
21 МАЯ, ПОЗДНЕЕ
Вот частичный перечень. Не знаю, что означают эти слова. Не знаю, верю ли я сам в их значимость. Но интуиция подсказывает мне, что сбрендивший гангстер использует эти слова, чтобы наложить на наш офис какое-то вредоносное заклятие. Если бы пришлось гадать, я сказал бы, что это остатки какого-то обесцененного шифра времен холодной войны, мертвый сигнал разветвленной, но ныне покойной разведслужбы, возвращенный к жизни ради неведомых целей. Все это напоминает старую шутку про подсознательные послания, слова, намеренно вворачиваемые в обычный язык, дабы убедить слушателя. Да, есть тут что-то от неряшливого, уморительно-топорного фокуса шпиона из-за бывшего железного занавеса. И в то же время оно почему-то лишает спокойствия и мужества. Это терроризм?
Если я закрываю глаза и внимательно вслушиваюсь в каждый слог, то получается последовательность согласных и гласных, на первый взгляд бессвязная, но каждая из них, возможно, служит вешкой в замысловатом шифре. Если не ошибаюсь, несколько слов являются географическими названиями, другие более невнятны, но звучат они смутно знакомо, и последовательность приблизительно такая: «Персеполис, Никополис, Атлантида, Карфаген, Чикаго, Мекка, Масада, Хиросима, Атланта, Чикамауга, Шилох, Лепанто, Константа, Константинополь, Куликово поле, Мартва Дрога, Полтава, Варна, Мазамури, Луапула, Салоники, Балаклава, Нагасаки, Хуэ, Сомма, Марна, Тир, Капоретто, Туол Сленг, Шеньян, Гайояо, Конго, Маньчжурия, Лхаса, Медина, Румбала, Нитра, Шанхай, Нанкин, Ниневия, Галлиполи, Гоморра, Треблинка, Лубянка, Котлас-Воркута, Каямарка, Хе-Санх, Антьстам, Бленхейм, Дьен Бьен Пу». Одни — печально известные места сражений, другие… можно лишь гадать, что они значат. Но почему?
