— Послушай, — сказал он, — я тут вот о чем подумал. Может быть, отдать тебе Спиритуса?
— Спиритуса? То насекомое из спичечного коробка?
— Да. Я подумал, что он мог бы защитить тебя. Анна — Грета и я завтра уезжаем, и я боюсь за тебя. Как ты останешься тут — без защиты?
Симон достал коробок из кармана.
— И ты хочешь дать это мне?
Симон сжал коробок между пальцами:
— Понимаешь, это существо как — то связано с неизвестной нам бездной. Оно знает про нее больше, чем мы. И сказать по правде, мне жаль, что в свое время я вмешался во все это. Но теперь мне уже никуда не деться. Хотя я признаю, что был глуп, и это еще мягко сказано.
Симон покрутил на пальце обручальное кольцо, к которому он еще не привык, и продолжил:
— Я никогда не предложил бы его тебе, если бы не считал, что оно может помочь. Оно имеет влияние на воду, понимаешь?
Андерс посмотрел на лицо Симона. Тот внезапно показался ему старым и уставшим. Он держал коробок на вытянутой ладони, и казалось, что насекомое тянет его руку к земле.
— Что я должен делать? — спросил Андерс.
Симон отдернул руку и покачал головой:
— Ты знаешь, на что ты идешь?
— Нет, — ответил Андерс, — но это не имеет значения. Это действительно не имеет значения!
Симон, казалось, испытывал угрызения совести.
Может, ему вовсе не хотелось защитить Андерса. Может быть, он просто хотел расстаться с этой волшебной тварью.
— Просто плюнуть, — сказал он наконец, — в коробок. Твоя слюна должна попасть на него. И так ты должен будешь делать каждый день, пока ты жив. Или пока ты… не передашь его кому — нибудь еще.
Андерс собрал во рту побольше слюны и нагнулся над коробком.
— Нет, погоди! — крикнул Симон.
Но было уже поздно. Слюна попала прямо на насекомое.
Раньше Андерсу казалось, что самым противным вкусом в мире является вкус полыни. Но он ошибался. По всему его телу распространился такой ужасный вкус, какого он себе даже представить не мог. Как будто он вдохнул аромат тухлого мяса или сам протух изнутри.
Он открывал и закрывал рот, порывы тошноты сотрясали его тело, он весь трясся, и коробок выпал из его рук. Симон сидел на кровати, спрятав лицо в ладонях. Андерс упал на бок и перевернулся на живот.
Коробок лежал недалеко от его лица. Черное насекомое выглядывало через край и потихоньку начинало выбираться. Оно, казалось, росло. Кожа была блестящей. Существо выбралось и начало двигаться в сторону губ Андерса. Оно явно хотело получить еще живительной влаги.
Несмотря на тошноту, Андерсу удалось сесть, чтобы не позволить насекомому влезть к себе в рот. Дрожащими руками он подцепил его коробком и снова закрыл крышку. Насекомое копошилось в коробке. Андерс вздохнул и спросил:
— Оно злое?
— Нет, — сказал Симон, — мне кажется, наоборот.
Они помолчали. Наконец Симон сказал:
— Береги себя. — Он кивнул на спичечный коробок. — А такое бывает только в первый раз. Потом ты ничего не будешь чувствовать.
Андерс по — прежнему сидел на полу. Спиритус копошился в своей маленькой тюрьме.
Он не знал, что именно придется предпринять, но понимал, что Симон имел в виду. Он хотел сказать ему — делай то, что считаешь нужным.
Наконец отвращение прошло. Андерсу стало жарко. Свое тело он ощущал теперь как огромную систему больших и малых каналов и проток, где текли жидкости — кровь и плазма. Из школьной программы он помнил, что плазма производит тромбоциты. Он не мог их видеть, но тем не менее знал, что они есть в его крови и своей структурой напоминают дерево. Дерево, созданное водой.
Он взялся одной рукой за бутылку, стоявшую на полу, а другой — за коробок. И он почувствовал, что там — вода.
Какое странное ощущение.
Когда ему было двадцать, он пошел на какую — то вечеринку. И вот на этой вечеринке он оказался рядом с парнем, который только что проглотил какую — то синюю пилюлю. Они сидели на полу, и парень смотрел на паркет. Через несколько минут он начал плакать. Андерс спросил, почему он плачет.
— Потому что это так красиво, — ответил парень глухим голосом. — Какие — то рисунки, узоры, петельки… Разве ты не видишь, как это прекрасно?
Андерс ничего такого особенного не видел. Наверное, парень на одной пилюле не остановился, потому что потом они нашли его в сугробе, в который он сосредоточенно закапывался. Он объяснил, что у него внезапно вскипела кровь и ему необходимо было остыть.
Так и чокнуться недолго.
Может, люди в принципе способны понимать окружающий мир, но не умеют использовать свой мозг по полной и вынуждены прибегать к химическим стимулам, подстегивая остроту зрения. Только это опасно.
Андерс сделал несколько глотков воды и снова попытался заснуть. Сон не шел, и он лежал и рассматривал обои, пытаясь увидеть в их повторяющемся рисунке что — то необычное.
И только тогда, когда наступила заря и стены окрасились розовым цветом, он начал дремать. Сквозь сон он услышал будильник в спальне Симона и Анны — Греты. Они встали и начали собираться в свадебное путешествие.
Берегите себя, мои любимые.
Он заснул со слабой улыбкой на губах.
Ты не сумеешь подняться по лестнице, если она ведет вниз.
Калле Сендаре
Майя
Отпустите меня! Отпустите!
Он мне не нравится, совсем не нравится! Он ужасно выглядит. Я кричу. Второй подходит и зажимает мне рот рукой. Я кусаю его. Вкус воды. Почему не приходят мама и папа?
Они куда — то меня несут. Я не хочу туда! Я хочу к маме и папе. Мне очень жарко. Куртка слишком теплая. Мы идем по лестнице. Я снова кричу. Никто не слышит. Тогда я начинаю плакать. Лестница длинная. Ужасно длинная.
Я пытаюсь запоминать дорогу. Но тут нет дороги. Тут только лестница.
Я плачу. Я больше не боюсь. Я не хочу больше кричать. Я только плачу.
Становится теплее, откуда — то доносится хороший запах. Теперь они держат меня не так сильно. Я не сопротивляюсь. И я больше не плачу.
Мопед
Андерс проснулся, сидя в постели, весь мокрый от пота. Сердце колотилось, и ему казалось, что он заперт в клетке. Оглядевшись и отдышавшись, он понял, что он в гостиной — у своих бабушки и дедушки.
Но во сне он был там, в памяти Майи.
Он чувствовал страх. Он ясно видел Хенрика и Бьерна. Хенрик нес его, а Бьерн зажимал рот.
Сон. Это был просто сон.
Нет. Ведь Элин страдала от чужих воспоминаний, от событий, возникающих в ее памяти, хотя она не могла принимать в них участия. Это были воспоминания других людей. И здесь — то же самое.
