Любой из мужчин и любая из женщин на нашей планете — часть такой вереницы теней, и в то же время, каждый из них целиком несет ее в себе. Правда, они не знают об этом — их разуму не дано преодолеть те узкие страшные пропасти мрака, через которые перелетает душа, сбрасывая очередную телесную оболочку. Я — знаю. Почему — история сама по себе весьма странная, фактом, однако, является то, что вот сейчас я лежу, надо мною медленно разворачиваются черные крылья смерти, а перед моими глазами проплывают туманные картины моей прежней жизни, я вижу самого себя во многих лицах и характерах.
Меня звали Ялмаром и Тиром, Браги и Хорсой, Эриком и Джоном. Я шагал рядом с Бреннусом по пустым, залитым кровью улицам Рима. Я жег плантации с Алариком и его готами, и ночью было светло, как днем, когда горели римские усадьбы, когда Империя стонала под копытами наших диких коней. Это я с мечом в руке брел сквозь пенистые волны прибоя, чтобы грабежом и убийствами заложить фундамент Англии. Когда Лейф Счастливый впервые увидел широкий песчаный берег неведомого материка, я стоял рядом с ним на носу драккара, и ветер трепал мою рыжую бороду. Когда Готфрид Бульонский вел своих крестоносцев на стены Иерусалима, шел среди них и ваш покорный слуга.
Но не о них хочу я рассказать вам сейчас. Я захвачу вас с собою в такое далекое прошлое, что, по сравнению с ним, времена Бреннуса и Рима — кажутся не более, чем вчерашним днем. Не через годы и века поведу я вас, но через эпохи, туманные эоны — туда, куда не заглядывали даже самые смелые из историков и философов. Глубже, глубже и еще глубже придется уйти в бездонное прошлое — к истокам рода человеческого, к корням моего народа, расы голубоглазых, светловолосых открывателей, могучих воинов, страстных любовников, неутомимых путешественников.
Я расскажу вам о Ньёрде, Ньёрде — Победителе Чудовища, ставшем прототипом героя целого цикла легенд, о страшной реальной основе, заложенной в мифы о драконах, монстрах и чудовищах.
Я буду говорить с вами не только от имени Ньёрда, но и от своего тоже. Ведь я — Джеймс Эллисон в степени не меньшей, чем был когда-то Ньёрдом. Рассказывая о том, что тогда случилось, я буду интерпретировать некоторые мысли, высказывания и действия Ньёрда с точки зрения нынешнего моего «я», чтобы сага о нем не показалась вам галиматьей, лишенным смысла набором слов. Ибо дела и мысли Ньёрда настолько чужды нам с вами, людям нынешним, насколько, скажем, джунгли со львами и тиграми чужды белым стенам домов городской улицы.
Удивительным был этот мир, в котором Ньёрд жил, любил и сражался так много веков назад, что даже моя память, скользя по минувшим эпохам, не может отыскать достаточно надежной точки отсчета. Не один, но несколько раз с тех пор менялось лицо Земли, возносились и тонули континенты, с места на место переносились моря, пробивали новые русла реки, наступали и пятились ледники, меняли свое положение на небе звезды, складываясь в новые созвездия. Это была эпоха начала эпических странствий моего народа, эпоха, в которой племена голубоглазых и светловолосых людей двигались на север и на юг, запад и восток, веками длившееся кочевье вело их вокруг земного шара. Их следы и их кости можно отыскать в самых диких уголках современного мира. Я родился, вырос и возмужал в дороге. О родине, оставшейся где-то далеко на севере, остались лишь отрывочные воспоминания — неясные, словно полузабытый сон. Я помню ослепительно белые равнины и ледяные поля; огромные костры, пылавшие в центре круга из кожаных шатров; русые волосы, развевающиеся на ветру; солнце, прячущееся за мрачной стеной багровых туч; вытоптанный снег, на котором неподвижно лежат в лужах чего-то алого темные фигурки.
Это последнее я вижу отчетливее всего остального. Уже много позже мне сказали, что это поля Ютунхайма, где разыгралась страшная битва, легендарная битва эсиров, о которой затем долгие века пели песни седобородые сказители, которая и сейчас живет в туманных намеках на Рагнарок и Геттердеммерунг. Я видел это грудным ребенком, стало быть, жил где-то в… Нет, не будем уточнять — вы еще примете меня за сумасшедшего, а историки и геологи спустят с меня шкуру совместными усилиями.
Но это тоже лишь туманный фрагмент, гораздо ярче я вижу кочевье, в котором, собственно, и прошла вся моя жизнь. Мы не выбирали себе путь осознанно, но так уж получалось, что наше племя постоянно шло на юг. Иногда мы останавливались и жили какое-то время на плодородных долинах меж высокими горами или по берегам равнинных рек, но рано или поздно срывались с насиженного места и шли дальше. И дело не только в грозившем нам голоде или, допустим, внезапной засухе. Случалось, мы уходили в пустыню, оставляя земли, богатые дичью. Нас гнали вперед неутоленные страсти и желания, таковы уж законы человеческой жизни, но мы об этих законах знали тогда не больше, чем дикие гуси знают о причинах сезонных миграций. Вот так однажды мы и добрались до тех мест, где жило Чудовище.
Я начну свой рассказ с того момента, когда мы пришли к покрытым буйной растительностью холмам, кишевшим разнообразной живностью. Жаркой душной ночью мы услышали тамтамы аборигенов, они беспрестанно выбивали одну и ту же дробь. Утром мы увидели самих аборигенов — низкорослых, коренастых, черноволосых, с пестро размалеванными жестокими лицами, но, несомненно, белокожих. Мы издавна знали их род. Это были пикты, наиболее воинственное из всех известных нам племен. Мы встречали пиктов в густых лесах и горных долинах, но со времени нашей последней встречи с ними утекло немало времени. Думаю, что здешнее племя пиктов дальше всех иных выдвинулось на восток. Всего несколько поколений пиктов жило здесь, но бесконечные джунгли уже начали переваривать этих людей, стирая прежние черты и подгоняя их под свой кошмарный эталон.
Мы шли пешком — белобородые, похожие на волков, старики, могучие, в расцвете сил, мужчины, нагие дети, светловолосые женщины с младенцами на руках, никогда, кстати, не плакавшими. Я не помню, сколько нас было, — что-то около пяти сотен воинов. Воинами я называю всех мужчин: от детей, достаточно сильных, чтобы держать лук, и до самых дряхлых стариков. В те жестокие времена воевали все. Наши женщины дрались в случае необходимости, как тигрицы, я помню младенца, вцепившегося зубами в ногу наступившего на него врага.
Да, мы были настоящими воинами. Позвольте, я расскажу о Ньёрде. Я горжусь им, особенно сейчас, когда вижу жалкое, парализованное тело Джеймса Эллисона — временную мою оболочку.
Ньёрд был высоким, широкоплечим, с сильными руками и крепкими ногами, юношей. Длинные упругие мышцы дарили ему не только силу, но и выносливость. Он мог сутками бежать, не обнаруживая ни малейших признаков усталости. Ошеломляющая стремительность движений превращала его тело в глазах наблюдателя в размазанное пятно. Расскажи я вам все о его силе, вы посчитали бы меня лжецом. На всей Земле не найти сейчас человека, который смог бы натянуть лук Ньёрда. Помнится, рекорд по стрельбе из лука принадлежит одному турецкому спортсмену, пославшему стрелу на 482 ярда. В моем племени не было подростка, не сумевшего бы побить этот рекорд.
