Города давным-давно превратились в руины. Нет больше ни деревень, ни сел, ни поселков. Радио и телевидение давно молчат.
Честно говоря, мне всё равно, что случилось с миллиардами Homo sapiens. Главное: я и моя семья выжили. Не буду рассказывать всю историю нашего путешествия, замечу, что мы спрятались от всего мира в заброшенном пионерском лагере. Прожили там несколько лет, потом ушли на восток, где я и построил дом. Хотя «дом» — слишком громкое название. Малюсенькая бревенчатая постройка. Сколько лет мне тогда было? Наверное, где-то в районе двадцати пяти, Ксюше — двадцать два, а Маше — три.
Именно тогда, когда мы «переселились» в деревянную постройку, появилось Чудо Моисея, как называла необычное природное явление Ксюша.
Девятый, представь водопад. С гигантской скалы низвергаются потоки воды. Шум стоит такой, что заглушает собственные мысли. В воздухе висит морось. Пройдет несколько секунд — и вся твоя одежда промокнет и потемнеет. Ты, Девятый, стоишь завороженный и не можешь пошевелиться.
Представил? А теперь вообрази, если бы капли воды не падали из-за силы притяжения, а наоборот взмывали вверх. Но и это еще не всё: ты можешь осознать, что вся вода рек, озер, океанов, ручьев, болот и даже луж два раза в год взмывает к небесам и покрывает весь земной шар. Мне не хватает слов, чтобы описать тебе эту красоту. Приходится подбирать хоть какие-то аналогии. Поверь: Чудо Моисея прекрасно. И безумно красиво. Особенно ночью.
День, когда океаны становятся небесами, нельзя предугадать. Ты ничего не чувствуешь. Никаких тебе землетрясений, пений ангелов и голосов бога. Просто вода медленно поднимается в небо.
Чудо Моисея длится около месяца. Примерно тридцать дней нельзя увидеть солнце, так как лучам не удается пройти сквозь толщу воды. Но самое удивительное заключается в том, что монстры пропадают вместе с океанами и озерами. Блаженное время покоя! Когда не надо волноваться за жизнь семьи, когда можно наслаждаться чувством безопасности. И начхать на сраное солнце!
Ты, Девятый, можешь спросить меня: что я и моя семья пьем в месяц Чуда Моисея? Обычно я храню воду в герметичной цистерне, которую привез из пионерского лагеря, и в пятидесяти двенадцатилитровых канистрах. Пить приходится из трубочки, так как жидкость норовит «убежать».
Чудо Моисея прекрасно зимой. Я до сих пор вспоминаю тот январский день, когда с дочерью игрался во дворе. Если мне не изменяет память, Маше исполнилось тогда лет семь или восемь. Мы катались на ледяной горке и изображали на снегу ангелов. Прекрасный был денек: яркое дневное солнце бросало с безупречно голубого неба в глаза лучи, мороз щипал щеки. Я даже на час забыл про все беды, выпавшие на мою жизнь.
Мы лепили снеговика, когда Маша первой увидела, как малюсенький комочек снега взмыл к солнцу. Из-за двух свитеров и плотной зимней куртки дочка походила на круглого и толстого гномика.
— Папа! Папа! — кричала она. — Смотри! Снежинки летят обратно на небо!
Я не верил собственным глазам. Это невероятно! Невозможно! Снег поднимался в небо! Подумать только!
Потом мы услышали хруст, и из озера, проломив плотный слой льда, вырвалась струя воды. Она скорее походила на щупальцу осьминога, тянущуюся к солнцу.
Как же был прекрасен тот зимний день.
После того, как проходит месяц, вода возвращается… возвращается на землю. Нет, она не обрушивается своей многотонной громадой на голову — из небесного океана вылезают «щупальца», которые направляются в заброшенные русла и каньоны.
В общем, ничего необычного. Уверен, что у тебя, Девятый, тоже есть, что рассказать. Знаешь, я пытался объяснить Чудо Моисея, но забросил это дело. Как обойтись без мистики? Как с физической точки зрения объяснить все? Не знаю. Честно говоря, мне хочется думать, что к Чуду Моисея приложил руку Господь.
Кстати, с богом у меня сложные отношения. Верю, что он существует и следит за живыми людьми, чтобы потом призвать к себе. Не могли миллиарды умереть просто так. Не могли! Должна быть цель. Смысл жить, если знаешь, что твоя дочь погибла, стерта с лица земли и никогда не вернется?
Погибла дочь…
Два очень странных слова, не передающие мою боль и опустошенность.
Дочь умерла по моей вине. Я убил Машу! Да! Да! Ей было всего пятнадцать лет. В тот день, когда дочка умерла, с утра она жаловалась на боль в животе. Я — дурак! — не придал этому большого значения. Болит и болит. Растет девочка. Само пройдет. Ведь у меня было столько серьезных проблем: протекала крыша, сломался насос, в окрестностях слонялась пятиметровая тварь, которую нужно было убить или хотя бы отвести подальше от дома, птица разбила стекло в парнике, подвал подтапливало — дел невпроворот. К вечеру боль оказалась такой сильной, что Маша лежала на кровати, боясь пошевелиться. Появилась тошнота и рвота.
Вот тогда-то я и Ксюша забили тревогу. Болезнь не напоминала простуду или грипп. Мы с женой гадали, чем могла заболеть Маша. Отравление? Я ухватился за эту мысль, как за спасительную соломинку.
Отравление не страшно. Пустяк. Мелочи. Глупости. У Ксюши наверняка есть настойка, которая прочистит желудок Маши — и всё вернется в норму, думал я тогда.
Дочь лежала на правом боку и стонала. Малейшее движение причиняло ей дикую боль. В мою память до сих пор врезался образ её языка — сухой, покрытый белым налетом.
Я и Ксюша хлопотали над Машей всю ночь. Безрезультатно. Боль не проходила. С каждым часом она становилась всё сильнее. Я достал медицинскую энциклопедию, которую нашел в городе, и пытался найти похожие симптомы болезни.
Аппендицит.
Ужасное слово.
Приговор.
Я учился на инженера телекоммуникационных систем, Ксюша на экономиста.
Прошло два дня, а боль у Маши не стихала. Скорее от отчаяния я решил, что попробую вырезать чертов аппендицит. Господи, как же мне было тогда страшно! Руки дрожали, ноги подгибались. Но я должен был попытаться! Должен!
И у меня ничего не получилось… Дома, конечно же, не было наркоза, поэтому пришлось напоить Машу виски. Когда дочка впала в забытье, Ксюша привязала её руки и ноги к кровати, и я принялся за дело: изредка поглядывая на анатомический атлас, сделал надрез на животе, затем… (неразборчиво). Чувствовал ли я тогда, что операция идёт не так? Я пытался найти проклятый червеообразный отросток, но у меня ничего не получалось. Жена следила за пульсом Маши. Именно она первой забила тревогу. Давление дочери резко подскочило до двухсот ударов минуту!
