Как будто читая ее мысли, он сказан:
— Ты понимаешь, что меньше недели прошло с тех пор, как умерла моя жена?
— Да, — сказала Лилит.
Она больше ничего не сказала, потому что решила не раскрывать своих намерений. У нее было ощущение, что Малькольм любил изредка использовать умершую в качестве чего-то вроде компаньонки.
Лилит села, положив подбородок на руку, и уставилась в огонь, пока Малькольм медленно потягивал третью чашку чая. Она металась между страстным желанием дать ему хорошую встряску и знанием того, что ее работа с ним еще не окончена; она еще не могла сложить свое оружие и войти в мир и покой. Если бы она оставила Малькольма таким, каков он сейчас, он сразу же соскользнул бы обратно к своему прежнему ничтожному, жалкому существованию, и ей было больно думать о том, что такое может с ним произойти.
Лилит казалось, что они никогда не были так далеки с того самого дня, когда он стоял, зло глядя на нее, за своим столом на улице Уимпол, и она вынуждена была использовать все свои знания, чтобы овладеть им, — и это было ради него самого и ради Великой Изиды, которой он был нужен. Его использовали, и сейчас ему должны заплатить. Вместо него самого она должна ухаживать за ним; вместо него самого она должна привести его в убежище.
Она смотрела на суровую голову, видимую в профиль. Малькольм выглядел малопривлекательно, он был угрюм.
Она спросила себя, во имя какой цели она должна снова встречаться с ним? Но каким-то образом она не могла оставить дело, не закончив. Точки всегда должны быть расставлены, иначе хлопот не оберешься.
Вдруг к ней пришло внезапное решение, и она сказала:
— Пойдем, выполним обряд.
Малькольм быстро поднял глаза, возвращаясь обратно по очень длинному пути, как водолаз, поднимающийся на поверхность, рассеянный взгляд постепенно сменился оживлением, теперь он просто казался испуганным и неуверенным в себе.
— Что ты собираешься делать? — спросил он. — Я думал, что все уже закончилось.
Он смотрел подозрительно и немного испуганно.
Она решила ничего не объяснять, но просто встала, и он тоже не выбирал, а просто последовал за ней. Жестом она указала ему на гардеробную, где ему предстояло одеться.
Угрюмо и неохотно, как мальчишка, которого ждала порка, он снял свою одежду, сложил ее горой на стуле и надел ритуальные одеяния. Даже не взглянув в зеркало, он натянул серебряный головной убор на самые брови и бесстрастно зашагал по длинной лестнице, не обращая внимания ни на то, что было слева, ни на то, что справа.
Когда он вошел в храм, Лилит Ле Фэй не подняла перед ним занавеску; он сам должен был отодвинуть ее складки в сторону. Он вошел и увидел Лилит, лежащую неподвижно на жертвенном алтаре; это вынуждало его занять свою позицию на месте жреца.
Он стоял и смотрел на нее, мрачный и угрюмый; она смотрела на него невозмутимо, словно сфинкс.
Он понял, что она смотрит не на него, но выше его плеча в зеркало, находящееся за его спиной. По ее глазам он видел, что она видит что-то внутри, что-то, не принадлежащее этому миру, и что она следит за его действиями, за его движениями. Защищенный от ее взгляда, он смотрел ей прямо в лицо.
Мгновение он ненавидел ее. Кожа цвета магнолии, красота темных глаз и волос дразнили и мучили его. Он стремился к ним, но чувствовал, что они сразу же рассыплются, если к ним прикоснуться. Фактически, он был настолько сильно сломлен своим самоуничижительным аскетизмом, насколько сильно испытывал страстное желание. Но женщина не смотрела на него; она смотрела на нечто, с чем она общалась ментальным способом.
Постепенно мужчине все стало ясно. Он стоял так растерянно и угрюмо, что ему легко было сохранять покой, и он решил позволить событиям течь своим чередом. Не в его власти было сделать что-нибудь; он был настолько расстроен своими собственными запретами, что полностью пребывал под властью обстоятельств и с внезапной вспышкой осознания понял правду слов Лилит:
— Все было бы точно так же, если бы ты был свободен. Все было до отвращения верно, и он с горечью осознал это. Его освобождение не изменило ее отношения к нему; она могла делать лишь то, что делала сейчас, был ли он свободен, чтобы предложить ей брак или нет. Он почувствовал обиду. Смерть его жены должна была все изменить; но в результате ничего не изменилось. Он прекратил размышлять и угрюмо смотрел на Лилит Ле Фэй.
Но вскоре его угрюмость сменилась страданием, и ему показалось, что он держится за нее глазами, как тонущий человек, цепляющийся за камни; к нему снова пришло ощущение, что она общается с кем-то и что с этим кем-то он хотел бы сотрудничать. По вспышке он понял, что начался новый этап ритуала, и через секунду он снова стал собой, рванулся обратно, словно испуганный конь. Потом замер. Будь что будет — он не знал, как все это действует, или что правильно, а что нет. В одном он был уверен — Лилит Ле Фэй чуждо зло. Он видел, как она делает странные вещи, совершенно невообразимые вещи, дерзкие, выше всякой отваги, но они все были во имя добра. Он верил ей. Она ведь никогда не допускала его поражения, и он не верил, что это возможно сейчас.
Он почувствовал начало процесса накопления энергии. Магия начинала действовать. Он был на месте жреца, и чем бы ни была эта неведомая сила, она действовала через него. Он успокоил себя и ждал. Пусть она действует! Это единственный путь. Ему не нужно делать ничего. Это естественная сила, и она будет использовать его как естественный канал; все, что ему нужно, — это позволить этой силе использовать себя.
Он сконцентрировался на мысли о пассивности, о предоставлении открытого канала тому, что должно прийти к нему извне и через него к ней. Великая Природа творила рядом; волна поднималась по открытому каналу.
Потом в первый раз он осознал себя частью Природы. Эта мысль никогда прежде не приходила к нему, никогда, пока он изучал сравнительную анатомию. Он знал где-то в глубине своего существа, что в нем был уровень, который никогда не отделялся от души Земли, так нее как и образ прародительницы женщины в Черном Храме никогда не был высечен из живой скалы, но был соединен в ней вместе, и он знал, что он тоже, на позвоночном уровне, принадлежит Природе и что посредством канала Природа использует его и позволяет ему самому прикоснуться к. своей энергии.
Потом, словно вспышку, он ощутил момент соединения уровней; то, что он раньше считал чисто физическим, сейчас он ощутил как часть духовного. Сила поднималась из позвоночного на мозговой уровень и рвалась из области физиологии. Потом он почувствовал, что она поднялась уровнем выше и, миновав уровень физиологии, проникла в следующий. Вокруг него были видения звездных сфер. Комната постепенно исчезла. Лилит превратилась в Изиду — и сам он был силой Природы, поднимающейся из первозданных глубин, чтобы оплодотворить ее! Он больше не был мужчиной, он был силой. Он был частью живой земли, и Природа говорила через него; и она, Лилит, больше не была женщиной; она была целью силы — и все. Это было очень просто. У силы был заряд. Там не было ни мыслей, ни чувств, ни желания спасти себя от ужасающего давления силы, использующей организм как канал своего проявления. Отсутствие личностного начала было лучшим во всем этом — дать силе выполнять свою собственную работу!
