Пит механически повторил вслед за сестрой: «Мама» — и робко сделал еще шаг, вплотную приблизившись к Джей. Жена, продолжая держать дочку, попыталась высвободить одну руку, чтобы обнять сына. Тогда я подхватил у нее Кэти. Взяв на руки, почувствовал, как девочка напряглась. Я не понимал, в чем дело, и тут же опустил ее на пол, чтобы не испугать до слез. Джей обнималась с сыном. А дочь стояла напротив меня, застенчиво разглядывая, как чужого. Мне опять не хватило терпения:
— Ты меня узнаешь? — спросил я.
Девочка неуверенно пожала плечиком. Мое лицо, наверное, исказила гримаса глубокого огорчения, потому что Кэти тут же сострадательно подняла бровки домиком:
— Дядя, не плачь!
— Я — твой папа, — подсказал я, уже ни на что особенно не рассчитывая. А дочка вдруг улыбнулась и с воодушевлением ответила:
— А, ну да! Папа, а ты не умрешь?
— Ну… — я растерялся, — нет, я еще поживу… долго… надеюсь.
— Долго? — неодобрительно переспросила дочь. — У меня тот папа долго жил, — сообщила она, будто речь шла о хомячке, — а потом умер…
— Петенька, поздоровайся с папой, — донесся до меня наконец прорезавшийся голос жены.
Я поднял голову. Физиономия Пита, обращенная ко мне, была по-прежнему насупленной, и мне стало не по себе: неужели и сын меня не помнит?! Ведь он старше, ведь мы так дружили, ведь я… Но в этот момент ребенок сделал тот единственный жест, который сразу все расставил по своим местам. Пит протянул мне руку для пожатия! Так уж между нами повелось с тех времен, когда он был еще совсем карапузом: мы всегда здоровались за руку. Никому другому Пит руки не подавал, уверенный, что эта привилегия принадлежит только его отцу. Я выполнил ритуал и тут же, задохнувшись от радости, подхватил его на руки. Кэти немедленно завизжала на самой противной из всех доступных ее нежному голоску нот. Я наклонился, чтобы поднять в воздух и ее, но тут самолет сильно накренился в очередном вираже. Тогда я предпочел вернуть сына на иол и взять обоих за руки.
— Так это — ваши дети? — раздался женский голос, наполненный скрежетом металла.
Стало понятно, что с тех пор, как мы с женой ворвались в салон и принялись налаживать контакт с собственными детьми, вокруг не раздалось ни единого звука человеческой речи: кроме наших голосов — только гул моторов. Публика, затаив дыхание, следила за нашим разговором.
В следующую секунду на нас обрушился шквал возмущенных голосов.
Из событий в те минуты я помню, как смешно выглядела Джей, с блаженной улыбкой на лице просившая прощения у возмущенных пассажиров, отряхивавшая их одежду и все с той же счастливой улыбкой выслушивавшая, что они думают по поводу родителей, которые не следят за своими детьми, оставляя их безо всякого присмотра. Она беспрерывно кивала головой и произносила: «Да-да, конечно!»; на щеках — ямочки, рот — до ушей. В общем, она жутко напоминала какую-нибудь добропорядочную японку.
Ко мне, наверное, тоже обращались с упреками и нелестными оценками моих родительских качеств, но я, крепко ухватив за руки обоих отпрысков, вообще ни на кого, кроме них, не реагировал.
Уже потом, в более спокойной обстановке, припомнив и собрав воедино все реплики и косвенные свидетельства людей, оказавшихся соседями наших детей в этом рейсе, мы разобрались, что их усаживала и пристегивала ремнями стюардесса. Потом они преспокойно спали. Когда рассвело — проснулись, и сообразительный Пит, разумеется, отстегнул ремни, после чего непоседливая парочка решила немного поразмяться. За этим занятием мы с матерью и застали их.
Джей о чем-то пошепталась с женщиной, сидевшей в кресле перед местами, занимаемые нашими детьми. Женщина сказала пару слов своей взрослой дочери. Обе, подхватив сумочки, отправились в салон бизнес-класса.
— Я поменялась с ними, — объяснила Джей, и мы заняли освободившиеся места. Может, и напрасно, потому что малышей все равно не спускали с рук, и теснота эконом-класса сильно сказывалась.
— Пит, а как выглядела бабушка, которая привела вас с Кэти в аэропорт?
Объяснять сыну, что такое аэропорт, не потребовалось.
Спрашивая о «бабушке», я был уверен, что знаю ответ — и не ошибся.
Среди ночи детей осторожно разбудили, тихонько одели и…
— Бабушка взяла Катьку на руки, и мы пошли в аэропорт. Быстро-быстро. Потом поехали… Потом приехали в аэропорт.
— Мальчики! — воскликнула Джей. — Стойте, а как же… Сыночек, а где же бабушка? Она что, не вошла с вами в самолет?
— Нет, она тетеньку в форме попросила за нами присмотреть.
Джей прошептала мне на ухо:
— Может быть, самолет обречен?
— Петька врет, дурак, — застенчиво прошептала Кэти. Слов нахваталась, а использовать их с правильной интонацией не научилась! — Бабушка там сидела. — Дочка махнула ладошкой за спину, в сторону единственного в салоне, не считая мест наших детей, пустого кресла. — Она на нас смотрела, смотрела. Мне было страшно так, потому что грустно очень.
— Катюха, хватит сочинять. Сочинялка ты! — покровительственно сказал сын.
— Доченька, а где же теперь бабушка? Что-то я ее не вижу!
Кэти пожала плечами.
Мы с женой переглянулись и не стали больше задавать дочери вопросов. Джей покрепче прижала ее к себе.
— Натерпелась, моя крошечка … Так как же с самолетом, Вить? Думаешь, обойдется?
— Мы теперь все вместе. И солнце взошло, — уклонился я от прямого ответа.
Говорили дети только по-русски. Английский понимали, но едва-едва.
Кэти уже вполне освоилась со мной, а Питер по-прежнему держался несколько скованно.
Я поделился с женой своим наблюдением и спросил, что думает она по этому поводу.
— Ну, во-первых, Витенька… только не обижайся! Конечно, ты возился с детьми каждую свободную минутку, но сколько у тебя их было — этих свободных минут? Дети несравнимо больше времени проводили со мной.
Я расстроенно промолчал: возразить было нечего. Заметил: она уверенно и свободно произнесла то, что могло звучать как упрек. Я почти не узнавал свою робкую и покладистую Александру. Новая женщина — смелая, гордая и решительная — нравилась мне. Отчаянно нравилась! Тем более что мягкости, нежности, внимательности в ней не убыло ничуть.
— А кроме того…
Жена подождала моей реакции.
— Что «кроме»? — подыграл я.
