Все четверо некоторое время молчали, любуясь восходом солнца на фоне кокосовых пальм.
– А может, их поменять местами? – предложила Корди.
– В том-то и дело, что и Санни, и Диллону понравились их новые тела. Они решили пожить в них.
Уилл Брайент покачал головой.
Трамбо посмотрел на своего помощника:
– Разве я не уволил тебя ночью?
– По правде говоря, нет. После того как улетели японцы и мы с вами пропустили по несколько рюмок, вы сказали, что относитесь ко мне, как к родному сыну.
– Что за чушь?
– Да-да, – заверил Брайент. – И еще вы сказали, что всякий, кто согласился бы войти в ту пещеру, был бы слишком глуп, чтобы работать на вас. Поэтому вы решили меня не увольнять.
– Черт! – Трамбо почесал в затылке.
Элинор оглядела остатки банкета:
– Что это для вас значит, мистер Трамбо? В финансовом смысле, я имею в виду.
– В финансовом смысле это значит, что я разорен. Все, что осталось, заберет моя жена. Снова карабкаться наверх мне придется из долговой ямы. – Он улыбнулся Корди. – Но это не самое худшее, что могло со мной случиться, правда?
– Не самое, – согласилась она. – Но все поправимо. Сколько предложил вам Сато, когда вы готовились подписать соглашение?
– Триста миллионов, – вздохнул Трамбо.
– Я предлагаю триста двадцать пять, если мы подпишем бумаги сегодня же.
Байрон Трамбо начал смеяться, потом остановился:
– Наличными?
– Если хотите, хотя, думаю, нам обоим будет лучше расплатиться акциями.
– Миссис Стампф из Чикаго… Кук… Это Кук?
Элинор и Брайент застыли на месте, не в силах вымолвить ни слова.
Трамбо хлопнул себя по лбу:
– Как же я не догадался! «Чикагская компания очистки и утилизации»! Крупнейшая фирма по уборке мусора во всей гребаной Америке! Они обслуживают все колледжи и половину школ от Небраски до Вермонта. Стампф… он умер год назад, и дела приняла его жена. По слухам, она и раньше вела их.
– Слухи верны, – спокойно сказала Корди.
– Два месяца назад компанию продали, – уточнил Уилл Брайент. – Консорциуму «Ричи-Уорнер-Мацу», за три четверти миллиарда долларов.
– Это только наличными, – сказала Корди, облокотившись на перила. – Ну, что скажете, Байрон? Мои люди могли бы привезти деньги сегодня… и даже бесплатно вывезти мусор.
Трамбо открыл рот и снова закрыл.
– Корди, ты… ты правда собираешься заняться гостиничным бизнесом? – спросила Элинор, все еще не веря собственным ушам.
– Нет, конечно. Просто я вспомнила, как мне хотелось открыть здесь госпиталь для раковых больных.
– Госпиталь? – переспросил Трамбо. – Вы в своем уме?
Корди пожала плечами.
– Вы не были ни в одном из таких заведений в Америке? Посмотрите как-нибудь. Может, поймете, почему я хочу устроить такое заведение в месте, где люди могут купаться и загорать… даже если они умирают.
– Почему бы нет? – спросил Уилл Брайент сам себя.
– Кроме того, экономика островов в упадке. По-моему, местным уже надоело работать официантами и прачками. Если здесь появится крупный онкологический центр, кто-то из них сможет сделать карьеру в медицине.
Трамбо молча смотрел на нее.
– Что скажете, Байрон? Мои юристы прилетят к обеду. Успеете подготовить бумаги? – Она протянула ему свою маленькую мозолистую ладонь.
Трамбо поглядел на ладонь, потом на Уилла Брайента, потом опять на ладонь – и пожал ее.
Корди с Элинор спустились вниз и пошли по асфальтовой дорожке к пляжу. Там они остановились, любуясь на отражение солнца в чистой воде и слушая тихий шелест прибоя.
– Это будет самый красивый госпиталь в мире, – сказала Элинор.
Корди только кивнула.
– Как ты думаешь, больше не будет неприятностей с…
– С Камапуа? С Пауна-эвой? С Ку?
– Да. Со всеми.
– Не думаю. – Корди улыбнулась. – Теперь они залягут на дно еще на несколько столетий.
Элинор тоже улыбнулась. Солнце уже нагрело песок, и она сняла сандалии и с удовольствием прошлась босиком.
– Нелл, что ты теперь собираешься делать?
– Не знаю. У меня осталась неделя отпуска, и в принципе я хотела попросить нового владельца курорта – нельзя ли провести это время здесь.
Корд и потерла лоб:
– Мне кажется, новый владелец даже предоставит тебе президентские апартаменты. А сейчас он предлагает пойти в бар Кораблекрушения и чего-нибудь выпить.
Она тоже сняла туфли, и две женщины подошли к самому краю прилива.
– Луи, – просипела Корди, имитируя какого-то киноактера, – по-моему, это может быть началом очень крепкой дружбы.
– Отлично сказано.
Элинор подняла камешек и пустила его по воде навстречу сверкающему отражению солнца.
Письмо, найденное в дневнике тети Киддер
18 июня 1905 г.
21, Пятая авеню,
Нью-Йорк.
Мисс Лорене Стюарт,
3279, бульвар Паттона,
Хаббард, Огайо
Дорогая мисс Стюарт!
Мне очень стыдно, что я не ответил на ваше письмо, полученное больше года назад. Как вы знаете, 5 июня прошлого года, во Флоренции, я потерял мою дорогую Ливию. За весь этот год не было ни одного дня, когда бы мне не хотелось поскорее присоединиться к ней.
Но, как мы с вами усвоили много лет назад на Сандвичевых островах, у живых есть долг перед живыми, и ваше прекрасное письмо еще раз напомнило мне об этом. В письме вы просили меня рассказать, как мы встретились с Ливией и как мы поженились. Думаю, настало время выполнить вашу просьбу.
Вы, может быть, помните, что, когда мы с вами расстались, я попросил газету отправить меня в кругосветное путешествие. Будучи в Святой земле, я познакомился с молодым американцем по имени Чарли Лэнгдон, и он показал мне вырезанную из слоновой кости миниатюру его сестры. Удивительно, но я влюбился в эту девушку с первого взгляда.
Следующей зимой я впервые увидел ее воочию. Она была юной, по-девичьи озорной и в то же время удивительно женственной. Два года спустя мы поженились.
Это звучит просто, но истинная любовь никогда не обходится без испытаний. Я провел у Лэнгдонов целую неделю, но ни разу не мог остаться с Ливией наедине. И вот, когда они отвозили меня на станцию, плохо закрепленное заднее сиденье повозки отвалилось и мы с Чарли вылетели на дорогу. Я получил сотрясение, и меня пришлось отнести в дом и накачать таким количеством бренди, которое свалило бы с ног самого дюжего ирландца. Все время, пока я лежал без чувств, Ливия прикладывала мне компрессы и поправляла подушки, а потом я открыл глаза, и мы в первый раз говорили без свидетелей.
Я провел у них еще три дня, а потом мы с Ливией писали друг другу письма. Ее отец прочел одно из них и вызвал меня к себе.
«Что вы за человек? – спросил он меня. – Есть ли у вас какая-либо опора в жизни?»
