– Мне жаль! – снова проговорил Картер и взглянул в глаза Тодда, который когда-то сам сделал его своим врагом, оправдывая при этом себя.
– Чего именно тебе жаль? – слегка грубо переспросил Тодд. Картер молчал, тяжело вздыхая, отпивая глоток пива. – Жаль меня? – продолжал мужчина. – Или мою дочь, плоть которой раздирала твоя жена?! На лбу появились глубокие морщины, а губы кривились в отвращении.
– Ты все еще злишься… не могу поверить! – тихо произнес Картер, бросив взгляд на Тодда. – Она не хотела, не хотела причинять тебе боль, несмотря на то, что ты сделал с ней. Просто…
– Просто! – злобно прошипел Тодд, начав слегка дергаться на стуле от нервного напряжения.
– Забавно… – печально улыбнулся Картер.
– Тебе забавно?! – совсем разозлился мужчина, швырнув кружку с недопитым пивом на пол, привлекая тем самым шумные компании бара. – И что именно тебе забавно?!
Картер выдержал паузу, после чего проговорил: – Из всех людей на этой земле… Мой сын влюбился в твою дочь… – На глазах мужчины появились слезы, которые он усердно пытался скрыть, но дрожащий голос все выдавал.
Сам того не желая, Тодд вдруг почувствовал, что ему стало жаль Картера, хотя это его дочь была при смерти. Да он и сам был в шоке, когда на крыльце своего дома увидел сына своего врага. И почему только дети недругов всегда тянутся друг к другу, словно магнитом?.. Он не был зол на этого парня, просто, в его жилах текла кровь женщины и друга, предавших его и, значит, Тай автоматически стал его врагом. Он сам во всем виноват, зачем было останавливать то, что его совсем не касалось! Зачем было портить жизнь его дочери из-за своей обиды?.. Ведь она наверняка знала, что Тай – оборотень, и ее это совсем не смутило. Щелкнув пальцами в сторону бармена, он дал понять ему, что пора обновить выпитое.
ДЕНЬ 4
Превращение, которое должно было состояться вчера, исчерпало оставшиеся силы Леа. В себя она пришла лишь в девятом часу вечера следующего дня. В этот раз ей не нужно было пытаться встать, ее ноги были свободны, хотя девушка не сразу это поняла. Только когда она поджала к себе колени от холода, пронизывающего помещение, почувствовала – что-то изменилось. В голове мелькнула мысль: «Свобода». Быть может, дядя отпустил ее и, ни о чем больше не думая, приподнявшись на усталых ногах, она дернулась в сторону и тут же вскрикнула от сильной боли в руках, вернувшей ее в прежнее состояние.
Орвил совсем не думал отпускать ее, разве только частично – он дал свободу ее ногам, но руки по-прежнему были скованы, и на этот раз – цепями с металлическими обкладками. Она становиться сильней, и он знал это, нужно было подготовить ее, прежде чем отпустить.
Трясясь от непонятного холода и изнывающей боли в желудке, Леа разглядывала помещение. Вокруг было темно, лишь узенькие лучики тусклого вечернего света проникали внутрь, что позволило понять – дядя явно перетащил ее в другое место. Судя по запаху и холоду, а так же недостатку света из-за отсутствия окон, за исключением небольшого отверстия с металлической решеткой, это был подвал. Руки замлели и ныли от боли, ведь сейчас она была прикована с распростертыми руками к бетонной стене, а сама сидела на драном, застеленном каким-то покрывалом матрасе. Словно собака на цепи, она просидела так часа два, изнывающая от усталости и жажды, но не в силах заснуть, в надежде, что, быть может, это все затянувшейся сон, никак не желающий отпускать ее.
Постоянно тошнило, пару раз рвало непонятно чем, ведь ее желудок был совершенно пуст и постоянно напоминал об этом. Однако даже малейшее представление о еде снова вызывало отвращение. Нет, это был не сон, так больно во сне не бывает… так почему же он не прекратит ее мучения, почему не убьет ее?
Оборотень! Она должна превратиться в ужасное животное, готовое убивать и не знать сострадание и жалости! Разве этого она хотела? Ни за что на свете она не поменяла бы человеческую жизнь на жестокую силу, несущую смерть. Только когда, наконец, сон начал затуманивать ее разум, где-то наверху послышались шаги. Раздался звук открывающегося замка и показался свет, который озарил ранее не замеченную девушкой подвальную лестницу. Глухой звук шагов начал медленно приближаться, и через минуту на ступеньках появился Орвил. Лицо мужчины выглядело неважно – вся эта ситуация угнетала его, но уже ничего не исправить. Теперь ему нужно помочь Леа обратиться, иначе она просто умрет от боли и недомогания.
Спустившись по лестнице, он не спеша продвигался в сторону девушки, в его руках находилось что-то вроде тарелки, с которой свисало что-то непонятное. Она не смогла разглядеть, но, сама того не желая, принюхивалась – запах ей понравился. Мужчина не стал подходить ближе, во избежание агрессии с ее стороны. Поставив миску на небольшой деревянный ящик рядом с матрасом, он отошел.
– Тебе нужно поесть, Леа, – проговорил он, тихо стоя в темноте, лишь тусклый свет глаз мог выдать его присутствие.
Сердце сжалось, а нос начал жадно втягивать в себя запах еды. Да, ей ужасно хотелось есть… умереть за кусочек бифштекса и глоток воды! Глаза сверкнули, желудок болезненно забурлил, рот наполнился слюной.
– Ты должен освободить мне руки, хотя бы одну. Я же не собака, черт возьми! – крикнула от отчаяния девушка, заглядывая в миску.
Она затихла, в груди стало жарко, и снова подкатила рвота, с некоторых пор это стало ее обычным состоянием. Медленно подняв глаза на дядю, она произнесла:
– Это мясо?!
– Чтобы выжить, нужно есть, – твердо произнес Орвил.
– Да, но это – сырое мясо! – нервно произнесла Леа, не желая понимать.
– В нем что-то не так? Ты должна признаться себе, Леа, что хочешь отведать его. В тебе еще теплятся человеческие чувства, но скоро это пройдет… если ты, конечно, не научишься управлять собой, – тихо, без капли раздражения говорил мужчина, пристально, словно гипнотизируя, глядя на девушку.
– Я не могу есть сырое мясо! – жалобно протянула Леа.
– Можешь, поверь мне. Твой желудок предпочтет его жареному. Именно оно даст тебе сил справиться со следующим приступом и уменьшить боль.
– Я не хочу…
– Хочешь! – продолжал уверять ее мужчина.
– Я не хочу… не хочу!!! – закричала девушка и швырнула тарелку в сторону. Из опухших глаз полились слезы, а все тело трясло от ужаса.
Ничего не говоря и ожидая такого исхода событий, мужчина медленно поднял свежие куски мяса и, поместив их обратно в миску, быстро поднялся наверх, оставив дверь открытой. Леа, не обращая на это внимания, продолжала плакать, подтянув к себе колени. Через некоторое время Орвил снова спустился в подвал, в его руке блеснул наполненный шприц. Не теряя ни минуты, он подбежал к девушке и схватил ее за бедро. Леа насторожилась и начала отталкивать его свободной ногой, захлебываясь слезами и не в силах что-либо произнести.
