— На вас напали люди Леквера.
— Не на нас, — поспешил поправить страж порядка, — на столичных.
— Так кто ж они такие?
Максимилиан потратил немало времени, чтобы додумать до ответа:
— А я не знаю. Могу лишь предположить, что они — совсем не те, кого в них видит Иоанн. С той ролью, что отвёл им директор лесопилки, Юрико и Оскару не понадобилось бы ехать в Сеферан. Лишний раз туда не суются.
И он застыл. Я потеряла интерес обмениваться с ним скупыми фразами, опустила глаза на порядком запущенные, отросшие ногти, но неожиданно чёрный человек продолжил, одухотворённый религиозным порывом:
— Он всего лишь боится. С Иоанном, как и со многими, нет Бога, поэтому он боится. Когда ты один, это вполне ожидаемо, ожидаемо, что будешь страшиться всё растерять. А ему есть, что терять. В страхе он видит только один выход — сечь головы. Юрико и Оскар просто попали под горячую руку, как и Алиес.
— Тоже не веришь в её виновность?
— А как тут поверишь?
Звери не крадут детей, а рвут их на куски, не стреляют полицейских, а рвут им глотки. Алиес — чудовище самое дикое, что я встречала. Но не она убила стольких. Её не выпускают, дабы и шанса ей не дать.
Зашумело за дверью, на свет вытащили щурящегося от солнца Харона.
8:57 Харон
Грубиян Марк толкает с явным желанием впечатать мою брадатую физиономию в жёсткие углы. Рядом мерно работает руками Тим, из-под шляпы веет брюзжащей ненавистью и раздражением. Меня здесь не любят, впрочем, служивым тяжко найти смысл любить хоть что-нибудь.
Сколько переловлено народу, а ищейки так и не могут взять след единственно-важной дичи. Я вынужден помочь им в этом непростом деле. Странно, но пару дней назад я делал это по своей воле.
За дверью оказалось яркое солнце-разбойница, что больно хлестнула по глазам. Пришлось щуриться, как новорождённому щенку, по ступеням меня стаскивали невидящего, благо костям угрозы не случилось.
Когда я уже гордо взглянул навстречу слепящему солнцу, меня подхватила ещё одна рука, костлявая, как у смерти. Ба, выглядит её обладатель похоже, хотя славится преданностью другому, куда более возвышенному… Чёрное и белое перемешались в нём, как в известном символе, где ещё капли с глазками кусают друг друга за хвост. «Инь-ян», - пришла подсказка из недр памяти, выудил её, наверное, Саймон.
А вот один любопытный экспонат во всё той же куртке не по плечу, всё такой же бледный, худой, всё так же стыдливо прячущий волосы под шапкой.
— С добрым утром, Кейт! Гляди, я иду ретранслировать прошлое!
— Молча иди! — с криком толкнул меня в затылок здоровенной ладонью Дубль.
— Не в настроении?
— Могу и тебе испортить.
Ха, я смеюсь над твоим пульсирующим на почве раздражения гневом, Марк. С моим появлением на доске ты стал суетиться, нервничать, испугался быть обыгранным. И чем дальше моя пешка двигается к дамкам, тем отчаяннее ты ищешь способы реабилитироваться…
Я рушу чужую мечту. Мне стыдно, что ни черта не стыдно.
Меня потащили по улице, как пляшущего медведя на верёвке, зеваки выходят посмотреть на жуткого убийцу, закованного в сталь. Бабулькам не терпиться облить меня обвинениями, словно ничего важнее в их жизни нет, мужики хмурятся. Почему они хмурятся? Я их оскорбил, или они задумались о великом? Сейчас какой-то ответственный момент в их жизни, что они крайне сосредоточены?
Ожидал, что полетят камни, но гаварцы вышли людьми незапасливыми. В их худых арсеналах только брань и бессмысленные взгляды, бросаемые исключительно по традиции.
Поиграем на публику? Это можно. Они все ждут от меня чего-то, например, я могу орать и плеваться, как дикий зверь — это их позабавит, я могу взорваться вихрем брани, я могу на простых примерах доказать, что все они не лучше меня — это вызовет их ненависть. Но есть способ выдавить абсолютную их ярость…
Я просто улыбнулся.
Наручники, решётки, палки, камни… когда это становится бессильным против простого чувства свободы, пленителей охватывает паника, кровь заливает им глаза, рот и нос, что захлебнуться можно! Вы бессильны против меня, я смеюсь над вашими потугами и плевать буду на топор палача, а моя отсечённая голова не утратит надменной ухмылки. Какая разница, что происходит, если я считаю это своей победой, и каждый отчётливо понимает сей парадокс? Делаю, что хочу — вот она и свобода!
Марк с негодованием, терзающим его, отстраняет толпу, Максимилиан хладнокровно встречает взгляды гаварцев, а Кейт укрывается воротником, словно от роя жалящих пчёл. Ребята, вы нам неприятны — расходитесь.
Кто-то чуть не под ноги лезет, кто-то предпочитает глазеть из-за оградки, а где-то рыла мелькают в окнах. Странная парочка вообще косится из-за сарая.
Так мы дошли до самого дома Энгриля. Марку даже пришлось отгонять самых ретивых, решивших чуть ли не с нами на место преступления следовать. Наконец, он пошёл ковыряться с замком, как вдруг я не удержался:
— Цветы можно оставить в участке, — улыбнулся я зевакам. — Тим распорядится, чтобы…
— Полезай-ка! — с силой толкнул меня в помещение здоровяк.
Естественно, я шлёпнулся на пол, на радость нервному громиле. Раздались какие-то бормочущие звуки: думается, полицейские немножко поспорили. Затем меня одним рывком поставили вертикально и добавили ещё один толчок.
Я вывалился в главную комнату, очень быстро рядом возник всё тот же Марк и усадил меня на стул. Остальные втянулись следом, рассредоточились по помещению. Три гарпии не сводят с меня глаз. В голове моментально родилась шутка.
Взглянув в глаза каждому, двигая головой нарочито медленно, я негромко произнёс:
— И чего вы все ждёте?
Для Дубля это оказалось перебором, так что срубающий с ног удар прилетел вполне ожидаемо. Со стула меня не сбросило, я, ехидно посмеиваясь, сплюнул тягучую слюну на пол.
— Марк, ради бога, успокойся, — решил вступиться за меня Максимилиан. — Он нарочно тебя выводит.
— И будет получать за это!
— Его твой удар не расстроил.
— Это верно, Марк! — растянул я кровавую улыбочку. — Бьёшь, как баба! Попроси Кейт, она сделает мне больнее…
Косой плюх пришёлся с другой стороны, уткнув мою морду в пол, наполнив рот кровякой. Хе, моя боль по сравнению с яростью амбала, что блошка против кита.
— Вы его вытаскивали из участка только за этим? — Кейт всё неймётся поглазеть на зелёные искорки.
— Сейчас Марк выйдет, — решил подобру-поздорову вывести коллегу Макс.
— Пусть сперва попросит прощения! Я обиделся…
— Да чтоб ты сгнил, мразь!
Ревнителю веры насилу удалось увести метающего молнии Марка. Я готов спорить, что он мне ещё отомстит, если придумает достойный метод.
