— Вот как?
— Порой мне казалось чудом то, что он позволил мне войти в его жизнь…
Гарри чуть не сказал, что Сванн был бы безумцем, откажись он от этого, но счел подобный комментарий неуместным. Ей сейчас было не до лести, да она в лести и не нуждалась. Нуждалась она в одном — в живом муже.
— Теперь же мне кажется, что я совсем его не знала, — продолжила она. — Не понимала его. Может, это еще один фокус? Еще немного магии?
— Пару минут назад я назвал его фокусником, — напомнил Гарри, — а вы поправили меня.
— Да, поправила. — Подняв на Гарри извиняющийся взгляд, вдова признала его правоту. — Простите. Сванн меня приучил. Он терпеть не мог, когда его называли фокусником. Говорил, что это слово годится для артистов цирка.
— А он таковым не был?
— Муж часто называл себя Великим Притворщиком, — сказала она. И улыбнулась своим мыслям.
Опять появился Валентин; его скорбный облик по-прежнему источал подозрительность. Он принес письмо и явно не желал с ним расставаться. Доротее пришлось встать, пересечь комнату и взять конверт из его рук.
— Думаете, так надо? — спросил Валентин.
— Да, — ответила она.
Развернувшись на каблуках, он проворно удалился.
— Валентин убит горем, — повернулась она к Гарри. — Простите его резкость. С самого начала карьеры Сванна он находился рядом с ним. И, наверное, любил его не меньше, чем я.
Доротея вытянула из конверта письмо. Бумага была желтоватой и воздушно-тонкой, как газовая косынка.
— Через несколько часов после смерти мужа мне передали вот это, — объяснила она. — Я вскрыла. Пожалуй, вам следует прочесть.
Она протянула Гарри листок. Почерк выдавал человека независимого и цельного.
«Доротея, — писал Сванн. — Если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых.
Тебе известно, как мало значения я придавал снам, предчувствиям и тому подобному. Однако в последние несколько дней странные мысли закрались в мою голову и пробудили подозрение о том, что смерть моя совсем рядом. Если я прав — так и быть, ничем тут не поможешь. Не теряй времени и не пытайся выяснить, отчего и почему; теперь слишком поздно. Просто знай: я люблю тебя и любил всегда. Прости меня за те несчастья, что я приносил тебе прежде и принес теперь. Над этим я не властен.
Ниже в письме ты найдешь инструкции о том, как распорядиться моим телом. Прошу тебя твердо придерживаться их. Пусть никто не пытается убедить тебя поступить вопреки моей воле.
Я прошу тебя позаботиться о том, чтобы мое тело оставалось под надзором ночь и день, пока меня не кремируют. Не пытайся вывезти мои останки в Европу. Кремировать меня надо только здесь и как можно скорее, а пепел бросить в Ист-Ривер.
Родная моя, я боюсь. Не страшных снов и не того, что может случиться со мной в этой жизни; я боюсь того, что мои враги готовы совершить после моей смерти. Ты знаешь, на что они способны: дождутся момента, когда ты будешь не в силах постоять за себя, и начнут тебя топтать. Слишком долго и сложно объяснять, в чем дело, поэтому я просто доверяю тебе сделать все max, как я сказал.
Не устану повторять: я люблю тебя и очень надеюсь, что ты никогда не получишь это письмо.
Обожающий тебя
Сванн».
— Прощальное письмо, — прокомментировал. Д’Амур, перечитав дважды. Затем сложил листок и вернул вдове.
— Я бы попросила вас побыть с ним, — заговорила она. — Бдение у тела, если хотите… Всего лишь до того момента, когда с юридическими формальностями будет покончено и я смогу заняться приготовлениями к кремации. Много времени не потребуется, мой адвокат уже работает над этим.
— Повторю свой вопрос: почему именно я?
Она отвела глаза.
— Муж пишет, что никогда не был суеверным. Но я суеверна И я верю в приметы, предзнаменования, предчувствия… Последние несколько дней перед его гибелью меня не оставляло странное ощущение, будто за нами следят.
— Вы полагаете, его убили?
Она задумалась над его словами, затем ответила:
— Ну, я не верю в несчастный случай.
— Враги, о которых он упоминает…
— Он был великим человеком, и завистников хватало.
— Профессиональная зависть? И вы считаете ее мотивом для убийства?
— Мотивом может стать что угодно, не так ли? — сказала она. — Порой людей убивают за красивые глаза.
Гарри поразился. Двадцать лет его жизни ушло на то, чтобы понять, как много событий происходит из-за капризов случая. А она говорила об этом с обыденной рассудительностью.
— Где ваш муж? — спросил он.
— Наверху, — сообщила она. — Мне пришлось привезти тело сюда, чтобы я могла за ним приглядывать. Хоть я и не понимаю, что происходит, однако последнюю волю супруга выполню.
Гарри кивнул.
— Сванн был моей жизнью… — мягко добавила она, словно ни о чем. И обо всем.
Доротея проводила Гарри наверх. Запах духов, окутавший его у входной двери, здесь сгущался. Пол хозяйской спальни, превращенной в усыпальницу, покрывали ветки, цветы и венки всех мыслимых форм — ноги утопали в этом ковре до колена. Перемешиваясь, их запахи становились почти галлюциногенными. В самом центре этого изобилия возвышался гроб — нечто замысловатое, черное с серебром, доведенное до совершенства. Верхняя половина крышки стояла торчком, роскошный бархатный покров был отвернут назад. Доротея жестом предложила Гарри подойти ближе, и он, обходя подношения, направился взглянуть на покойного. Ему понравилось это лицо: в нем читались и юмор, и живой ум; Сванн даже казался красивым в своей изнуренности. Более того — его питала любовь Доротеи, и это было лучшей рекомендацией. Стоя у гроба по пояс в цветах, Гарри нелепо позавидовал любви, в которой купался этот человек.
— Вы поможете мне, мистер Д'Амур?
Ему ничего не оставалось, как ответить:
— Да, конечно, рассчитывайте на мою помощь… Зовите меня Гарри.
В «Крылатом павильоне» его сегодня не дождутся. Вот уже шесть с половиной лет кряду Гарри каждую пятницу заказывал там лучший столик и съедал за один вечер столько, что компенсировал свою диету в остальные шесть дней недели. Этот пир — лучшая китайская кухня, какую можно найти к югу от Кэнал-стрит, — был бесплатным благодаря услуге, когда-то оказанной им хозяину ресторана. Сегодня столик будет пустовать.
Гарри недолго страдал от голода. Не успел он и часа просидеть у тела, как появился Валентин и спросил:
— Как вам приготовить стейк?
— Хорошо прожаренным, — ответил Гарри.
