Двигаясь инстинктивно, без единой мысли, Джесси уперлась пятками в покрывало, приподняла ягодицы и оттолкнулась ногами. Локти согнулись, и давление на плечи и предплечья ослабло. Резкая боль в дельтовидной мышце стала ослабевать. Джесси испустила продолжительный, хриплый выдох облегчения.
Ветер — она заметила, что он усилился, — бушевал снаружи, шумя в соснах, растущих на склоне между домом и озером. Где-то в кухне (которая теперь казалась Джесси отдельной Вселенной) хлопала дверь, которую они с Джеральдом накануне не потрудились закрыть поплотнее: раз, два, три, четыре. Доносился только звук хлопающей двери, и ничего другого. Собака больше не лаяла, по крайней мере теперь. Даже гагара, казалось, удалилась на обеденный перерыв.
Мысль об озерной гагаре, наслаждающейся чашечкой кофе и болтающей с подружками, вызвала пыльный, хриплый звук, застрявший в горле. В более благоприятных обстоятельствах этот звук мог бы вполне сойти за смешок. Он рассеял остатки паники, но, несмотря на страх, теперь она, по крайней мере, была в состоянии здраво мыслить. Но он также оставил неприятный металлический привкус во рту.
«Это адреналин, малышка, или секрет какой-нибудь железки, вырабатываемый твоим телом, когда ты раскидываешь клешни и начинаешь карабкаться на стены. Если тебя когда-нибудь спросят, что такое паника, то теперь ты сможешь ответить, что это бесчувственное, слепое состояние, после которого остается впечатление, будто ты обсосала целую горсть никелированных монет».
Руки до локтей гудели, пощипывание и покалывание стало добираться до кончиков пальцев. Джесси несколько раз попыталась сжать и разжать кулаки, вздрагивая при этом. Она слышала слабое позвякивание цепочек наручников о столбики кровати и подумала, что неужели они с Джеральдом сошли с ума? Теперь это выглядело именно так, хотя она и не сомневалась в том, что тысячи людей в мире играют в подобные игры каждый божий день. Она читала также, что существуют даже такие раскрепощенные сексуальные души, которые вешаются в туалете, а потом бьются в экстазе, когда кровь медленно перестает поступать в мозг. Такие сообщения наводили Джесси на мысль, что обладание пенисом для мужчины становится не столько благодарением, сколько проклятием судьбы.
Но если это была только игра (только это, и ничего другого), почему же Джеральду было так необходимо купить настоящие наручники? Это интересный вопрос, не так ли?
«Возможно, но я не думаю, что сейчас это действительно такой уж важный вопрос, Джесси», — произнесла Руфь Ниери в глубине Джесси.
Было просто удивительно, в скольких направлениях начинает действовать человеческий мозг в одно и то же время. В одном из них Джесси думала о том, что же стало с Руфью теперь, ведь в последний раз она видела ее лет десять назад. А последнюю весточку она получила от Руфи три года назад. Это была открытка, изображающая молодого человека в претенциозном вельветовом красном костюме и в сорочке с рюшами вокруг шеи. Рот юноши был открыт, а длинный язык вызывающе высунут. «ОДНАЖДЫ МОИМ ПОВЕЛИТЕЛЕМ СТАНЕТ ЯЗЫК» — гласила открытка. «Остроумие Новой эры», — подумала тогда Джесси. У викторианцев был Энтони Троллоп, у потерянного поколения — X. Л. Менкен, а у нас — только пошлые поздравительные открытки и глубокомысленные глупые остроты типа «СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, Я НАШЕЛ СВОЮ ДОРОГУ».
В открытке со смазанным штемпелем Аризоны сообщалось, что Руфь вступила в коммуну лесбиянок. Джесси не слишком удивилась этому сообщению и даже подумала тогда, что ее старинная приятельница, которая ужасно раздражала и портила окружающих, но была все-таки печально милой, наконец-то нашла прибежище в великой игре жизни, которая отказалась принять и приютить эту странную женщину.
Джесси положила открытку Руфи в левый верхний ящик своего письменного стола, где она хранила другую случайную корреспонденцию, которая, возможно, так и останется без ответа; после этого и до сегодняшнего дня она больше никогда не вспоминала о девушке, с которой жила когда-то в одной комнате — о Руфи Ниери, страстно мечтавшей о карьере блестящего врача; Руфи, частенько терявшейся на территории Нью-Хэмпширского университета, даже прожив там три года; Руфи, постоянно забывавшей, что она готовит, и превращавшей еду в обугленные головешки. Она так часто забывала о кастрюльке, оставленной на горящей плите, что было просто чудом, как она не сожгла их комнату или даже все общежитие. Как странно, что этот самонадеянный, дерзкий голос, звучащий в ее голосе, Джесси ассоциирует именно с Руфью.
Снова залаяла собака. Лай не приблизился, но и не отдалился. Хозяин собаки не охотился на дичь, теперь это было ясно; на охоте нечего делать с собакой, захлебывающейся лаем. А если хозяин и его собака просто вышли на вечернюю прогулку, то почему же тогда лай раздается с одного и того же места уже минут пять?
«Потому что ты была права, — прошептал голосок. — Нет никакого хозяина». Этот голос не принадлежал Руфи Ниери, или Образцовой Женушке, или тому существу, о котором Джесси думала, как о себе самой; он был очень молодой и очень пугающий. И, как и голос Руфи, он был знакомым до боли: «Это бездомный пес. Он не поможет тебе, Джесси. Он не поможет нам».
Но, возможно, это была слишком мрачная оценка. В конце концов, она не знала, что это была одичавшая собака, ведь так? Она не знала этого наверняка. И она отказывалась поверить в это.
— И если тебе это не нравится, можешь подать на меня в суд, — произнесла Джесси низким, хриплым голосом.
Между тем снова встал вопрос о Джеральде. Панический ужас и невыносимая боль вытеснили его из мыслей Джесси.
— Джеральд? — Голос ее звучал приглушенно, как бы издалека. Джесси откашлялась и сделала еще одну попытку: — Джеральд?
Ничего. Абсолютная тишина. Никакого ответа.
«Но это вовсе не означает, что он мертв, так что держи себя в руках, женщина, не поддавайся истерике».
Она держала себя в руках, огромное спасибо, и у нее не было ни малейшего желания пережить еще один приступ истерики. Но все равно она чувствовала безудержную растерянность, которая напоминала сильный приступ ностальгии. То, что Джеральд не отвечает, еще не означает, что он мертв, это правда, но это значит, что он, по крайней мере, без сознания.
«И, возможно, мертв, — добавила Руфь Ниери. — Я не хочу испортить тебе настроение, Джесси — но ведь ты же не слышишь его дыхания. Я имею в виду то, что обычно, даже находясь без сознания, люди дышат, они почти храпят».
