Ознакомительная версия.
Я вздрогнул, сидя на стуле. Меня унесли вдаль всепоглощающие мысли. Наверное, египетский запах подействовал на мои нервы, мою память – и на саму волю.
И вдруг мне пришла в голову мысль, напоминающая вдохновение. Если на меня подобным образом действовал запах, могло ли случиться, что больной, проживший полжизни или больше в этой атмосфере, под влиянием медленного, но постоянного процесса принимает в свой организм нечто, насыщающее его до такой степени, что это нечто превращается в какую-то неведомую силу – или власть – или же…
Я снова глубоко задумался. Это не годится. Мне нужно быть осторожным, чтобы не заснуть и освободиться от уводящих в транс мыслей. Прошлой ночью я проспал лишь часа четыре и эту ночь должен также не сомкнуть глаз. Не объявляя о своём намерении, из страха, что это может добавить огорчения и смущения мисс Трелони, я спустился вниз по лестнице и вышел из дома. Вскоре я нашёл лавку аптекаря и покинул её с респиратором. Когда я вернулся, было десять часов и доктор уходил на всю ночь. Сиделка подошла с ним к двери комнаты больного, выслушивая последние наставления. Мисс Трелони неподвижно сидела возле постели. Неподалёку находился сержант Доу, вошедший после ухода доктора.
Когда к нам присоединилась сиделка Кеннеди, мы договорились, что она подежурит до двух, а за тем её сменит мисс Трелони. Таким образом, согласно инструкциям мистера Трелони, в этой комнате всегда будут мужчина и женщина, и каждый из нас будет покидать комнату чуть позже, чтобы новая смена наблюдателей не начинала дежурства, не узнав от кого-то обо всех происшествиях – если таковые были. Я лёг на диван в своей комнате, договорившись с одним из слуг, чтобы он разбудил меня около двенадцати. Через минуту-другую я заснул.
Проснувшись, я несколько секунд приходил в себя, вспоминая, кто я такой и где нахожусь. Впрочем, короткий сон пошёл мне на пользу, и я мог смотреть на окружающее под более практичным углом зрения, нежели раньше вечером. Умыв яйцо, освежённый, я вошёл в спальню больного. Я двигался очень тихо. Сиделка находилась возле постели, спокойная и бодрая, а детектив сидел в кресле на другом конце комнаты, в полутьме. Он не пошевелился, пока я не подошёл к нему, и затем глухо произнёс:
– Все в порядке, я не спал! – Излишне уверения, подумал я и сказал ему, что его дежурство закончено и он может идти спать, пока я не разбужу его в шесть. Казалось, он обрадовался и живо пошёл к выходу, но у двери обернулся и, снова подойдя ко мне, прошептал: – Я сплю чутко и буду держать под рукой свои пистолеты. Надеюсь, тяжесть в голове у меня исчезнет, когда я освобожусь от этого запаха мумии.
Так значит, он испытывал сонливость подобно мне!
Я спросил у сиделки, не нужно ли ей чего. Я заметил у неё на коленях флакон с нюхательной солью. Несомненно, и она ощущала на себе то же влияние, что и я. Она сказала, что ни в чем не нуждается, но, если ей что-либо понадобится, – она тут же даст мне знать. Мне хотелось, чтобы она не заметила моего респиратора, поэтому я направился к стулу, находящемуся в тени, за её спиной. Здесь я спокойно надел его и устроился поудобнее.
Мне показалось, что я долгое время сидел, погруженный в мысли. Они кружились в моей голове хороводом, как и следовало ожидать после событий предыдущего дня и ночи. Я снова задумался о египетском запахе: помню, я наслаждался удовлетворением от того, что не чувствую его более. Респиратор делал своё дело.
По-видимому, исчезновение тревожащих мыслей успокоило мой мозг, и в результате телесного отдыха случилось так, что во сне или наяву ко мне пришло видение. Оно напоминало сон, но я вряд ли сумею объяснить его смысл.
Я по-прежнему находился в комнате и сидел на стуле. На мне был надет респиратор, и я знал, что дышу свободно. Сиделка располагалась на своём стуле, спиной ко мне. Она сидела неподвижно. Больной лежал неподвижно, словно мёртвый. Это напоминало скорее пантомиму, нежели реальность: все кругом было неподвижно и тихо, и это состояние длилось бесконечно. Откуда-то издалека доносились звуки города: частый стук колёс, крик загулявшего кутилы, дальнее эхо свистков и грохот поездов. Свет был крайне тусклым: его отблеск под лампой с зелёным колпаком едва ли рассеивал темноту. Зелёная шёлковая бахрома колпака напоминала цветом изумруд под лунным светом. Несмотря на темноту, комнату наполняли тени. Моему смятенному разуму представлялось, будто все реальные вещи стали тенями и тени эти двигались, появляясь в смутных силуэтах высоких окон. Тени обладали ощущениями. Мне даже показалось, что послышался звук, слабые мяуканье кошки – затем шорох штор и металлический звон, как при слабом прикосновении металла к металлу. Я сидел как зачарованный. Наконец, словно в кошмаре, я понял, что это сон и при входе в его пределы потерял всю свою волю. И вдруг я полностью пришёл в себя. У меня в ушах звенел крик. Внезапно комнату залил поток света. Послышались пистолетные выстрелы, один, другой, и в комнате повис белый туман из дыма. Когда зрение моё полностью восстановилось, мне самому впору было вскрикнуть от ужаса при виде того, что было передо мной.
Зрелище, представшее перед моими глазами, было ужасным сном внутри другого сна и обладало оттенком реальности. Комната оставалась прежней, но тени исчезли под ярким светом многих ламп, и каждая вещь приобрела чёткий и реальный облик.
У пустой кровати занимала кресло сиделка Кеннеди; она сидела выпрямившись, как и прежде. Сиделка поместила сзади себя подушку, чтобы спина её оставалась прямой, но её шея, казалось, принадлежала человеку, впавшему в каталепсический транс. Для всех посторонних влияний она была словно каменная статуя. На лице у неё не было ни страха, ни ужаса – ничего присущего женщине в подобном состоянии. В открытых глазах ни удивления, ни интереса. Она как бы превратилась в существо с застывшими эмоциями, тёплое, дышащее, но абсолютно безразличное к окружающему миру. Постельное бельё было разбросано, будто больного вытащили из-под простынь, не убрав их на место. Угол верхней простыни свешивался на пол, а вблизи него лежал один из бинтов, которыми доктор забинтовал раненую кисть. Ещё и ещё один лежали на полу чуть дальше, будто указывая место, где теперь лежал больной. Оно почти точно соответствовало тому, где его нашли предыдущей ночью, под огромным сейфом. Но произошло новое ужасное нападение, и была сделана попытка отрезать руку возле браслета, содержавшего крошечный ключик. Со стены был снят тяжёлый нож «кукри» – один из имеющих форму листа ножей, применявшийся для нападения горными племенами Индии. Примечательно, что в момент удара произошла заминка, потому что лишь кончик ножа, а не кромка лезвия, ударил в плоть. В результате была пронзена до кости наружная сторона руки, и из раны лилась кровь. Вдобавок оказалось порезанной или ужасно порванной прежняя рана на предплечье, и один из порезов, казалось, выплёскивал кровь с каждым толчком сердца. Сбоку от отца стояла на коленях мисс Трелони, и её белую ночную рубашку пачкала кровь, в лужице которой она стояла. Посредине комнаты сержант Доу, в рубашке, брюках и носках, с ошеломлённым видом, машинально перезаряжал свой револьвер. Глаза у него были красные и набрякшие, он казался лишь наполовину проснувшимся и не совсем отдающим себе отчёт в том, что происходит. Несколько слуг с всевозможными светильниками в руках теснились в дверях.
Ознакомительная версия.
