— А что скажете насчет тех зарослей под окном библиотеки? — спросил Хамфриз. Уж их-то, наверное, вы наверняка бы убрали.
— Какие? Вот те? О, пожалуй, нет. Не знаю, как ближе, но отсюда, издали, они выглядят весьма мило.
— Возможно, вы правы. Знаете, прошлой ночью я взглянул на них из окна, и они показались мне безобразно разросшимися. А с этого места все видится по-другому. Да, трогать их, пожалуй, не стоит.
После чая леди Уордроп распрощалась, но уже тронувшись с места, остановила авто и, подозвав вышедшего проводить ее Хамфриза, сказала:
— Мне только что пришло в голову: а не стоит ли вам посмотреть, что у тех камней снизу? Вдруг они пронумерованы? Ну, до свидания. Шофер, домой!
На тот вечер занятие Хамфризу было обеспечено: начертание плана для леди Уордроп и сверка его с оригиналом требовали по меньшей мере двух часов. Вскоре после девяти он разложил в библиотеке свои материалы и приступил к работе. Из-за духоты и безветрия окна приходилось держать открытыми, а как только стемнело, возле них стали виться летучие мыши. Это нервировало и отвлекало: краешком глаза Хамфриз без конца поглядывал в сторону окна, и порой ему казалось, будто мелькнувшая снаружи тень должна была принадлежать не летучей мыши, а твари покрупнее, причем, похоже, нацелившейся забраться в окошко. Не хватало еще, чтобы по дому лазила всякая гадость!
С копированием Хамфриз покончил довольно быстро, но когда стал сравнивать оба чертежа, оказалось, что поблизости от центра, возможно из-за появления очередной летучей мыши, допущена путаница.
Перед тем как внести в копию исправления, он тщательно выверил все повороты тропы на оригинале. Они, по крайней мере, безошибочно вели к центру, но и тут нашлось отчего испытать досаду. Весь вид чертежа портило безобразное черное пятно размером примерно с шиллинг. Клякса? Нет, оно больше походило на дырку, но откуда ей было здесь взяться? Хамфриз уставился на пятно утомленным взором: копирование оказалось делом нелегким, глаза устали и его клонило в сон… Да и дыра выглядела больно уж странно: казалось, будто она проходит не только сквозь бумагу, но и сквозь стол, и сквозь пол под ним, вниз и вниз, в бездонную глубину. В крайней растерянности он склонился над ней, всматриваясь, как вам, читатель, верно доводилось в детстве всматриваться в какой-нибудь крохотный, в квадратный дюйм, участок на покрывале, пока там не появлялся пейзаж с лесистыми склонами, а возможно, даже домами и церквями, а у вас не пропадало всякое представление об истинной соразмерности. На какой-то миг это отверстие показалось Хамфризу единственным, что реально существует в мире. Бездна внушала отвращение, но и затягивала, не давая отвести взгляд, хотя с каждым мгновением в нем нарастали страх и неизвестно на чем основанная уверенность в скором и неизбежном появлении из глубин воплощенного ужаса, от которого не укрыться. И действительно, во тьме угадывалось движение, движение по направлению к поверхности. Нечто расплывчатое, приближаясь и обретая черты, обернулось человеческим лицом — сожженным, обугленным лицом с выгоревшими провалами глазниц и рта. А потом, подобно осам, выползающим из гнилого яблока, с явным намерением схватить склонившуюся над провалом голову, вверх потянулись черные руки. Вздрогнув, Хамфриз отпрянул, ударился затылком о висевшую рядом лампу и упал.
Сотрясение мозга и нервическая горячка обернулись для него длительным постельным режимом, однако же доктор был озадачен не столько симптомами недуга, сколько просьбой, высказанной больным, едва к нему вернулось сознание:
— Я хочу, чтобы вы открыли в лабиринте шар.
Врач в лабиринте не бывал, про колонну с шаром отродясь не слышал, да и язык у Хамфриза заплетался, так что вышел конфуз. Приняв почему-то «шар» за «бал», врач высказался в том смысле, что в лабиринте не больно-то развернешься, да и время нынче для танцев не самое подходящее. Услышав это, больной пробурчал нечто уж вовсе невразумительное, повернулся и провалился в сон, а эскулап намекнул сиделкам, что его подопечный еще не пришел в себя. Однако проснувшись, Хамфриз вернулся к этому разговору: на сей раз он смог внятно объяснить, что имеет в виду, и заручился обещанием выполнить эту просьбу незамедлительно. Беспокойство его по поводу результата было столь очевидным, что доктор (пребывавший на следующее утро в некоторой растерянности) решил не скрывать правду, ибо умолчание принесет больше вреда, чем пользы.
— В общем, сказал он, сделали все по-вашему, как было велено, но шару, боюсь, на этом пришел конец. Видимо, металл истончился от времени, я так полагаю. Во всяком случае после первого же удара зубила шар рассыпался на мелкие кусочки…
— Продолжайте, прошу вас! — настойчиво потребовал Хамфриз. — Там что-нибудь нашли?
— Ну, если вам так не терпится… Найти-то нашли, но… Короче говоря, он был наполовину заполнен чем-то вроде пепла.
— Пепла? А что за пепел?
— Я еще не успел его толком исследовать, но вот у мистера Купера есть на сей счет свое мнение, будто бы дело связано с кремацией. И вы уж, сэр, только не волнуйтесь, я должен признать, что он скорее всего прав.
Лабиринта более не существует. Леди Уордроп простила Хамфриза, кажется, он даже женился на ее племяннице. Надо заметить, что догадка этой дамы насчет камней оказалась верной: они были пронумерованы с нижней стороны. Правда, некоторые цифры стерлись, но оставшихся вполне хватило, чтобы восстановить следующую надпись:
Penetrans ad interiora mortis[13]
При всей признательности, каковую Хамфриз испытывал к покойному дядюшке, он все же не мог вполне простить ему того, что тот сжег дневник и письма Джеймса Уилсона, одарившего Уилстроп лабиринтом и храмом. Относительно обстоятельств кончины и погребения этого джентльмена не сохранилось решительно никаких сведений, за исключением завещания, в котором необычайно щедро вознаграждался слуга, носивший итальянское имя.
В соответствии с глубокомысленным суждением мистера Купера, все эти мрачные события могут иметь для нас значения, коль скоро скудные человеческие познания позволят проникнуть в их сокровенную суть, тогда как Кэлтону случившееся напомнило о том, как его ныне покойная тетушка году этак в 1866-м полтора часа проплутала в лабиринте Ковент-Гардена (или это был Хэмптон-корт).
Но едва ли не самым странным в сей череде происшествий явилось бесследное исчезновение книги, содержавшей приведенную выше Притчу. С тех пор как Хамфриз переписал оттуда и послал леди Уордроп отрывок, ему, сколько он ни старался, так больше и не удалось ее найти.
