Сергей Пономареко - Седьмая свеча

Баба Маруся нашла Глеба на огороде, возле старого высохшего колодца, напротив бани. Он сидел на начавшем осыпаться бетонном кольце и от нечего делать смотрел вверх. По серому небу медленно проплывали тяжелые черные тучи, словно вражеские бомбардировщики, выискивающие цель на земле, чтобы извергнуть свой боезапас. Он жаждал этого дождя, будто тот мог смыть свинцово-мышьячный осадок, оставшийся у него на душе после разговора с Олей. Ему стало казаться, что люди пришли сюда не столько отдать последние почести покойнице, сколько поглазеть на него.

«Вон тот белобрысый длинноносый приехал из столицы и нажрался до чертиков, а после голышом ходил по селу, никого не видя, и даже…» — дальше только шепот и сдержанное хихиканье чудились ему в каждом шорохе и звуке человеческого голоса. Поэтому, выбрав момент, он сбежал сюда, на огород, чтобы не вздрагивать, почувствовав на себе чей-то любопытный взгляд, и все время не краснеть. Недаром утверждает старинная пословица — на воре и шапка горит! Если бы не слова Оли, он бы до сих пор считал, что ночные события были только сном, настолько нереальными они казались ему днем. Он снова перевел взгляд на грозное небо и решил все послать к черту. Холод, постепенно сковывающий его тело, был приятен, как бы отдалял его от недавних неприятных событий.

Бревенчатая баня с вечно закрытой дверью чем-то манила его, словно в ней скрывалась тайна, способная пролить свет на те события, которые произошли с ним ночью. Он вспомнил, что, сколько раз сюда ни приезжал, всегда видел на двери бани мощный замок. Его робкие намеки, дескать, неплохо было бы попариться, теща пропускала мимо ушей, лишь один раз она вскользь пояснила, что в бане свалены горы непотребного хлама.

«Эх, если бы сейчас я мог попариться, сбросить с себя все эти отрицательные эмоции, тогда и чужие взгляды не липли бы ко мне, — подумал он с тоской. — Толку от холодной бани как от козла молока. А жаль».

— Вот куда ты забрался! — задыхаясь, воскликнула баба Маруся у него за спиной.

Он даже вздрогнул от неожиданности и сразу почувствовал, насколько замерз. Поднялся, и оказалось, что он на две головы выше маленькой старушки.

«Чего ее сюда принесло? Может, и она будет мне выговаривать за ночные события?» — подумал он.

— Батюшки до сих пор нет, а похоронить Ульяну надо до захода солнца. Наверное, поезжай к нему домой и привези его сюда. Вчера вечером его предупредила Дуняша. Иль случилось чего — может, он захворал? У тебя автомобиль, быстро смотаешься туда и обратно, — озабоченно говорила баба Маруся.

— Я не знаю, где он живет. Пусть кто-нибудь покажет.

— Да тут недалече. Мимо дома Бондаря, там повернуть, проехать до Дмитренков, а там в провулочек, к ставку. Это напротив кладбища, только с другой стороны.

— Я никого здесь не знаю и совсем не ориентируюсь. Буду блуждать неизвестно сколько. — Глеб отрицательно замотал головой.

— Ладно, идем. Сейчас определю тебе попутчика.

Они медленно прошли по чисто убранному огороду. Можно было подумать, что хозяйка знала собственную судьбу и поторопилась все убрать, чтобы не добавлять хлопот наследникам и соседям. Когда они подошли к калитке, ведущей во двор, баба Маруся крикнула:

— Манька! Поди сюда, быстро!

Глеб готов был провалиться сквозь землю. Про себя шептал, словно заклятие: «Только бы не она! Только бы не она!»

— Манька, надо съездить к батюшке, а то он припаздывает. Глебушка не знает дороги, поедешь с ним. На автомобиле. — Баба Маруся одновременно говорила тоном приказным и вопросительным. Сказано было так, что вот надо, и все, и в то же время слышалось: а вот можешь ли ты?

— Отчего не съездить, съезжу. Вы не против, Глеб? — спокойно спросила Маня и посмотрела ему прямо в глаза.

Он сразу опустил взгляд. На старуху она совсем не была похожа, ощущалось в ней что-то неспокойно-манящее. Отказаться неудобно, он не находил никакой явной причины. «И что здесь такого: ведь она только покажет дорогу, чтобы мы вовремя привезли батюшку на похороны», — лихорадочно подумал он и вслух произнес:

— Конечно нет. Поехали. — И, не оборачиваясь, направился к машине.

Вначале ехали молча, но вскоре Глеб набрался смелости и посмотрел на нее. Здоровый цвет лица, никакой пигментации, свойственной пожилым, и на предательском лакмусе возраста — шее и руках — отсутствуют морщины. Больше сорока лет никак не дашь. Может, Оля пошутила? Тут он обратил внимание, что Маня вроде и смотрит вперед, но улыбается немного с ехидцей (зубы белые, красивой формы!), мол, что, доволен наблюдениями? Глеб вздрогнул и, непонятно почему, покраснел.

— Здесь нам надо поворачивать направо, — сказала она, — хотя мы едем, по всей видимости, напрасно.

— Почему? — удивился он, тормозя и резко поворачивая — о повороте она предупредила немного позже, чем следовало. — Почему мы едем напрасно? — повторил свой вопрос.

— Не придет батюшка на похороны Ульяны, — пояснила она. — А здесь снова направо, — она опять поздно сообщила ему о повороте.

— Желательно говорить заранее, где надо будет поворачивать, — и как бы ни к кому не обращаясь, в пространство салона Глеб снова спросил: — Так почему?

— Теперь только прямо. Увидишь, — кратко ответила она.

Глеб вздрогнул — она первый раз за все время обратилась к нему на «ты». Что бы это значило?

Грунтовая дорога вырвалась из окружения всевозможных заборов и домиков, прячущихся за ними, покрытых камышом и блестящим оцинкованным железом, и свободно протянулась вдаль, словно прочерченная под линейку. Позади слева остались серо-унылые двухэтажные многосемейные коттеджи, а справа — огороды, за которыми виднелось кладбище. Мрачный вид черных, освобожденных от растительности участков и кладбищенские кресты сразу за ними наверняка не добавляли оптимизма жителям коттеджей, чьи окна выходили на эту сторону.

— Возле следующего дома остановитесь. — Глеб послушно нажал на педаль тормоза в указанном месте, и раздался неприятный скрип.

«Надо будет при случае посмотреть на тормозные колодки, по всей видимости, пришло время их менять», — подумал Глеб, выходя из автомобиля. Маня, раньше его энергично выбравшаяся из машины, была уже возле входной двери и, не оглядываясь, вошла в дом, громко хлопнув дверью. Глеб в недоумении остановился. Идти вслед за ней или подождать снаружи? Решил, что, раз уж он здесь, все-таки следует войти.

Коттедж был рассчитан на четыре квартиры: две на первом этаже, две на втором. Квартиру священника Глеб определил очень просто — по широко распахнутой двери и стоящей возле нее Мане, ведущей тихую беседу через порог с полной женщиной, одетой в простое темное платье. Увидев Глеба, женщины замолчали. Матушка была еще молодой женщиной, на вид ей было гораздо меньше тридцати, но ее чрезвычайно бледное рыхлое лицо с множественными гнойничками на лбу и щеках, обрамленное черным платочком, было болезненным. Он поздоровался с ней и вопросительно посмотрел на Маню, чувствуя себя очень неуютно, будто помешал им в чем-то чрезвычайно важном.