Авторов Коллектив - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА I

В глубоком, теперь уже полуясном детстве Ричарду подарили не банальное пищаще-мяуко-лающее, кое было у многих, а необычного зверька. Днем он прятался и спал, а бродил по дому лишь ночью, довольно громко топая. Других же звуков зверек не издавал. Чтобы его погладить, приласкать – не представлялось возможности. На него можно было только смотреть и умиляться. Ричард помнил, что зверек был блондином с голубыми глазами и розовым носом. Такой вот ежик ему достался: то ли недоумение, то ли недоделка природы. С ним юный Паркер за короткое время сжился, сросся, что ли. Но долго еж не прожил, видно, растворился в солнечном свете. Ричард так рыдал, так убивался по альбиносу-ежу, что в его чреве остался только смех с солоноватым привкусом. Может, это и определило его будущую судьбу – стать клоуном.

Но фатум оказался злым: не Паркер смешил, а скорее над ним смеялись. Подтверждением тому оказалась награда трехгодичной давности – «Король зевоты!» и почти «свеженькая оплеуха» в свой адрес «Клоун для похорон» в популярном таблоиде за май месяц. Но это была единственная профессия, где можно было валять дурака, не притворяясь перед самим собой. Паркер это знал, но признаться себе в этом ленился.

Ричард тяжело поднялся с колена и пошел к окну.

Небо было по-ночному чисто и так обильно усыпано звездами, как больной ветряной оспой – «живого» места не найти. Звезды видели, как в комнате, пропитанной, подобно ром-бабе, липким мраком, перед окном стоит человек в трусах, кои завтра будут лицезреть миллиарды людей. Светила небесные наблюдали и то, как человек жует холодную котлету с куском хлеба, как крошки сыплются на его дряблую грудь, застревают в волосах, а что крупнее – обретают покой на бескрайнем животе. Млечный путь был свидетелем, как это «двуногое без перьев» в трансе, не мигая, со смесью страха и беспокойства вглядывалось зачем-то в него. И ритмичные движения челюстей человека странным образом гармонировали со звездным дыханием Млечного пути.

Но Ричарду стало неуютно, и его взгляд скатился с черного купола. Он либо не умел, либо боялся смотреть вверх, как многие люди испытывают страх, когда с большой высоты смотрят вниз.

«Откуда вы взялись? Мне, вот, завтра к вам лететь. А вдруг я завтра немного не туда улечу? Как быть? Вдруг мой корабль завтра окажется там, где даже вакууму не найдется места. Этакое кладбище клоунов-неудачников… – всматриваясь в звезды, думал он и свободной рукой смахивал остатки бутерброда с груди на пол. – Завтра! – без устали, ритмично, как набат, клонировал мозг залежалое слово, – завтра, завтра, завтра!».

Паркер поймал себя на мысли, что до боли теребит нос. У клоуна была дурная по своей назойливости привычка. Без своего костюма, когда он оставался таким, каким точно бы не хотела видеть его мать, Ричард трогал кончик своего носа с маниакальным усердием. Отсутствие малинового шарика на резинке было сродни ампутированной конечности. Эти бесконечные полусудорожные движения он обозначал так: «кастрат от Пинокио».

Ричард неожиданно зевнул и, достав из комода поролоновый протез, аккуратно нацепил на нос. Стало комфортно, проснулся аппетит. Клоун взял с подоконника недоеденную котлету и с ней, как с астролябией, вновь стал внимательно изучать звезды.

Ночное небо ошарашило Паркера своей элементарной красотой и непостижимой бездной. Космос притягивал к себе взгляд, принуждал на себя смотреть. Красное, желтое, голубое и белое мигание, как цветная морзянка, нервные вспышки болидов, ржавый бок луны из-за угла дома, геометрическая абракадабра из светил – Паркеру показалось, что он все это увидел впервые. Космос оказался мудрым собеседником: он слушал и не отталкивал. Даже захотелось подумать о чем-то сакраментальном, разобрать жизнь по полочкам, разум упорядочить, разложив на атомы, где-то там в чулане души поискать смысл…

Тронув в очередной раз кончик носа, он через плечо недовольно бросил:

– Да не пыхти, иду, иду я. Видишь, волнуюсь немного перед полетом, поэтому не спится. А звездочки подмигивают, сказать, видно, что-то хотят… А я вот – не в зуб ногой. Может, трусы в горошек на кометы заменить? Лучше посмотри на звезды, и мне расскажешь об их планах.

Ричард нагнулся, с пола поднял зверька и поставил на подоконник. Доплыл до кровати, сел на край и сказал через зевок:

– Хочешь, колючий, котлетки кусочек? Не артачься. Не хочешь – сам съем.

Откинув одеяло, под которым никого и никогда кроме него не было, Ричард с какой-то беззлобной усталостью процедил в пустоту:

– Кого ж я смешу сейчас?

И закрыл глаза.

До подготовки к старту осталось три минуты.

…Паркер не ошибся: и пекло, и напутственная речь, и лишние минуты, и его реприза, сорвавшая шквал истерического смеха. Остались пустяки – завершить ее на этом пике и – на корабль. Комично балансируя на краю трапа, Паркер с показным усилием дернул последний платочек. Вместе с рывком в животе что-то хрястнуло, видно, от ночного парада котлет. Ричард резко схватился за бок и потерял равновесие. Полет с трапа корабля вниз, на девять ступенек, с руками-ногами, как мельницами, был его самой настоящей минутой славы. Под громоподобный грохот хохота перед глазами замелькали знакомые звездочки.

– Мой еж сегодня останется без молока, – промелькнула ироническая мыслишка. После чего глухо хрустнул атлант, и тело Ричарда стало легче на пару граммов.

Белая игрушка с голубыми пуговками вместо глаз, с засаленными мягкими иголками, с неподвижной мордочкой глядела в небо. Поролоновый ежик, как нос клоуна Ричарда Паркера, ждал ночи на подоконнике, чтобы увидеть на небе новую мерцающую точку.

Я ощутил взрыв, даже защищенный толстыми бронированными стенами. Спасательную капсулу тряхнуло. Еще раз. Я вцепился руками во встроенные по бокам капсулы поручни. Хорошо, что индивидуальные блоки спасения такие узкие: будь этот ящик чуть шире, я разбил бы себе лицо о приборную панель или сломал шею. Стабилизаторы срабатывают, и меня выносит в открытый космос, как можно дальше от потенциальной опасности. Третий, а на самом деле четвертый, по счету взрыв я уже практически не ощущаю, только слабый удар взрывной волны, прорвавшейся через трещины в корпусе станции. Теперь, когда я в безопасности, я успокаиваюсь. Успокаиваюсь настолько, что принимаюсь в уме прикидывать, сколько еще счастливцев могли спастись. Но даже знай они заранее, у них не было бы ни единого шанса добраться из банкетного зала к спасательным отсекам. Я думаю, что теперь станция «Чистый Свет» мертва, и все, кто там был, мертвы тоже.