Казалось разумным не позволить им продолжать урок или начать казнь, поэтому я заговорила первой, стоя среди обломков разбитой терракоты, испачканной маслянистой вязкой жидкостью, горевшей как волосы Королевы.
– Она у меня! – прокричала я и подняла шкатулку в покрытой оранжевыми линиями руке.
Кохинур выпучила глаза:
– Что? Откуда она у тебя? Аджанабцы ни за что не отдали бы её!
– Аджанабцы даже не знали, где она, старый ты камин. Но я её заполучила и отдам тебе, если ты не причинишь больше вреда бедной стене и отправишься домой, как кошка, которая резвилась всю ночь, а теперь слышит звон колокольчика, призывающего к завтраку.
Глаза Королевы Пепла превратились в серые щели, источающие дым.
– Отдай её, и поглядим.
Я недостаточно долго была королевой, чтобы сделаться умнее, чем она. Королева Пепла направила свою саламандру вперёд; волосы струились за ней, точно лесной пожар. Я протянула ей красную мерцающую шкатулку. Кохинур выхватила её из моих рук и повернулась спиной к остальным, будто не желая делиться с тем, что она увидит, когда первой заглянет внутрь.
Она не завопила от ярости, не начала проклинать моё имя, не ударила меня своими чёрными кулаками. Даже не посмотрела на меня, а тихо спросила:
– Где она?
– Здесь её нет, она дома. Её не получите ни ты, ни Лем, ни Кашкаш, ни другой рычащий тигр. Она в безопасности.
Кохинур покачала головой.
– Как ты посмела? – всхлипнула она. Её голос рвался от боли, точно платье.
Сказка Королевы Пепла
Знаешь, чем надо обладать, чтобы стать Королевой Пепла? Тебе нужны были волосы, Каамилю – его низкий красивый голос, мелодичный как соловьи, поющие дуэтом. А мне?
Ничего.
В тебе не должно быть огня. Ни единой искры, ни одного алого вздоха, даже легчайшего трепетания тлеющих углей. Ты должна быть холодной, серой, пустой. И я оказалась такой. Бесконечно дула на свои руки, надеясь на свет и тепло. Я не хотела быть королевой, а желала гореть. Постоянно дрожала от холода, была худышкой, сиротой – сожженной, выброшенной веткой.
Знаешь ли ты, что без огня нельзя желать? Сомневаюсь, что тебе такое вообще приходило в голову. Но это правда. Я так отчаянно желала, когда была ребёнком, всего, о чём могла подумать… Однако чаще всего я желала огня. В конце концов, отчаявшись, пожелала того, чего писец Кайгала не нашел бы в своей книге, – птицу, чтобы её любить и держать в руке, с синей головой и ледяными крыльями. Я пожелала самую короткую жизнь, что отпущена джинну. И мать, настоящую мать с огнём в глазах.
Но я по-прежнему была одна и копошилась в пепле, пока другие дети полыхали на берилловых бульварах, как нелепые тупые светлячки. Кто-то заметил на сердоликовой стене чёрные пятна, и я стала Королевой до того, как мне исполнилось два года. У меня не было соперниц – джиннии без огня не рождались много лет. Я сидела одна в своём Алькасаре, подбираясь всё ближе к огню, чтобы загорелся хотя бы мой рукав.
Каамиль тоже как раз получил свою корону. Он был совершенно растерян и не понимал, что делать с огромным очагом в главном зале дворца. Я пыталась ему помочь. Рождённые с огнём нередко беспомощны, когда доходит до дела. Я научила его чистить очаг от пепла, чтобы огонь был ровным и красивым, а бронзовые колонны не покрывались чёрными полосами. Он рассказывал мне дикие истории о своих желаниях: как полюбил северянку с лошадиными копытами и благословил её неувядающим лаймовым садом; как возненавидел мужчину, укравшего три зелёных плода, и проклял его, наделив неутихающим голодом. Я чернела от зависти! Он насмехался надо мной и моим увечьем, рассказывал сказки о джиннах ветра и воды. Я же понятия не имела, о чём речь.
– Как тебя воспитывали, девочка? Есть джинны, родившиеся в ветрах, обожженных Звёздами. Есть джинны, что поднялись над вскипевшими из-за Звёзд океанами. У нас много племён, все об этом знают, а теперь, когда появились собственные библиотеки, мы можем точно определить, кто есть кто. Ты только подумай! Я смогу узнать имя ветра, породившего моего прадеда!
– Меня никто не воспитывал, – пробубнила я. – Моя мать сгорела, пока носила меня, а отец пожелал последовать за нею.
Каамиль вздрогнул:
– Это запрещено!
Я криво ухмыльнулась:
– И что, теперь его накажут?
– Что ж, давай разберёмся, кто ты такая и откуда. Ведь генеалогия – очень забавная штука.
Я молчаливо уставилась на него, сильно удивлённая мыслью о том, что просматривать множество старых книг, в которых пыли больше, чем страниц, может быть забавно. Но, наверное, так оно и было – для них. Они взволнованно трепетали, осознавая, что в любой момент выбившийся из причёски локон может воспламенить библиотеку. Но под моими пальцами страницы должны были остаться холодными и мягкими, я лишь испачкала бы их чёрным. Я последовала за Каамилем в подвалы Алькасара, ибо где ещё хранить такие хрупкие записи, если не в холодных и чёрных залах моего дома? Мы одержимы записями! Разве может быть иначе? Мы живём недолго, а забывать так просто…
В библиотеке гуляли сквозняки: её потолок располагался на уровне верхних ветвей сандалового дерева. Стропила покрывали чёрные пятна – забытые пожары да отпечатки ладоней джиннов, которые сотворили это место из пустоты, когда Каш создавали из грязи и глины вместо сердолика и латуни. Эти ожоги будто насмехались надо мной, издевательски смеялись высокими скрипучими голосами белоглазых крыс. Полок не было – только железные решетки, что могли бы пригодиться для вечернего костра, но на них лежали книги, старые и мёртвые. Джинны не сочиняют причудливые истории или эпические поэмы о доблести и самопожертвовании. Много ли славы в том, что одно пламя пожирает другое? Не больше, чем в любой куче дров или куске коры. Кашкаш запретил нам писать о чьих-либо деяниях, кроме своих, а они быстро наскучили поэтам. Потому у нас мало книг, и все они ценные. Я провела по ним кончиками пальцев, стараясь не замечать оскорбления на стропилах. Страницы из кожи саламандр были нежными, точно пепел, и слова на них были написаны углём.
Пока я читала, Каамиль крутился возле меня и играл с моим рукавом. Я заправила прядь дымных волос за ухо и просматривала книгу за книгой, всё глубже погружаясь в прошлое, к родителям и дедам, чьи имена с трудом могла произносить. Каамиль радостно вскрикивал, обнаружив джинна, который нас соединял и превращал в стоюродных кузенов. Сосредоточенно изучая самые старые книги, сшитые из пепла и сажи, я увидела, как род моих предков сжимается, делается суше и горит ярче. Как все они втягиваются обратно в траву, которой были когда-то, покачиваются на ветру с запахом пшеницы, выпуская лёгкие семена. И я увидела, как упала Звезда со сломанными ногами, как она ковыляла по полю, плача, и как над её следами подымались тени.
Глаза Каамиля расширились. По моему лицу текли слёзы – немая солёная вода, не огонь и не пламя. Я даже плакать как джинния не могу.
– Но это книга Кашкаша, его род. Ты происходишь от того же ожога, от той же Звезды. Я думаю, это значит, что он…
– Он никто! Разве ты не слышал, что сказал Король Огнива? Кашкаш был лужей горящего масла на задворках шадукиамской башни. Я совсем не такая, как он!
Я захлопнула книгу: не хотела знать и не просила об этом знании. А Каамиль научился не задавать мне вопросов. Может, во мне и нет огня, но я могу засыпать пеплом пламя любого. Лишь однажды он прикоснулся к моим волосам и сказал, что в нём огня хватит на двоих, и он сможет меня разжечь. Я вложила руку в его дым, и Каамиль ощутил мой холод, мой мягкий пепел на своём сердце, и содрогнулся. Больше он этого не предлагал.
Дрейфуя по своим залам, где колонны становились серыми от пепла, я не могла забыть Травинку-Звезду, казавшуюся такой печальной на красивых иллюминациях, обрамлённых огнём на страницах. Из её глаз текли настоящие горючие слёзы из кипящей сырой нефти, а её бедные сломанные ноги истекали кровью на траве. Родилась ли я из крови или из слёз? Произошла ли я из этих искалеченных обрубков? Или появилась на свет позже, когда тот человек овладел ею, и она сделалась такой же тёмной, как я? Может, последняя жалкая капля её света упала на какую-нибудь незначительную травинку, и родилась болезненная, лишенная огня тень, и это была моя бабушка? В моих мечтах Травинка-Звезда плюнула в мужа, и её слюна обратилась в бледного, бескровного ребёнка, который плакал и звал мать, хотя она не слышала. И этим ребёнком была я. Когда я не мечтала, изучала книги на решётках в обгорелых подвалах, искала упоминания о ней. Где сейчас могла находиться бессмертная Звезда, упавшая в центр мира?
