«Освобожденная» нога Зимородинского заскользила по паркету. Тоже влево, и, когда движение закончилось, Зимородинский оказался в низкой стойке, по-прежнему выдерживая «нейтральное» расстояние. Пока ни один из противников не почувствовал преимущества. Ласковин попробовал «поиграть» дыханием, но Слава, конечно, не купился. Правая рука его пошла вниз с медленным скручиванием туловища. Тоже своеобразное приглашение атаковать. Но Ласковин не рискнул войти в «зону» противника, не нащупав уязвимых, действительно уязвимых, мест. Он был предельно сосредоточен и предельно раскован одновременно. Эмоцией же его была радость. Работать с Зимородинским – сплошное наслаждение. Слава продолжал поворот, и рука его все опускалась… пока не пересекла некий «критический» уровень.
Андрей среагировал мгновенно. Шаг-подшаг вперед, блок руки противника подошвой правой ноги, выщелк-уракен вперед (любил Андрей этот удар!), пойманный и погашенный блоком. Андрей использовал этот блок (ожидаемый), чтобы, погасив инерцию поворота, нанести удар основанием правой ладони в открывшуюся грудь Зимородинского, зацепив одновременно ногой его согнутое почти под прямым углом колено. Получилось! Слава, опрокинувшись назад, упал на спину, и Ласковин, следом, закрепляя успех, пошел вниз с добивающим цки… и слишком поздно сообразил, что сэнсэй падает на полшага дальше, чем должен бы. Удар Ласковина пробил воздух. Зимородинский, откатившись на руки и лопатки, разогнулся пружиной и ударил сдвоенными ногами. Андрей блокировал (успел) атаку в лицо, но движение второй ноги Зимородинского запоздало (поворот стопы на 90°) ровно настолько, что рефлекторный гидан-бараи Ласковина сработал вхолостую.
Проникающий удар заставил внутренности Андрея буквально размазаться по ребрам (снизу вверх), а его позвоночник прогнулся посередине, как поддетая палкой змея. Вырубился Ласковин раньше, чем упал. Но тело его, даже в бессознательном состоянии, ухитрилось упасть аккуратно, не приложившись затылком об пол.
Очнулся Андрей, наверное, минут через пять. Все было нормально. Во всех отношениях. Со стороны его расторможенного подсознания – никаких кошмаров. И ни малейших следов сокрушительного удара – с другой. Ласковин лежал на животе, а металлические пальцы Зимородинского мяли его поясницу.
– Еще пара минут,– сказал сэнсэй. Ласковин вздрогнул от резкой боли, сменившейся тут же ощущением горячей воды в кишках. Затем все прошло.
– Подъем,– сказал Зимородинский. Андрей встал, подвигался, проверяя собственную сохранность: совсем неплохо. Целительные таланты Славы не уступали его мастерству в противоположной области.
– Похоже, я не в форме,– признался Ласковин.– Три месяца не тренировался по-человечески.
– Угу,– пробормотал Зимородинский.– Тут ко мне Шиляй заходил: видел, говорит, Ласку – полный «мешок» стал!
– Я наверстаю,– хмуро отозвался Андрей.– Мне надо быть в форме. Поможешь?
– Может быть.
И тут Ласковин заметил, что Слава доволен. Доволен им!
Поняв, что «игра» его раскрыта, Зимородинский несильно ткнул Андрея кулаком в подбородок.
– Недоглядел Шиляй! Тоже, видимо, не в форме.– И поддев узел ласковинского пояса: – Это можешь сменить. Ты уже не ученик, ты – мастер!
– То есть как? – изумился Андрей.– Ты же меня с первого движения положил!
– Не с первого! – Зимородинский похлопал себя по груди.– Но ты как думаешь, хлопчик, почему у одного – первый дан, а у другого – ну, скажем, второй? А? И как тебе путь воина? Понравилось?
– Я жив,– вспомнив разговор на кухне, ответил Ласковин.
– Кто спорит, кто спорит… Сядь!
Андрей опустился на пол, на собственные пятки, «поза ученика». Зимородинский устроился напротив, задумчиво разглядывал новоиспеченного мастера, потом прикрыл глаза, отчего длинноватое лицо его приобрело сходство с индейским истуканом… открыл глаза, подергал себя за вислый ус.
– Ты помолодел,– сказал он.
– Меня хорошо постригли.
– Другие версии?
– Я влюбился! – честно ответил Андрей.
– Это, брат, скорее следствие,– Слава улыбнулся. Птичьи лапки морщин разбежались от углов его черных блестящих, «маслиновых» глаз.
– Еще?
Ласковин пожал плечами. Пас. Хотя он знал: сэнсэй не загадывает загадок, на которые не знает ответа.
– Спишь хорошо? – спросил Зимородинский.
– В смысле кошмаров? Да вроде прошло,– осторожно ответил Андрей.
– Твоя карма изменилась,– сказал сэнсэй.
– Это плохо? – после паузы спросил Ласковин.
– Это большая редкость. Разберусь получше, может, и скажу – хорошо или нет. Пойдем ко мне, покалякаем.
– А твоих не обеспокоим?
– Нет. Жинка к маме поехала. Послезавтра вернутся.
Заперев зал и включив сигнализацию, домой к Зимородинскому они отправились пешком. Зал этот когда-то был просто овощным магазином. Когда магазин закрыли, помещение поставили на продажу, и Зимородинский купил. Благо недорого и от дома десять минут. Дорого-недорого, а после ремонта и оборудования Слава год в долгах ходил, хотя и помогали ему кто чем.
Спустя полчаса учитель и ученик уже расположились на уютной кухоньке с пиалами в руках.
– Ну, давай, Ласка, рассказывай о подвигах своих! – велел Зимородинский.– А я буду внимательно слушать. И на ус мотать! – Он усмехнулся.
– Что рассказывать? – Ласковин тянул время. Он прикидывал, что можно говорить Славе, а о чем лучше и умолчать.
– Все! – сказал сэнсэй.– Вижу ведь, миркуешь: это – дам, а это – милой оставлю! Так не получится!
«Посмотрим»,– подумал Андрей. И для начала выложил «мафиозную» часть своих «подвигов». До момента, когда отец Егорий выговорил его у нового лидера «тобольцев».
– Добрая песня,– выслушав, резюмировал Зимородинский.– Но не та.
– То есть как? – осторожно спросил Андрей.– Я где-то слажал?
– Не то чтобы так, но и не так. Ну побегал, пострелял трошки, карма от этого не меняется. Так не меняется! Кто этот твой Егорий?
– Священник,– неохотно ответил Андрей.—
Я сейчас живу у него.
Ласковин не знал, как, мягко говоря, далекий от православия Зимородинский отнесется к тому, что ученик так крепко сошелся с попом.
– Очень хороший человек! – добавил он чуть ли не с угрозой.
– Это бесспорно,– усмехнулся Зимородинский – Ну как же, священник – и плохой?
И опять принялся разглядывать Ласковина, как искусствовед – старую картину. «Не подделка ли?»
Андрей заерзал на стуле.
– Может, еще чаю попьем? – проговорил Ласковин.
– Может, и попьем,– рассеянно отозвался Слава. Вид у него был как у рыболова, наблюдающего за прыгающим поплавком.
– Эй! – погромче произнес Андрей.– Может, я сам расскажу, а?
