Так это или нет, а грек подошел прямо к скульптуре, и его фонарь высветил каждую деталь. Это и вправду было изображение Хора, божественного сына Исиды и Осириса, отмстителя за убийство отца, чье небесное око озаряет мир днем и дарует покой ночью. Он был показан во весь рост, в характерной египетской идущей позе, с одной ногой впереди другой. Руки были сжаты в кулаки, а большие круглые глаза под огромной двойной короной Верхнего и Нижнего Египта – закрыты. На тот момент у меня еще не было никаких прямых свидетельств, что мои страхи не беспочвенны, но тут, к моему невыразимому ужасу, статуя рывком открыла глаза и уставилась на Калатиса! Я завопил, ибо во мраке подземелья птичий взгляд полыхнул такой алой злобой, что стало ясно – нам никогда не вынести сокровища отсюда на свет божий! Калатис встал как вкопанный, потом выхватил пистолет и навел его на божество. Казалось, прошли часы, пока эти двое стояли напротив и пожирали друг друга глазами. А потом статуя Хора начала медленно двигаться. Вековая пыль посыпалась с нее серо-белыми облаками. Несколько мгновений Калатис стоял, не в силах пошевелиться, а затем выстрелил. Первая пуля звонко брякнула о тело, но не произвела никакого эффекта – только взметнула громадную тучу пыли. Затем очень быстро Калатис расстрелял весь барабан – за каждым залпом следовал стук и еще одно облако пыли.
К этому времени создание было от нас уже ярдах в пяти. Ни я, ни Калатис не могли сдвинуться с места: мы стояли совершенно парализованные. Затем внезапным прыжком сокол прянул к нам и схватил Калатиса. Тот так закричал, что буквально выбил меня из ступора – я снова обрел способность передвигать ноги. Я сам вытащил пистолет и, обойдя монстра сбоку, хорошенько прицелился и выпустил пулю прямиком ему в висок. Снова облако пыли – и на сей раз несколько перьев! Тварь ослабила хватку, но Калатис был уже либо мертв, либо без чувств, так как он мешком свалился на пол. Сокол же, уронив жертву, обернулся и уставил на меня гневный взор. Я мгновенно взял ноги в руки и кинулся прочь по длинному коридору, уставленному ящиками с сокровищами.
Самое ужасное, что теперь меня преследовали птицы – коридор был полон ими, огромными птицами с пылающими глазами и острыми клювами, которые впивались мне в одежду и в плоть. Все это были соколы. Несмотря на их внезапный натиск, я сумел прорваться через коридор и вверх по предательски узкой лестнице. Меня всегда поражала способность человеческого организма справляться со, скажем так, необычными и опасными обстоятельствами. Мой оглушенный ужасом разум практически спал, и в его отсутствие тело само приняло на себя командование и потащило меня вперед. К счастью, лестница оказалась действительно слишком узка – много птиц вместе со мной в пролет не поместилось. Теперь они уже представляли меньшую угрозу для жизни, да и я был так разбит болью и страхом, что почти не чувствовал их когтей. Время от времени я спотыкался и падал на четвереньки – ступеньки были неодинаковой высоты – и тогда удары клювов живо поднимали меня снова на ноги и гнали вперед.
Понятия не имею, сколько времени у меня ушло на подъем – даже угадать не берусь.
Оказавшись в преддверии, я рухнул наземь и, поскольку камера была очень мала, прополз остаток пути. Солнце уже садилось, свет тускнел. Почувствовав под собой вместо камня песок, я понял, что сил у меня совсем не осталось – никаких. Я ожидал, что тут-то меня и заклюют до смерти, но соколы вылетели из склепа и, вместо того, чтобы прикончить жертву, почему-то расселись на карнизе над входом. Там они и сидели, глазея на меня, но нападать больше не пытались.
Землекопы так перепугались, что удержать их не смогло бы ничто – они в суматохе бежали прочь; со мною остался один Мустафа. Он-то как раз кинулся ко мне, а не от меня – еще бы, мой внешний вид встревожил бы кого угодно. Когда мне потом, позже дали зеркало, я с ним охотно согласился: вся моя физиономия представляла собой пейзаж из синяков, ссадин и длинных рваных ран от соколиных клювов. Чудо еще, что они не добрались до глаз. Остальное тело тоже было в ужасном состоянии, а от одежды после этого побоища мало что осталось. Я слег, и если бы не постоянная забота Мустафы, наверняка отдал бы концы еще по дороге назад. Приплыв по Нилу в Вади Хадальфу, мы уже без труда добрались на поезде до нашей асуанской базы.
Не прошло еще и двух недель с того страшного дня, но даже спустя столь короткое время воспоминания об этом фантастическом происшествии начинают бледнеть – таково свойство человеческой психики. Мустафа-то мне верит, но он просто суеверный старый бедуин, воспитанный на страшных местных сказках. Кирк и еще несколько временно находящихся в Египте джентльменов полагают, что я либо лгу, либо брежу. У меня нет никакого способа доказать свою правоту – кроме как отправиться туда снова, а этого я делать не намерен, учитывая, что Калатис мертв, а сам я все еще не совсем здоров.
Я телеграфировал своему агенту в Нью-Йорк, чтобы держал фонды наготове. Уже сегодня вечером я буду в поезде на Каир, а там меня ждет музей (куда вообще-то надо был отправиться в первую очередь). Я постараюсь убедить их в том, что говорю правду, и вообще в важности моего открытия. В Книге Мертвых указаны способы умиротворения Великого Сокола при помощи заклинаний: со сверхъестественным можно бороться только сверхъестественными же методами! И когда Хор успокоится, мою находку можно будет каталогизировать и опубликовать, а мое имя займет по праву причитающееся ему место во главе списка выдающихся египтологов.
На тот случай, если со мной что-нибудь произойдет… – я печатаю это под копирку и передам экземпляр одному из живущих здесь бизнесменов, Майклу Киртону, потому что он во всем этом деле – лицо наименее заинтересованное и вряд ли станет выдумывать на этот счет какие-то собственные теории.
Джордж Уоррен
Эта копия подписана лично Джорджем Уорреном. Очень хорошо, что он успел передать мне рукопись, так как на поезд он вечером не сел. Оригинал отчета так никто и не увидел.
Примерно в час отхода поезда тело Джорджа Уоррена было обнаружено у него в комнате. Причину смерти установить не смогли: он просто лежал у себя на кровати лицом вниз, сцепив, что само по себе достаточно любопытно, обе руки на шее под затылком. В комнате царил жуткий беспорядок. Вся она была буквально усыпана перьями.
Майкл КиртонСтефан Алетти. Комната в подвале
Я пишу эти строки в попытке пролить хоть какой-то свет на недавнюю серию ужасных убийств, всколыхнувших Лондон. Никаких реальных улик у меня нет – ничего, кроме знания, что по городу свободно бродит опасная тварь, с привычками которой я невольно и помимо всякого своего желания оказался знаком. На текущий момент было совершено семь убийств. Четыре жертвы – женщины, две из них пожилого возраста, две – совсем молоденькие; из остальных троих один – некий бизнесмен не вполне определенного рода занятий, другой – лавочник, третий – офицер полиции, явившийся на крики одной из жертв. Все преступления случились ранним вечером или ночью и в особо темных местах, таких как оканчивающиеся тупиком закоулки, узкие проходы между домами, внутренние дворы и т. д. И все – неподалеку от номера двенадцать по Кэннингтон-лейн, что в Челси.
