Я глядел на пару сухими горящими глазами. Что это значило? Была ль она, моя жена, неверна? Был ли он, мой друг, изменником?
Терпение, терпение! – бормотал я сам себе. – Несомненно, это кусочек представления, подобный тому, что разыгрался прошлою ночью с Мэвис Клер! Терпение! Послушаем эту комедию. И, прижавшись плотно к стене, затаив дыхание, я ждал ее голоса и его; когда они заговорят, я узнаю, да, я узнаю все. И я устремил на них мои глаза, смутно дивясь даже в моей тоске странному свету на лице Лючио – свету, который едва ли был отражением луны, так как он стоял спиной к окну. Презрение сквозило на его лице.
Какое настроение овладело им? Почему он даже в моих притупленных мыслях казался больше, чем человек? Почему самая его красота казалась безобразной в этот момент, и сам вид его – странным? Тс! Тс! Она заговорила – моя жена; я слышал каждое ее слово, слышал все и терпел все, не упав мертвым к ее ногам в чрезмерности моего бесчестия и отчаяния.
– Я люблю вас! – простонала она. – Лючио, я люблю вас, и моя любовь убивает меня! Будьте милосердны! Имейте сострадание к моей страсти! Полюбите меня на один час, на один короткий час! Это немного, что я прошу, и потом делайте со мной, что хотите, мучьте меня, опозорьте меня в глазах общества, прокляните меня перед небом. Мне все нипочем, я ваша телом и душой; я люблю вас!
Ее голос вибрировал безумной страстной мольбой, я слушал разъяренный, но немой. Тс! тс! – говорил я себе. Это комедия, еще не разыгранная. И я ждал с напряженными нервами ответа Лючио.
Он пришел в сопровождении смеха, тихого и саркастического.
– Вы льстите мне, – сказал он. – Сожалею, что не могу возвратить комплимента!
Мое сердце забилось от облегчения и радости, я мог бы присоединиться к его саркастическому смеху. Она, Сибилла, подвинулась ближе к нему.
– Лючио, Лючио! – шептала она. – Есть ли у вас сердце? Можете ли вы оттолкнуть меня, когда я так прошу вас, когда я предлагаю вам всю себя, всю, какая я есть или какой я считаю себя? Разве я так противна вам? Многие мужчины отдали б свою жизнь, если б я сказала им то, что говорю вам, но они ничто для меня, вы один – весь мой свет, дыхание моей жизни! Ах, Лючио, вы не можете поверить, вы не хотите понять, как глубоко я люблю вас!
Он повернулся к ней таким резким движением, что я испугался, и презрительное выражение его лица стало еще явственнее.
– Я знаю, что вы меня любите! – сказал он, и оттуда, где я стоял, я увидел холодную улыбку на его губах и насмешку в глазах. – Я всегда знал это! Ваша душа вампира рванулась к моей при первом моем взгляде, брошенном на вас, вы от начала были фальшивой и бесчестной женщиной, и вы узнали вашего учителя! Да, вашего учителя! – Она вскрикнула, как бы от страха, а он, наклонившись, грубо схватил ее руки и сжал в своих. – Выслушайте хоть один раз правду о себе от одного, кто не боится ее высказать! Вы любите меня, и, действительно, я могу требовать ваше тело и душу, если я этого захочу. Вы вышли замуж с ложью на устах; вы клялись в верности вашему мужу перед Богом, уже с неверностью в мыслях, и вы сами обратили мистическое благословение в кощунство и проклятие. Не удивляйтесь тогда, что проклятие пало на вас. Поцелуй, который я дал вам в день вашей свадьбы, разлил огонь в вашей крови и закрепил вас моей. Да, вы бы прилетели ко мне в ту самую ночь, если б я потребовал этого, если б я любил вас, как вы любите меня, то есть если б я называл болезнь тщеславием и желание таким именем, как любовь. Теперь выслушайте меня!
И, держа обе ее руки, он смотрел вниз на нее с такой мрачной злобой, написанной на его лице, которая, казалось, создавала темноту вокруг него.
– Я ненавижу вас! Да, я ненавижу вас и всех женщин, подобных вам, потому что вы развращаете свет, обращаете добро в зло, превращаете безумие в преступление, обольщая вашим обнаженным телом и лживыми глазами. Вы делаете из людей безумцев, подлецов и животных! Когда вы умираете, ваше тело порождает нечистоту; тина и плесень образуются из вещества, которое раньше было прекрасно для удовольствия мужчины; вы бесполезны в жизни, вы делаетесь ядом в смерти, я ненавижу вас всех! Я читаю вашу душу, она для меня – открытая книга, и она опозорена именем, которое дано тем, кто гадок для всех, но которое по праву и справедливости равно принадлежит женщинам вашего положения и типа, имеющим блеск и место на этом свете и не имеющим оправдания бедности для того, чтобы продавать себя дьяволу.
Он сразу остановился и сделал движение, как бы намереваясь отшвырнуть ее от себя, но она вцепилась со всем упорством отвратительного насекомого, которого он достал из груди умершей египтянки и сделал игрушкой, чтоб забавляться в часы досуга. И я, смотря и слушая, уважал его за откровенную речь, за его мужество сказать этой бесстыдной твари, чем она была по мнению честного человека, не потворствующего ее гнусному поведению ради вежливости или светских правил. Мой друг, мой больше, чем друг! Он был прав, он был честен; у него не было ни желания, ни намерения обмануть или обесчестить меня. Мое сердце радовалось от благодарности к нему и от странного чувства слабого самосожаления; соболезнуя себе неимоверно, я мог бы громко разрыдаться от бешенства и боли, если б у меня не было желания слушать дальше. Я с удивлением следил за моей женой. Что сделалось с ее гордостью, если она продолжала стоять на коленях перед человеком, который оскорблял ее такими словами!
– Лючио… Лючио! – шептала она, и ее шепот звучал в длинной галерее, как шипение змеи. – Говорите, что хотите, говорите обо мне все, что хотите, вы не можете сказать не правды. Я дрянная, я признаю это. Но стоит ли быть добродетельной? Какое удовольствие дает честность? Какая благодарность от самоотречения? Пройдет несколько лет, и мы все умрем и будем забыты даже теми, кто любил нас. Зачем же терять радости, которые мы можем иметь? Разве так трудно полюбить меня даже на один час? Разве я не красива? Разве вся эта красота моего лица и форм не стоит ничего в ваших глазах? Убивайте меня, если можете, со всей жестокостью жестоких слов, мне все равно. Я люблю вас, люблю вас!
И в исступлении страсти она вскочила на ноги, откинув за плечи волосы, и стояла, как настоящая вакханка.
– Посмотрите на меня, вы не должны, вы не смеете отвергать такую любовь, как моя!
Мертвое молчание последовало за ее пылкой речью, и я смотрел с благоговением на Лючио, когда он повернулся и встал против нее. Меня поразило совершенно неземное выражение его лица; его прекрасные брови были сдвинуты в мрачную угрожающую линию, его глаза буквально горели презрением, и между тем он смеялся тихим смехом, звучащим сатирически.
