Странно было видеть такую машину на дороге. Джим не мог определить ее марку. У нее был какой-то зловещий вид. Она напомнила ему автомобили из старых фильмов – на таких, визжа шинами на поворотах, ездили гангстеры. Только эта была еще больше, с широкими окнами, через которые он видел монахинь – ну или, по крайней мере, мог различить, что это монахини: в машине словно расположилась целая стая пингвинов.
А произошло это так. Они нагоняли черную машину, и Джим сказал Уильяму:
– Дружище, давай к ним поближе, я им сейчас жопу покажу.
– Но они же монахини!
– Вот в этом-то и прикол, – сказал Джим.
Уильям повернул руль вправо, а Гарольд на заднем сиденье завопил:
– Большой Каньон! Большой Каньон! Покажи им Большой Каньон… Слушайте, а вы видите…
Джим спустил штаны и забрался с ногами на сиденье, так, чтобы его задница оказалась напротив окна. Когда они проезжали мимо монахинь, Уильям нажал на кнопку, и стекло опустилось. Джимова задница вывалилась наружу – торчащая из окна подрагивающая луна.
– Они смотрят? – спросил Джим.
– Смотрят, – сказал Уильям. – Только они, похоже, не очень-то удивились.
Джим натянул штаны, сел нормально и посмотрел в окно. Точно, совсем не удивились. Затем произошла странная вещь: одна из монахинь показала ему средний палец, остальные последовали ее примеру.
– Ни фига себе! Вот это монахини, – воскликнул Джим.
Теперь он смог их хорошо рассмотреть – фары выхватили из сумрака их лица, уродливые, как смерть от заразной болезни, и суровые, как погодные условия. Особой красотой отличалась та, что сидела за рулем. От такого лица часы остановятся и пойдут в обратную сторону, а дерьмо поползет вверх по кишкам.
– Ты это видел? Они мне палец показали, – сказал Джим.
– Видел, – кивнул Уильям.
Гарольд наконец вспомнил все слова гимна и теперь самозабвенно пел его, после последнего куплета без всякой паузы переходя снова к первому.
– Во имя всего святого, – взмолился Уильям. – Гарольд, заткнись.
– Знаешь что, – сказал Джим, глядя в зеркало заднего вида. – Кажется, они поехали быстрее. Они нас догоняют. Черт, а вдруг они наш номер хотят записать? А вдруг уже записали? Если они позвонят в полицию, моей провинившейся заднице не поздоровится.
– Ну, если они еще не записали номер, – сказал Уильям, – то и не запишут. Моей детке есть что показать.
Он надавил на педаль газа. Машина зарычала, будто ей не понравилось такое обращение, и рванулась вперед.
– Эй, да вы обалдели, что ли?! – завопил Гарольд с заднего сиденья.
– Пристегнись, раззява, – сказал Джим.
Машина Уильяма пожирала дорогу. Она взлетела на холм и нырнула вниз, словно дельфин, катающийся на океанской волне. Джим подумал: «Пока, пингвины», – и посмотрел назад. Автомобиль с монахинями был уже на гребне холма, его фары злобно сверкнули. Он набирал скорость и двигался почти неуловимыми для глаза рывками, как будто исподтишка воровал пространство.
– Вот это да! – удивился Уильям. – А их катафалк тоже кое-что может. Эти тетки неплохо жмут.
– Какая у них машина? – спросил Джим.
– Черная, – сказал Уильям.
– Ха! Тоже мне знаток.
– А ты сам-то знаешь?
Джим не знал. Он снова посмотрел назад. Машина с монахинями была уже близко: черный, блестящий под луной зверь на колесах нависал над машиной Уильяма, его фары заливали салон ярким белым светом. Джим ощущал себя рыбкой в аквариуме, который поставили посреди театральной сцены.
– Да что у них там под капотом?! – воскликнул Уильям. – Гипердрайв?
– Эти монахини, – сказал Джим, – они, похоже, серьезно настроены.
– Поверить не могу. Они у меня на бампере сидят.
– Притормози. Это заставит их сбросить скорость.
– Нельзя – слишком близко, – проговорил Уильям. – Как бы кишки по дороге не размазать.
– Разве монахини так могут поступать?
– Эти могут.
– А! – сказал Джим. – Я понял. Хеллоуин. Это не настоящие монахини.
– Тогда давайте зададим им жару! – крикнул Гарольд и, когда монахини стали обгонять их справа, опустил окно. Стекло на машине монахинь тоже ушло вниз, Джим повернулся посмотреть – монахиня и правда была уродливой, даже еще уродливей, чем он думал. Она выглядела не очень-то живой, и ее одеяние было не черно-белым, а лилово-белым. Или это так казалось из-за лунного света и света фар. Губы монахини разошлись, открывая зубы – длинные и такие желтые, как будто она смолила сигареты десять жизней подряд. Один ее глаз был похож на протухшую фрикадельку, а ноздри смотрели вперед, словно пятак у свиньи.
Джим сказал:
– Это не маска.
Гарольд высунулся из окна и, размахивая руками, завопил:
– Ты такая уродина, что тебе, наверно, приходится ловить трусы по всей комнате, чтобы их надеть!
Гарольд продолжал распинаться, и некоторые из его фразочек вполне соответствовали действительности, как вдруг одна из монахинь, та, что сидела ближе всего к окну, привстала и потянулась к Гарольду. В руках у нее оказался обрезок доски – или, скорее, бруска сечением два на четыре дюйма. Рукава ее монашеского одеяния задрались выше локтей, и Джим заметил, что руки у нее тонкие, как палки, и бледные, как рыбье брюхо, а сами локти узловатые и сгибаются не в ту сторону.
– Быстро залезь обратно! – крикнул Джим Гарольду.
Гарольд взмахнул руками и проорал что-то еще, но тут монахиня ткнула бруском, который из-за неправильности ее локтей врезался в его голову под странным углом. Раздался хруст – то ли бруска, то ли черепа Гарольда, – и он упал вперед, животом на опущенное окно. Его колени колотились о дверь, задница висела в футе от пола, одна нога болталась в воздухе. Асфальт срывал кожу с его пальцев.
– Монахиня ему двинула, – сказал Джим. – Доской.
– Что? – не расслышал Уильям.
– Ты глухой? Она ему двинула.
Джим отстегнул ремень безопасности, перегнулся назад и втащил Гарольда за рубашку обратно в машину. Голова Гарольда выглядела так, будто ее раздавили в тисках. Повсюду была кровь.
Джим сказал:
– Уил, кажется, он мертв.
БАМ!
Джим подпрыгнул от неожиданности. Отпустив Гарольда, он вернулся на свое сиденье и посмотрел в окно. Монахини ехали так близко, что смогли достать доской до машины Уильяма. Черный монстр упорно прижимался к их борту.
Еще один взмах доски – и боковое зеркало разлетелось вдребезги.
Уильям попытался вырваться вперед, но машина монахинь держалась рядом, оттесняя его влево. Потом они ударили Уильяма в борт, его развернуло и бросило на обочину. Машина сделала боковое сальто и скатилась с насыпи в лес, разбрасывая листья, хвою и грязь.
***
Джим пришел в себя, лежа на спине возле машины. Он пошевелился, и все завертелось, затем медленно собралось вместе и обрело привычные очертания. Его выбросило из автомобиля, как и Уильяма, который валялся неподалеку. Сама машина лежала на крыше, колеса еще вращались, из-под капота вырывались облачка пара – чистые, как отбеленный хлопок. Постепенно колеса остановились, словно старые часы, у которых кончился завод. Лобового стекла не было, три из четырех дверей сорвало и разбросало по сторонам.
