Но.
В этом городе возможны и не такие вещи. Куда более жестокие, они ждут своего часа, чтобы проявиться во всей красе, и Юра Хорь был подсознательно уверен, что скоро их увидит.
Глава 13
Коробка с жёлтой лентой
1
Рассвет застал молодого учителя в нужном дворе. Было ещё слишком рано для алкоголиков; Юра заметил лишь одного, спящего под детской горкой. Похож на груду разлагающихся внутренностей со скотобойни, которые выбрасывают за дверь, вызывая ленивое любопытство у объевшихся собак. Хорю бомж напомнил о происшествии в лесу. Он поторопился проскочить к знакомому крыльцу как можно быстрее, однако затылком почувствовал, как человек под горкой зашевелился и поднял голову. Больше никого не было — ни единой живой души. Хорь увидел на одном из балконов в доме на другой стороне двора лицо, но, присмотревшись, понял, что это картина с изображением женщины, которую зачем-то прислонили к стеклу.
Упавшее на дорогу дерево распилили и чурбаки побросали на газоне; по свежим спилам ползали слизни. На подъездной дорожке стояла «Тойота», пикап, такая, что была популярна у успешных предпринимателей начала девяностых — уже в те времена она производила впечатление ретро-автомобиля.
Он позвонил. Кто-нибудь должен быть дома. Под навесом перед дверью слева плетёное кресло, справа — чёрная кадка с чахлыми цветами, в которой валялись окурки. Цветы тянулись к дождю, мечтая зачерпнуть своими венчиками хоть немного воды, но уже догадывались, что их судьба — умереть прямо здесь, в двух шагах от живительной влаги.
Не услышав ответа, Юра ещё раз надавил на звонок, потом в сердцах ударил дверь ногой. Он не посмел обернуться, когда скрипнули качели, что находились примерно на полпути от детской горки, под которой спал бездомный. «Шорх… шорх…» — не что иное, как шаги по траве. В отражении занавешенного изнутри окна Юра увидел, как к двери приближалось… нечто. Чёрное пятно, горка сигаретного пепла. Вспомнив об отношении местных жителей к дождливой погоде, Хорь тихо чертыхнулся. Скорее он свернётся на продавленных ступенях в клубок и превратится в огромную каракатицу, чем кто-нибудь сподобится ему открыть.
Но, как сказал Брадобрей, высокий клоун с объёмистым пузом, обитавшие здесь люди не были коренными жителями. Что-то загрохотало, потом послышался тяжёлый, угрюмый голос:
— Лиза, чья это обувь стоит прямо на дороге?
Спустя несколько секунд:
— Как это моя? У меня никогда не было таких туфель. Они больше похожи на гробы, чем на что-то, что может носить мужчина, который приносит в дом деньги.
— Эй! — крикнул Юра и ударил в дверь кулаком. — Откройте, пожалуйста! У меня к вам разговор. Это касается вашего сына…
На словах «вашего сына» дверь распахнулась так резко, что Юра чудом успел сместиться на ступень ниже. На пороге стоял коренастый мужик, голый по пояс, с уродливыми, похожими на картофельные клубни, плечами и ассиметричным торсом. Семейные трусы доходили ему до колен. Подбородок обрамляла чёрная бородка, под нижней губой алела красная аллергическая сыпь. Глаза жёсткие и колючие, словно два морских ежа. Волосы средней длинны, без какого-либо намёка на приличную стрижку, на висках слипались и походили на мокрую крысиную шерсть.
— Я школьный учитель, Юрий меня зовут, — сказал Хорь, не слишком понимая, что собирается делать и говорить дальше.
— А-а, — протянул мужик с какой-то зловещей радостью. Он поднял руку, и Юра увидел, что в кулаке зажаты мятые купюры. — Думал, снова инкассаторы. Не, не они, а эти… как их… коллекторы. Но у меня есть деньги. Я немного скопил и собирался вернуть часть долга. Но теперь я вижу: ты не стоял с ними даже рядом, сынок.
Последнее слово прозвучало до того покровительственно, что Юра оглядел себя, пытаясь понять, что побудило этого мужлана так его назвать. В свитере и брюках, владелец которых пропал когда Хорь и сам ещё сидел за школьной скамьёй, и очках а-ля полковник Сандерс он выглядел молодящимся старичком, которого затянуло в машину времени. Но даже если не принимать во внимание моду восьмидесятых, которой поневоле увлекался Юра, хозяин был всего-навсего лет на десять старше.
Мужчина повернулся, голос его прокатился по дому:
— Эй, Лиза! Тут из школы пришли. Твой сын в кои-то веки натворил какую-то херню. Хочешь послушать?
— Нет-нет, — Юра замахал руками. — Я не его школьный учитель, и Федька на самом деле очень милый малыш.
— Нет? — недоверчиво спросил хозяин. — Жаль. Я-то уж надеялся, что сынок наконец задал кому-нибудь трёпку. Ну, допустим. Тогда какого чёрта ты поднял меня с постели в такую рань? А, я всё равно не спал. Но ты разбудил Лизку. Еврейский хмырь из поликлиники — лучший, как говорят, врач в Москве, который не обдерёт тебя как чепушилу на зоне — сказал, что ей нельзя волноваться.
— Простите, пожалуйста, — Юра покосился на отражение в стекле и увидел, что чёрный силуэт за спиной пропал. Растворился в воздухе, будто его и не было. — Я не имею никакого отношения к вашему сыну, более того, в этом городе я нахожусь всего несколько дней. Но тем не менее пришёл поговорить именно о нём.
Брови поползли вниз. Мятые купюры исчезли в кармане трусов. Одну долгую секунду Юра думал, что хозяин сейчас схватит его за грудки и отправит в короткий полёт на проезжую часть, но тот отступил, придерживая дверь.
— Ну заходи, раз так. Можешь не разуваться.
Юра ступил за порог, испытывая что-то вроде облегчения. Единственная лампочка без абажура едва разгоняла полумрак. Полки с выдвижными ящиками казались ячейками в холодном хранилище крематория. От одежды на вешалке пахло нафталином. Сплющенные пивные банки, сложенные в мешок, воняли кислятиной. Юра осторожно перешагнул возникшее на пути препятствие. Хозяин носил обувь, наверное, сорок восьмого размера. Неясно было, как он вообще мог спутать свои ботинки с чьими-нибудь другими.
Дальше — то, что можно назвать залом, со старым кинескопным телевизором, продавленным диваном кофейного цвета, с грязными тарелками и яблочными огрызками, раскиданными где попало, со старой детской кроваткой, к которой прислонена сушилка для белья; с несколькими тусклыми портретами на комоде у левой стены — два из них зачем-то повёрнуты к стене. Телевизор работал, демонстрируя рекламу на первом канале, звука не было.
Наверх уходила лестница с захватанными перилами. Вот прямо здесь они с Алёной стояли, пялясь на коробку, которую вручили пареньку клоуны.
Юра заметил, что дверь в ванную (на ней красовалась табличка, изображающая писающего в горшок мальчика) приоткрыта, и оттуда на него смотрит Федя. Изо рта торчит зубная щётка, по подбородку стекает белая слюна, капая на майку с черепашками-ниндзя. Белокурые волосы стоят торчком после сна.
Юра кивнул мальчишке и внезапно почувствовал, что ноги сейчас перестанут его держать. Он схватился за борт детской кровати, едва не порушив баррикады из хлама. Гладкий лоб мальчишки казался стеклянным, а в глазах… в глазах, в которых секунду назад было удивление, смешанное с узнаванием, сейчас какое-то новое чувство. Беспросветная покорность судьбе. Юра не видел такую даже в глазах животных в зоопарке.
— Наверх, — буркнул мужчина, подтолкнув учителя в спину. Хорь отвлёкся, а когда вернул свой взгляд к ванной комнате, мальчик уже захлопнул дверь. — Меня Ваней звать. Друганы Вано кличут… а тебя? Юра? Ну, хорошо, Юра… Вот, что я тебе скажу. Что касается сына — я бы хотел, чтобы «милый малыш» стал мужиком. Забитый он какой-то, затюканный. Раз уж ты здесь, может, расскажешь, что с ним происходит в школе?
Он окинул Юру тусклым взглядом и сказал:
— А, ну да…
В молчании они поднялись в уже знакомую Юре комнату, где разобранная кровать походила на логово какого-нибудь падальщика. Хозяин явно не привык принимать гостей.
— Лиза, принеси кофе, — крикнул мужчина. Супруги его нигде не было видно. Юра почувствовал себя неловко. Она, наверное, не одета. Он хотел отказаться, но, взглянув на грязные, потрескавшиеся локти Ивана, будто работа того заключалась в том, чтобы, двигая ими, пробивать себе дорогу прямо на дно жизни, не посмел. Вместо этого Хорь решил поскорее приступить к делу.
