— Вот и мы не понимаем, — ведьмак опустил голову, — Сергей предал нас почти через год.
— Он лишился семьи в 1965, а с западниками сговорился в 1973 году по внешнему кругу, — Алексий потер лоб, — что они могли ему пообещать?
Я сразу вспомнила листки из отрывного календаря. Двадцать семь дней он складывал их в ящик комода, отсчитывал дни. От чего и до чего? От принятого решения до его реализации?
От костра остались одни угли. Тина сидела на перевернутом оцинкованном ведре, скрытая сгущающейся темнотой, лишь глаза в темноте отливали серебром. Арсений с потерянным видом бродил вокруг затухающего огня и то и дело закидывал в него ногами валяющийся на земле мусор. Староста и Алексий тихо переговаривались. Я не заметила, когда исчез Ефим. Целитель высматривал что-то в густой кроне дерева на опушке леса. Пару минут назад ведьмак спустил на меня свой мини-вихрь. Он с тем же результатом, что и старший собрат, ударился о грудь, и не смог преодолеть препятствие. Заклинание отказывалось принимать меня как часть себя. Костер не помог.
— Что дальше? — спросил мохнобровый. — Поджигаем дом?
— А если и это не поможет, все Юково, — высказался Константин.
— Будем думать, — Семёныч устало потер подбородок. — Дом — крайняя мера.
— Я поищу в книгах, в дневниках отца, — Алексий потер руки, — может, кто-то с подобным уже сталкивался.
Арсений фыркнул, он не понимал, зачем ждать, что-то искать, когда самое простое решение лежит на поверхности, молодость требовала действия, а не раздумий. Но перечить старику парень не стал, исчез не прощаясь. Тина позволила себе ободряющую улыбку на прощание. Ведьмак и феникс ушли вместе, не переставая что-то обсуждать. Некоторое время я смотрела на вспыхивающие угли, так напоминавшие глаза проклятого.
— Михар что-то знает, — невпопад вырвалось у меня.
— Думаешь? — усомнился Константин.
— Да. Сколько он живет здесь? А сколько живет вообще? Он смотрит на нас как на…
— Детей?
— Не совсем, скорее уж, на щенков, затеявших возню из-за резинового мячика.
— Предлагаешь пойти и устроить бесу допрос с пристрастием? — целитель был полон иронии.
— Нет, — я дернула плечами, — хотя жаль, конечно.
— Брось, — он повернулся ко мне, — думаешь, ты одна такая умная? Поверь, Семеныч куда проницательнее тебя. Да что там, здесь любой проницательнее тебя. Не обижайся.
Я позволила всему удивлению, что скопилось во мне за эти два дня, отразиться на лице. Целитель вздохнул.
— Ты бы к Пашке зашла.
— К Пашке? — переспросила я.
— Ага. Помнишь такую? — мужчина скривился, став более похожим на того экспериментатора, что я знала, а не того, которым он старался быть последние два дня. — Я ее скоро задушу, — сказано с таким равнодушием, что я сразу поверила, — это ее яйцо… — он закатил глаза. — Ей надо с кем-то поговорить. Не со мной, — Константин поднял руки. — Ты единственная, кто числится в подругах.
— Но я думала…
— Да мне все равно, кто и что думает. Я кокну это драгоценное яйцо об ее башку, если она еще раз пристанет ко мне с какой-нибудь чепухой.
Вот уж не думала, что явидь захочет со мной разговаривать после случившегося в цитадели. Хотя если задуматься, целитель ничего такого и не говорил. Он попросил. Настолько, насколько он это вообще умеет.
Все утро я думала о Пашке, пока не поняла, что проще сходить, чем изводить себя мыслями. Борис уныло ковырялся в перилах, бабка еще не вставала, вчера я скормила ей порцию снотворного и отправила спать без традиционного просмотра вечерних сериалов.
Сидеть в доме, которого, возможно, скоро не будет, и гонять тоску, вспоминая события прошедшего дня, было выше моих сил. Что угодно лучше этого ничегонеделания. Один визит. Один разговор. Ну, выгонит меня явидь, уйду, зато совесть останется чистой.
Утро выдалось тихим и прохладным, чувствовался конец лета, солнце закрыли серые облака, в спину ударяли порывы ветра, к обеду наверняка пойдет дождь. Несколько раз мне навстречу попадались соседи. Викария, довольно веселая и молодая ведьмочка, помахала рукой с другого конца улицы, она всегда так делает, хотя близкого знакомства не свели. Полная ей противоположность — Караха, старая и ворчливая предсказательница, давно отошедшая от дел, предпочитала проводить свободное время в огороде или у окна, провожая каждого прошедшего пристальным взглядом. Я привычно поежилась, ощутив меж лопаток, ее тяжелое внимание, иногда проскальзывала хулиганская мысль обернуться и показать язык, или еще лучше попросить погадать, останавливало то, что затея выйдет боком прежде всего мне.
Пашкин дом выделялся среди соседей белым цветом, который рабочие обновляли раз в сезон. На фоне черной крыши и оконных рам из темного дерева белизна стен выглядела вызывающе. Дом был низким и широким. От ближайшего соседа его отделяли метров триста свободного пространства, заросшего деревьями и кустарником. Участком змея не занималась, предоставляя ему право зарастать лебедой по собственному усмотрению. В этом вопросе я была с ней солидарна, так не любила ковыряться в земле. Беспорядочные заросли создавали иллюзию уединения, закрывая от остальных соседей приземистый и вытянутый домик.
Интересно, почему они с целителем так и не съехались?
Дом встретил меня тишиной. Ветер шуршал листьями за спиной, катая их по доскам крыльца. Создавалось впечатление, что сюда давно никто не приходил. Я постучала, доски отозвались глухим звуком. Дверь приоткрылась. Помнится, в свете последних жизненных перемен явидь стала относиться к безопасности серьезно, но, видимо, ненадолго.
Я прошла по широкому коридору. Ощущение не из приятных: со светлых стен, кажущихся серыми в неярком свете утра, на меня уставились сотни глаз, маленьких, подвижных, недобрых. Каждый волосок на теле встал дыбом, чувствуя малейшее движение воздуха, будто чужое дыхание, преследующее по пятам. Я ускорила шаг, миновала гостиную, заглянула в кухню, если тут и готовили, то не меньше недели назад. Кладовки проверять не стала, явидь раньше человечиной не баловалась, но и вегетарианкой не была.
Осталась единственная комната с закрытой дверью. Спальня. Ручка легко повернулась. Я ожидала чего угодно — от пустой кровати до тела все-таки задушенной Константином змеи.
Реальность, как всегда, превзошла ожидания. Пашка лежала на неприбранной постели, которая требовала замены белья. Не девушка, змея, хвост, которой несколько раз обвивался вокруг большого, сантиметров в шестьдесят в диаметре, перламутрового яйца, скорлупа которого зеленоватыми разводами напоминала малахит. На полу рядом с кроватью стоял магнитофон, к которому тянулся извивающийся провод наушников, надетых на чешуйчатую голову. Рычаг громкости был повернут на максимум. Но стоило мне сделать шаг в комнату, как явидь открыла свои медные глаза с двойными зрачками и зашипела.
