– Надеюсь, это будет скоро, – сказал Стефан с облегчением.– Но не опоздайте. Во имя Бога, сэр, только не опоздайте.
Когда женщина показалась из-за «бьюика» и осмотрела пустыню на севере, Клитманн наблюдал за ней из-за скудных кустиков, к которым пристал комок перекати-поля. Она не видела его. Когда она вновь исчезла за машиной, он вскочил и бросился к следующему намеченному укрытию – отшлифованному ветром выступу горной породы.
Лейтенант молча выругался на свои модные туфли – подошва была слишком скользкой для таких действий. Теперь казалось глупым отправиться на это задание в одежде молодых предпринимателей или баптистских священников. Оказались полезными только темные очки. Яркое солнце отражалось от каждого камня и каждой извилины песка; без темных очков он не смог бы так четко видеть местность впереди себя и уже не один раз бы оступился и упал.
Он собирался нырнуть за новое укрытие, когда услышал, что женщина открыла огонь в другом направлении. Она отвлеклась, и он бросился дальше. Потом он услышал такие дикие и пронзительные вопли, что это едва напоминало человеческий крик; это скорее напоминало рев дикого животного, раздираемого когтями другого животного.
Вздрогнув, он нырнул за невысокий выступ скалы и замер, тяжело дыша. Когда он поднял голову, то увидел, что был всего в пятнадцати ярдах от задней двери «бьюика». Если ему удастся сместиться на несколько ярдов восточнее, он окажется позади женщины, в отличной позиции, чтобы покончить с ней.
Крики затихли.
Решив, что другой убийца, к югу от нее, будет лежать тихо некоторое время, потрясенный смертью своего напарника, Лаура снова переместилась на другую сторону «бьюика». Проходя мимо Криса, она сказала:
– Две минуты, малыш. Всего две минуты.
Притаившись за углом машины, она осмотрела местность на северном фланге. Пустыня по-прежнему казалась безлюдной. Ветер стих и даже перекати-поле лежало неподвижно.
Если их всего трое, они не оставили бы одного человека за «тойотой», в то время как двое пытались обойти ее с одного направления. Если их было всего трое, те двое, что на юге, разделились бы и один обошел бы ее с севера. Значит, должен быть четвертый, может быть, даже и пятый где-то среди песка к северо-западу от «бьюика».
Но где?
Когда Стефан выразил благодарность премьер-министру и встал, чтобы исчезнуть, Черчилль показал на книги, лежащие на столе, и сказал:
– Не забудьте это. Если вы оставите их – это будет соблазн заняться плагиатом!
– Это в вашем характере, – сказал Стефан, – что вы не настаиваете оставить их для этой цели.
– Нонсенс.– Черчилль положил сигару в пепельницу и поднялся со стула.– Если я заполучу эти, уже написанные, книги сейчас, их не смогут опубликовать в таком виде, как они есть. Без сомнений, я найду что-то, что требует переделки, и проведу свои послевоенные годы жизни в бесконечных исправлениях ошибок, что в итоге не сделает их такими популярными в вашем будущем.
Стефан засмеялся.
– Я серьезно, – сказал Черчилль.– Вы сказали, что моя история будет довольно примечательной. Этого достаточно, чтобы удовлетворить меня. Я напишу их так, как написал, чтобы не рисковать.
– Наверное, это мудрое решение, – согласился Стефан.
Пока Стефан складывал книги в рюкзак, Черчилль стоял, слегка покачиваясь на носках и держа руки за спиной.
– Есть так много вещей, которые бы я хотел спросить о будущем. Это для меня гораздо интереснее, чем успех моих книг.
– Я должен идти, сэр, но…
– Я знаю, – сказал премьер-министр.– Я не буду задерживать вас. Но скажите мне только одно. Любопытство распирает меня. Скажите… например, что станет с Советами после войны?
Стефан заколебался, застегнул рюкзак и сказал:
– Премьер-министр, я сожалею, но Советский Союз станет после войны гораздо мощнее Британии, с ним смогут соперничать только Соединенные Штаты.
Черчилль выглядел несколько удивленным.
– Их отвратительная система действительно приведет к экономическому успеху и богатству?
– Нет, нет. Их система придет к экономическому кризису, но и к чудовищной военной мощи. Советы будут беспощадно милитаризировать свое общество и уничтожать противников этого. Говорят, их концлагеря превзойдут лагеря рейха.
Выражение лица премьер-министра оставалось непроницаемым, но он не мог скрыть тревоги в глазах.
– Сейчас они наши союзники.
– Да, сэр. И без них война против Третьего рейха могла бы не быть выигранной.
– О, она была бы выиграна, – уверенно сказал Черчилль, – только не так быстро. Он вздохнул.– Говорят, что политики имеют странные причуды, но Союз в войне имеет еще более странные.
Стефан был готов к отправлению. Они пожали друг другу руки.
– Ваш институт будет превращен в обломки, щепки, пыль и пепел, – сказал премьер-министр.– Даю вам слово.
– Это то, что нужно, – сказал Стефан.
Он сунул руку за рубашку и трижды нажал желтую кнопку, которая активировала временную связь.
В одно мгновение он оказался в институте, в Берлине. Он вышел из цилиндра и подошел к программной панели. Прошло точно одиннадцать минут с тех пор, как он отправился в бомбоубежище под Лондоном.
Плечо ныло, но боль не усилилась. Безжалостная нудная боль отняла у него, много сил, и он сел на стул, чтобы немного отдохнуть.
Потом, используя расчеты, сделанные на IBM PC в 1989 году, он запрограммировал машину времени на последний прыжок в будущее в одиннадцать часов ночи двадцать первого марта, в другое бомбоубежище, но не под Лондоном, а под Берлином.
Когда машина была готова, он вошел в цилиндр без оружия. На этот раз он не взял с собой и шесть томов истории Черчилля.
Когда он ступил на точку перемещения, знакомый неприятный зуд прошел из кожи в плоть и во внутренности, потом обратно из внутренностей в плоть и кожу.
Подземная комната без окон, в которой оказался Стефан, была освещена единственной лампой, стоявшей на столе, и теми вспышками разрядов, которые вызвало его появление. В этом неясном полубараке было отчетливо видно лицо Гитлера.
Одна минута.
Лаура притаилась с Крисом за «бьюиком». Не меняя позы, она сначала посмотрела на юг, где, как она знала, скрывался один убийца, потом на север, где, по ее мнению, прятались еще враги.
Воздух над пустыней был необыкновенно спокойным. Ветер был не сильнее дыхания трупа. Солнце так ярко заливало равнину, что земля казалась такой же полной света, как небо; где-то на краю света светлые небеса смешивались со светлой землей, стирая горизонт. Несмотря на не очень высокую температуру, от камней и песка исходило тепло.
