Она направилась к нему, но увидела тело брата Роберта, из сердца которого торчало окровавленное распятие.
Я не знаю, кого благодарить, но у меня есть странное ощущение, что благодарить следует не Бога.
— Что там произошло? — спросил Билл, стараясь через плечо заглянуть ей в лицо, пока она дрожащими пальцами развязывала на нем веревки.
Кэрол испытала очередной прилив ненависти к Биллу, ослепляющий гнев, вызывающий в ней желание задушить его обрывком веревки. Это чувство испугало ее. Она постаралась от него избавиться.
— Грейс мертва.
— Я спросил о тебе. Ты в порядке?
— Я никогда не буду прежней, — ответила она. — Но я в порядке, и ребенок тоже.
— Хорошо!
О, надеюсь, что это хорошо!
— А что с… Эммой?
— Мертва, как и Грейс. Обе мертвы.
Ей хотелось зарыдать, но она отогнала это желание, отбросила его в туннель.
Наконец она справилась с узлом на спине и принялась разматывать веревку, стягивавшую грудь Билла. Когда витки ослабли, ему удалось вытащить одну руку.
— С остальным я сам разделаюсь, — сказал он. — Посмотри, может, сумеешь помочь Ионе.
Иона… Она чуть не забыла о нем. Он ничем не выдавал своего присутствия. Кэрол повернулась к свекру. Обвязанный веревками Иона невозмутимо сидел на стуле и улыбался. После некоторого колебания она заставила себя подойти к нему и, встав рядом со стулом на колени, занялась узлами.
— Ты все сделала хорошо, — шепнул он.
— Я ничего не делала.
— Нет, делала. Ты оставалась сильной. Ты сохранила дитя. А это главное.
Кэрол посмотрела ему в глаза. Он был прав. Ее дитя — ее и Джима. Только оно имеет значение.
— Нам нужно уехать, — продолжал Иона по-прежнему шепотом.
— Нам?
— Да. Тебе нужно спрятаться. А я могу помочь. Я могу увезти тебя на юг, в Арканзас.
— Арканзас?
— Когда-нибудь была там?
— Нет. — Кэрол даже вспомнить не могла, чтобы когда-нибудь упоминала это название.
— Мы будем все время переезжать. Нельзя надолго останавливаться в одном месте, это даст им возможность собрать силы против ребенка.
— Но почему? Почему они хотят его погубить?
Она всмотрелась в лицо Ионы, ища в нем ответа, но его лицо оставалось бесстрастным.
— Ты ведь слышала, — сказал он. — Они думают, что он — дьявол.
— После происшедшего здесь, я не знаю, может быть, они и правы, — пробормотала Кэрол.
— Не говори так! — прошипел Иона. — Это твой ребенок. Часть твоей плоти! И твой непременный долг — защищать его!
Кэрол поразила его горячность. Он, казалось, искренне беспокоился о ребенке. Может быть, потому, что у него и Эммы никогда не было своих детей. Но Эмма мертва, убита, а его это не трогает. Он беспокоился только о ребенке. Почему?
— Я обращусь в полицию, — сказала Кэрол.
— А как ты можешь быть уверена, что она не заодно с этими дураками Избранными? Или не присоединится к ним позднее?
От этой мысли ей стало страшно. Все это превращалось в какой-то параноидный кошмар.
— Ну вот, — сказал Билл, опускаясь рядом с ней на колени, — теперь я могу заняться остальными.
Кэрол заметила, что его руки тоже дрожали. Пока он развязывал узлы на спине Ионы, она боролась с желанием вцепиться ногтями в его лицо. Она не понимала, откуда эти беспричинные вспышки ненависти к Биллу, но решила не давать им власти над собой. Она возьмет над ними верх. Теперь она научится всем повелевать в своей жизни.
Кэрол поднялась с колен, подошла к окну в эркере и стала смотреть на очищающееся небо. Ей казалось, что она находится в центре мощного смерча и в отчаянии не знает, куда повернуть, в какую сторону пойти. Низко стоявшее солнце проглядывало сквозь рваные тучи на горизонте. Воздух опять стал холодным. Она обхватила себя руками и попыталась, растираясь, согреться.
И внезапно почувствовала, что у нее леденеет кровь.
Развязав последний узел веревки, приковывавшей Иону Стивенса к стулу, Билл услышал тихий стон — в нем трагически смешались боль и потрясение. Билл поднял голову и увидел Кэрол у окна в эркере. Она стояла спиной к нему и раскачивалась, будто оказавшись на палубе корабля во время шторма.
— Кэрол! Что с тобой?
Он увидел, как все ее тело напряглось. Она повернулась к нему, засунув руки глубоко в карманы сарафана. По ее лицу разливалась смертельная бледность.
— Я, наверное, — ответила она тихим хриплым голосом, — никогда не приду в себя.
Казалось, она вот-вот упадет. Он бросился к ней и поддержал за локоть.
— Сядь скорее.
Кэрол сбросила его руку и тяжело опустилась на подоконник, ее била дрожь. Она посмотрела на Билла и вымученно улыбнулась.
— Я в порядке, — сказала она.
Билл не поверил ей, пошел к телефону и поднял трубку.
— Что ты собираешься сделать? — тихо спросил Иона.
— Вызвать полицию.
Билл увидел, что Кэрол и Иона обменялись взглядами. О чем они шептались, когда она развязывала путы?
— Думаю, это ни к чему, — сказала Кэрол.
Но Билл не мог с ней согласиться. Его тоже била дрожь, внутри и снаружи. Сегодня он видел такое, чему никогда не нашел бы объяснения, что и вообразить бы себе не смог. Ему нужна была полиция, чтобы внести какую-то ясность, придать всему хотя бы видимость разумной действительности.
Билл приложил трубку к уху. Гудка не было.
— В любом случае телефон не работает, — сказал Билл. — Но почему вы против полиции?
— Она, может, заодно с ними.
Это просто нелепость.
— Я не могу… — начал он, но Кэрол перебила его:
— Билл, ты не отвезешь нас в аэропорт?
— Кого «нас»?
— Иону и меня. Теперь я должна скрываться. Только в этом случае я могу быть уверена в своей безопасности, только так я спасу моего ребенка.
— Я помогу ей исчезнуть, — сказал Иона.
Билл посмотрел на Иону и вспомнил, как ни один мускул не дрогнул на его лице, когда при нем убивали жену. Этот человек — змея! Билл не позволит Кэрол уехать с ним.
— Нет! Это безумие. Есть выход из положения. Полиция арестует этих психов и…
— Меня может отвезти Иона, — сказала Кэрол, — или я сама могу повести машину. Но сейчас я уезжаю и хочу, чтобы ты проводил меня. Быть может, мы больше никогда не увидимся.
Билл внимательно посмотрел на Кэрол. То, что она пережила сегодня, очень изменило ее. Отдельные проявления твердости характера, свойственные ей в прошлом, соединились воедино и, словно кусочки железа, сплавились в крепкий стальной стержень. На ее лице была написана такая непреклонная решимость, что он почувствовал себя чертовски бессильным.
