Солдаты вернулись в машину, и вся колонна повернула в сторону, объезжая препятствие.
Они проезжали разрушенные дома. Один из них, точнее, его половина, удивительно ровная, будто срезанная ножом, пылала.
Чарли все говорил по рации, общаясь одновременно со всеми. Пару минут назад он пробовал поговорить с сестрой, но разговора не получилось. Гораций сказал, что Линда в шоке. Но это было не так страшно, главное — она жива, все остальное можно исправить.
Дорога становилась все хуже, и, в конце концов, колонна была вынуждена покинуть город. Лайан успел заметить, что его северная оконечность полностью исчезла в образовавшемся гигантском каньоне. Машины повернули на восток и спустя десять минут пересекли границу пустоши.
Анна сидела в кресле у пульта управления установкой и бездумно смотрела на маленький монитор. Узкая комната с консолью управления вдоль стены, залитая ярким светом ламп, была пуста и неподвижна. Прошло уже два часа с того момента, как Майкл отключил установку. Уже два часа, как пустошь перестала существовать. Ей хотелось спуститься туда, где он находился в последние минуты их безумного путешествия, но она не решалась, и продолжала сидеть и смотреть на экран. Майкл исчез — поверить в это было просто, в конце концов, она видела все своими собственными глазами, но принять это оказалось гораздо сложнее. Если вообще возможно.
Ее спасло чудо, явившееся в голосе Чарли. Опоздай он хотя бы на четверть часа, все могло бы сложиться иначе. Он заставил ее поверить в две очень важные вещи — все кончилось, и все было не зря. Этого оказалось достаточно, чтобы жить дальше.
Еще задолго до того, как Майкл исчез, она знала, где-то очень глубоко, знала, что он останется в пустоши. Это место хотело, чтобы они поверили в счастливый исход, только так можно было заставить их пройти весь путь до конца. Но уже с самого начала была установлена плата — самая древняя из всех, древняя, как сам род человеческий, простая и единственно возможная — жертва. Эта уверенность сформировалась сама собой, для нее не было никаких причин, но сердце всегда знает больше, чем разум. И никому не дано понять, откуда приходит это знание.
Подобные мысли душили ее, вновь и вновь поднимая потоки слез к глазам, терзая ее и сводя с ума. Понимал ли это Чарли? Кто знает. Но он говорил с Анной, говорил практически без перерыва, заглушая голос у нее в голове, лишая его тишины, лишая его пищи.
Он рассказывал, как они покинули полуразрушенный город. Анна догадывалась по его голосу, что он о многом умалчивает, и была благодарна за это. Рассказывал, как они выехали в пустошь и что только через час смогли выбраться на шоссе. Где-то впереди их ждут Гораций и Линда — еще два осколка, чудом уцелевшие в этой мясорубке. Мысль о них согревала Анну, она лишний раз подтверждала единственно важный факт — все кончилось.
— Анна, мы видим их, — сказал вдруг Чарли. — Я ненадолго отключусь. Хорошо?
— Конечно.
— Не волнуйся.
— Не буду.
Анна положила руки на пульт и опустила на них голову. Теперь она видела экран под углом. Комната под ней по-прежнему оставалась пустой.
Сначала они увидели костер — высокое яркое пламя. Учитывая то, на какой скорости двигалась колонна, Гораций поступил правильно. Не хватало еще устроить аварию, после всего, что случилось. У передней машины зажглись тормозные огни, и скоро яркий свет фар выхватил из темноты массивный силуэт опрокинутого грузовика. Гораций стоял перед ним и размахивал руками.
Машины остановились. Лайан открыл дверь и выскочил наружу. Оставшись один, Чарли наклонился вперед, стараясь рассмотреть, что там происходит.
Из головного джипа вылезали солдаты, но Лайан их опередил. Он подбежал к Горацию и схватил его за плечи.
— Где она?
— В фургоне.
Не сказав больше ни слова, Лайан бросился туда.
Линда лежала в глубине фуры. Вокруг нее стоял тяжелый неприятный запах. В темноте, лишь немного разбавленной светом автомобильных фар, Лайан с трудом различал ее фигуру. Он подошел к дочери и опустился на колени.
— Линда?
Вошли солдаты. Тьма в фургоне отступила от света их фонарей.
— Линда?
Она повернула голову и посмотрела на отца. Лайан с трудом удержался, чтобы не отпрянуть. Эти глаза были пусты, как два осколка стекла. Худое грязное лицо с выступившими скулами даже не дрогнуло. «Узнала ли она меня?», — мелькнуло у него в голове.
— Линда?
Что-то в ее взгляде изменилось. Она облизала губы.
— Папа?
— Линда! Слава Богу, ты жива! Все будет хорошо! Теперь все будет хорошо! Я тебе обещаю!
— Папа.
Спутанные волосы грязными космами рассыпались по подушке, когда она попробовала приподняться. Растрескавшиеся губы дрогнули. Линда попыталась улыбнуться. Не смотря ни на что, в этот момент она показалась Лайану красивой. Тупое мертвое выражение на ее лице сменилось умиротворением, как у мадонны кисти средневековых художников — изможденной, но непостижимо прекрасной. Лайан погладил ее по голове.
— Что с вами случилось? — спросил он у Горация.
Тот повернулся к солдатам.
— Ребята, у вас найдется закурить?
Один из них протянул ему пачку «Пэлл-Мэлл». Гораций вытащил сигарету и прикурил от собственной зажигалки.
— Я не буду говорить при ней.
— Почему?
— Не хочу.
— Гораций…
— Уведи дочь. И возвращайся.
Лайан отвел Линду к машине и усадил рядом с Чарли, накрыв одеялом, которое принес один из солдат. Чарли обнял сестру, и она прижалась к нему, закрыв глаза. Лайан несколько минут постоял в двери, глядя на них, и пошел обратно.
Солдаты ходили вокруг грузовика, а Гораций сидел возле костра и курил. Лайан подошел к нему.
— Рассказывай.
— А ты поверишь?
— Я теперь во все поверю.
— Тогда слушай.
Рассказ Горация занял минут пятнадцать. Пока он говорил, Лайан не раз и не два начинал сомневаться в его словах — слишком уж страшные вещи он слышал. Но он заставлял себя вспомнить, что произошло в Санта Розита, заставлял себя вспомнить, в каком состоянии он нашел свою дочь, и тогда рассказ Горация вовсе не казался ему таким уж диким, он казался почти… обыденностью, как будто тот рассказывал всего лишь историю из жизни.
«Дело в том, что все истории в пустоши именно такие. Как она сама».
Гораций говорил ровно, как автомат. Его голос не дрогнул даже тогда, когда он описывал гибель брата. Иногда он путался в событиях и не мог припомнить точно, когда происходило то или другое. Лайан чувствовал, что некоторые факты он опускает вовсе. Но он не переспрашивал, потому что не был уверен, хочет ли он услышать то, о чем Гораций счел лучшим промолчать.
