Чарли снял руки, но единение их душ не исчезло, и слова старого шамана звенели, словно колокол в голове Джима.
– Дочь Талены Линда была матерью Ричарда Теначи, твоего bichei. – Чарли помолчал, давая Джиму хорошенько все осмыслить.
– Почему вы мне ничего не сказали?
– Потому что тебя здесь не было. Тебя никогда не было, даже когда ты еще жил здесь. Твоя душа рвалась отсюда, и никто не мог ее остановить. Мы с твоим дедом решили, что ты свободен в своем выборе.
Джим расслышал в голосе Чарльза Филина Бигая печаль о прошлом и невозможность примириться с настоящим.
– И ведь не ты один так думал. Мы видели, что творится вокруг, видели, как меняется жизнь. Ныне молодые индейцы, которым должно чтить своих вождей, даже не знают, кто они. Наши потомки одеваются, как эти болваны рэперы, которых показывают по телевизору, и изображают гангстеров. А ведь это все липа, как и их наряды. Мы настолько позабыли себя, что наряжаемся, как попугаи, чтобы потешить туристов. Нас много. Мы могли бы стать одним сильным голосом. А вместо этого стали хором фальшивых и раболепных голосов.
Джим постепенно понимал, что хочет донести до него этот человек.
– Ты все знал. Ты все знал с самого начала и ничего мне не сказал.
– Я молился всем богам, чтобы это прекратилось. Чтобы я мог тебе помочь.
– Мне помочь?! – сорвался на крик Джим. – Надо было помогать тем несчастным…
Чарли, казалось, потрясен его словами.
– Ты что, до сих пор не понял, Три Человека? – Голос его надломился от боли, когда он добавил: – Средоточие всех этих бед – ты, и больше никто.
– Я?!
– Chaha'oh не может жить вне Земли, но силы черпает от человека, что его сотворил. Элдеро уже нет на свете, но в тебе живет его дух и течет его кровь. Теперь ты Элдеро, Джим. Chaha'oh не просто тень. Это твоя тень.
Джим нелепо взмахнул рукой.
– Этого не может быть.
– Как же не может, когда он тебе это продемонстрировал четыре раза. И будет убивать еще, пока не доведет до конца то, что ему поручено.
Чарли говорил с трудом. Казалось, ему еще труднее говорить, чем Джиму – слушать.
– Все началось, когда приехал ты. Калеб умер в тот самый день. В тюрьме ты был поблизости, когда Chaha'oh убил Джеда Кросса. В «Дубы» ты поехал с той несчастной девушкой. Ты даешь ему силу, потому что дух твой глубок, как Земля, хоть ты и не ведаешь об этом.
Джим вспомнил, какая странная тяжесть наваливалась на него в те моменты, о которых говорит Чарли. Как будто вползала в мозг и заслоняла весь свет. Теперь он понял почему. Тень еще здесь и снова ждет.
Чарли привел ему еще одно доказательство:
– Помнишь, сегодня в парке ты держал на руках сына и крикнул Chaha'oh, чтобы он остановился? И он тебя послушал.
Джим сделал последнюю, отчаянную попытку воспротивиться:
– Я снова могу это сделать.
– Нет.
«Нет» прозвучало как смертный приговор. Чарли опять сел на диван и сгорбился от груза прожитых лет. То, что он знал и должен был сказать, сразу превратило его в старика.
– Тень умеет учиться. Вот почему она так ловко напала на Кертиса Ли, хотя ты был далеко. Она растет и привыкает обходиться без тебя. Скоро ты будешь ей не нужен. Она сама продолжит убивать.
Джим вскочил.
– Это чушь!
– Все еще не убедился? А в науку веришь, хотя она практически предлагает тебе то же самое: создание искусственного разума, который развивается и учится на собственных ошибках.
– Так то наука. А это магия.
– Когда от машины родится машина и решит, что она живая, – это будет не магия? Всему есть объяснение. Только человек еще не настолько силен и умен, чтобы его найти.
Джим подошел к окну. За стеклом очередной рассвет вновь окрашивал небо. Скоро оно поголубеет, но мир знаний и самонадеянной уверенности после этой ночи сгинет навсегда.
Он подумал о Сеймуре и Эйприл, которым уже никогда не будет покоя. Подумал об Алане, чья жизнь всегда будет под угрозой, хотя в том нет его вины. Подумал о самом себе и о той ноше, которую никто с него не снимет до конца его дней.
Не глядя на Чарли, он обратился к нему с последней, безнадежной мольбой:
– Как же это остановить?
Ответ донесся как тихий вздох из дальнего далека:
– Только тот, кто начал, может это закончить.
Телефонный звонок показался Джиму полнейшим абсурдом. Еще недавно звонки были для него фактом нормальной жизни. А этот прозвучал как нелепое интермеццо в симфонии смерти.
Джим взял телефон со столика, открыл крышку, поднес аппарат к уху.
– Да.
– Джим? Это Коэн Уэллс.
– Доброе утро, Коэн.
– Какое, к черту, доброе?! Что за хрень ты вбил в голову Алану? Какая еще опасность нам угрожает?
Джим секунду подумал. Выходит, Алан дозвонился до отца, но ничего не сказал ему про запись разговора. Отдавая диктофон, Алан позволил ему действовать на свое усмотрение.
– Ну?
Коэн Уэллс говорил таким тоном, словно приставил ему к горлу нож. От сердечности предыдущих разговоров не осталось и следа. Такой же тон был у него в той записи. По ту сторону маленькой магии, прижатой к уху Джима, звучал голос убийцы деда и потенциального убийцы его самого.
Джим наконец понял, что ему делать. С глаз мгновенно спала пелена, и даже Чарли удивился, заметив на его губах улыбку.
– Он у меня, Коэн.
– Что у тебя?
– То, что вы ищете. Документ на право собственности Элдеро.
Уэллс не стал разыгрывать недоумение. Голос его зазвучал осторожно:
– И что ты намерен делать?
– Обсудить это с вами.
Пауза на взвешивание всех «за» и «против». Потом, как и предвидел Джим, алчность взяла верх.
– Что ж, давай. Где и когда?
– Сейчас. В Пайн-Пойнте – знаете такое место?
– Ну конечно.
– До встречи. Я дома и уже выезжаю.
Коэн Уэллс отключился. Джим на протяжении всего разговора сдерживал дыхание, а теперь набрал в легкие воздуху и подумал, какими словами скажет обо всем Чарли.
Он подошел к старику, заглянул ему в глаза. И Чарльз Филин Бигай, шаман племени навахов, увидел перед собой воина.
– Чарли, мне надо поговорить с тобой, а времени мало. – Джим придвинул стул, сел рядом и чуть понизил голос: – У меня к тебе несколько просьб.
Каноэ медленно скользило по реке.
Джим принял наследие покойного деда. Теперь он тоже мысленно называл Колорадо просто рекой. Он разгребал воспоминания так же сильно и плавно, как работал веслом. Под таким же небом и солнцем плыли они по реке много лет назад, когда он только-только вышел из младенческого возраста. Вокруг так тихо, ясно и спокойно, что, кажется, стоит повернуть голову, и увидишь на корме Ричарда Теначи: ладонью он касается воды, а на древнем лице индейца застыли вековое спокойствие и мудрость. Быть может, он здесь, только Джиму не дано его увидеть.
