– Прощайте, немые свидетели моих трудов, и ты, мирное убежище, где я забывал время! Из твоих стен унесу я драгоценнейшее из моих могуществ: добровольно порвать узы, связывающие меня с телом. Маг может умереть, когда пожелает… – пробормотал он, и гордая улыбка сознания своей силы осветила его лицо.
Аменхотеп прошел в смежную комнату, принял там ванну и надел тонкую, белоснежную полотняную тунику. К груди он прикрепил золотой нагрудник, посредине которого ослепительным светом сияла пятиконечная звезда – символ всех отраслей приобретенного им знания. Затем он достал из шкатулки венок из чудных цветов, свежих, будто они только что были сорваны, и возложил его себе на голову. Захватив еще с собой магический жезл, он направился к выходу.
Была еще ночь, когда Аменхотеп вышел из пирамиды. Вокруг расстилалась пустыня, погруженная в мрак и тишину. Ни малейшего шума, ни малейшего голоса не было слышно. Ничто не смущало глубокой и торжественной тишины, словно природа и животные понимали, что великий труженик удаляется на покой, и чтили эту тайну.
Аменхотеп прошел с сотню шагов, остановился и обернулся лицом к пирамиде. На минуту он сосредоточился и под напряжением его могучей воли, победившей и повелевавшей стихиями, – к нему, казалось, вернулись сила и вид молодости. Высокий стан выпрямился, морщины исчезли, а в глазах блеснул огонь. В последний раз плоть склонялась и повиновалась, как мягкий воск, своему могучему двигателю – воле.
Подняв обе руки вверх, Аменхотеп мерно запел песнь, творя заклинания на незнакомом языке. Через минуту блеснул зеленоватый свет.
Свет этот стал расти, принял пурпурный оттенок и широким ореолом окружил мага. Со всех сторон слышался треск и свист бури. Затем отовсюду словно из земли и из воздуха стали появляться странные существа. Одни были с крыльями, другие пресмыкались; невозможно описать разнообразие их форм, цвета и вида. Они явились как туча и толпой окружили мага, преклоняясь перед ним.
Тогда раздался звучный и вибрирующий голос Аменхотепа.
– Первичные духи, верные слуги мои, исполнители моей воли! Выходите из земли и воздуха, воды и огня! Я созываю вас, чтобы снять с вас клятву, мне данную. Рассейтесь свободными к северу, югу, востоку и западу, а не то – идите служить иному господину!
Пронзительные и раздирающие душу крики послышались в ответ. Воздушные массы дрогнули, заволновались и нерешительно двинулись к нему, словно хотели на него броситься, но Аменхотеп поднял руку, вооруженную магическим жезлом, и громко вскричал:
– Назад, первичные духи! Дайте дорогу магу!
Низшие существа отступили и исчезли во мраке.
Зеленый свет угас и его сменил луч нежного, золотистого света. Аменхотеп стал на одно колено и сломал об него свой магический жезл.
Легкому треску сломанного жезла вторил отдаленный раскат грома. Яркая молния прорезала черное небо, точно заревом пожара осветив пустыню и старую пирамиду. На пурпурном фоне внезапно вырисовалась гигантская, воздушная мужская фигура, закутанная в ослепительно сверкающий белый плащ. Семь блестящих духов окружали его. Аменхотеп пал на колени и на лице его отразилось неземное счастье. Протянув руки к сияющему видению, он пробормотал:
– Гермес! Учитель мой и покровитель! Ты соизволил явиться в этот великий час твоему недостойному ученику.
Улыбка бесконечного милосердия осветила лицо великого Просветителя Египта; он склонился к Аменхотепу и, коснувшись рукой чела его, сказал:
– Ты бодро работал, ученик мой. Вернись же в невидимый мир, чтобы сбросить с себя последние человеческие слабости.
Ослепительный свет брызнул из прозрачной руки Гермеса, испепелив плотское тело мага. Душа Аменхотепа вознеслась в пространство, следуя за своим великим просветителем. Вереница духов на минуту блеснула в эфире; затем все словно растаяло в сероватом сумраке, возвещавшем рассвет.
Прошло три дня с тех пор, как проснулся Ричард и исчезла Эриксо. Физически барон был здоров, но странная и ужасная драма, которую им пришлось пережить, свинцовой тучей легла на душу всех троих, и это состояние тяжело отзывалось на всех обитателях замка.
Настала ночь. Терзаемые горем и страхом, молча собрались граф, барон и профессор в библиотеку. Лампа под темным абажуром слабо освещала бледные и убитые их лица. Все думали об Эриксо. Что мог сделать с ней ее таинственный и ужасный похититель?
Вдруг несколько отрывистых сухих ударов в стену и потолок заставили их вздрогнуть. В ту же минуту порыв холодного ветра, ворвавшегося будто в открытое окно, пронесся по комнате и загасил лампу.
Присутствующие сидели как парализованные. Они чувствовали близость чего–то таинственного и ледяная дрожь пробегала по их телу.
– Смотрите на стол! – сдавленным голосом шепнул Ричард.
Глаза всех обратились к большому круглому столу, заваленному книгами и бумагами.
Над столом вращался белоснежный, с синеватым отливом, как бы сделанный из ваты шар. Вращение сопровождалось потоком искр, исходивших из шара с потрескиванием точно из Лейденской банки. Вдруг все угасло. Слышалось шуршание бумаги, падение на стол какого–то предмета. Чуть дыша, все оставались на своих местах. Ричард первый пришел в себя, бросился к столу и увидел лежавшую на нем пачку бумаг.
Он бегом вернулся к лампе и наклонился к рукописи, почерк которой был ему знаком.
– Это сообщение Альмерис! – радостно вскричал он.
Нежный, как жалоба эоловой арфы, звук нарушил молчание, воцарившееся после слов Ричарда. Среди комнаты появилась прозрачная тень, имевшая вид живой женщины, одетой в белые одежды и окруженной, как плащом, длинными золотистыми волосами.
– Я свободна! До свидания в нашем общем отечестве! – прозвучал слабый и глухой голос.
Видение улыбнулось и сделало рукой прощальный знак. Затем, тихо колеблясь, поднялось и, казалось, расплылось в воздухе.
Несколько часов спустя, когда все немного успокоились, Ричард взял связку бумаг и прерывавшимся голосом прочел подробный рассказ о смерти Эриксо и о последней сцене между ней и Аменхотепом, которые мы уже поведали читателю.
Прошло полтора года со времени описанных нами событий. Мы находим Ричарда и профессора в замке Леербах, куда барон удалился после смерти тестя, последовавшей от апоплексического удара. Оба они сидели перед большим бюро, на котором стоял сфинкс, а по бокам его портреты Альмерис и Эриксо.
Барон сильно постарел. Серебряные нити пестрили его черные волосы, а на лице лежал отпечаток глубокой и мрачной грусти. Очевидно, необыкновенное приключение, героем которого он был, оставило глубокие следы как в его душе, так и на его теле.
