Ознакомительная версия.
Моя мама как раз была у нас в гостях. Она в шоке от подобного безразличия. В США это повлекло бы за собой официальное расследование и звонки домой пострадавшей с подробнейшими объяснениями.
Для французских родителей подобные происшествия, конечно, неприятны, однако никто не делает из них трагедию шекспировского масштаба.
– Мы, французы, считаем, что это даже хорошо, если дети слегка подерутся, – объясняет мне журналистка и писательница Одри Гутар. – Таков уж французский, даже, скорее, средиземноморский темперамент. Нам по душе, что наши дети способны защитить свою территорию и вступить в перебранку с другими детьми… Нас не беспокоит насилие на детской площадке – в разумных пределах.
Бин не хочет рассказывать о том, кто ее поранил, и это отражает еще один аспект этики самостоятельности. Ябедничество воспринимается крайне отрицательно. Французы объясняют это тем, что во время Второй мировой войны доносы на соседей заканчивались смертью последних. На ежегодном собрании жильцов нашего дома, многие из которых помнят Вторую мировую, пытаюсь выяснить, кто все время опрокидывает нашу коляску в подъезде.
– Мы не доносим на соседей, – отвечает одна старушка. Все смеются.
Американцы тоже не любят ябед. Но во Франции даже у детей есть некая внутренняя решимость: лучше получить пару ссадин, но держать рот на замке. Это считается важным жизненным навыком. Кроме того, в семье у каждого есть право иметь секреты.
– У нас с сыном могут быть секреты, о которых маме рассказывать нельзя, – признается гольфист Марк.
Вспоминаю французский фильм, в котором герой забирает из полицейского участка свою дочь-подростка, которую задержали за кражу в магазине и сигареты с марихуаной. По пути домой та оправдывается, говоря, что по крайней мере не донесла на подругу, которая была с ней.
Общество, в котором ябедничать не принято, способствует сплоченности среди детей. Они учатся полагаться друг на друга и на самих себя, а не бежать за помощью к родителям или учителям. И никто не считает, что необходимо всегда говорить правду, чего бы это ни стоило. Марк и его жена, американка Робин, рассказывают, как их сын Эдриен стал свидетелем того, как другой мальчик взорвал в школе хлопушки. Проводилось серьезное расследование. Робин настаивала, чтобы Эдриен все рассказал директору. Марк же советовал ему подумать о том, как это отразится на репутации другого мальчика, а также на физиономии самого Эдриена, когда виновник «наваляет» ему.
– Нужно просчитать все риски, – говорит Марк. – Если выгоднее не делать ничего, пусть не делает ничего. Я хочу, чтобы мой сын учился анализировать.
Снова сталкиваюсь с этим стремлением – позволить детям все понять самостоятельно, когда делаю ремонт в квартире. Естественно, я хочу сделать квартиру максимально безопасной для детей. Выбираю резиновое покрытие для детской ванной, чтобы малыши не поскользнулись на мокрой плитке. Проверяю, у всех ли электроприборов есть защита от детей, и покупаю духовку с дверцей, которая не нагревается.
А вот прораб Режи, простой грубоватый парень из Бургундии, кажется, считает меня ненормальной. Он говорит, что единственный способ «обезопасить» духовку – позволить детям один раз обжечься. Режи отказывается стелить резиновые полы в ванной, потому что они «выглядят ужасно». Соглашаюсь, лишь когда он приводит другой аргумент: с плиткой можно будет продать квартиру дороже. Ненагревающуюся духовку я все же устанавливаю.
В день, когда меня приглашают почитать английские сказки в детсадовской группе Бин, воспитательница проводит короткий урок английского. Она показывает детям ручку и просит по-английски сказать, какого она цвета. Один из четырехлетних «учеников» в ответ бормочет что-то про свои ботинки.
– Это тут ни при чем, – говорит воспитательница.
Я шокирована таким ответом. Мне кажется, невзирая на то что малыш ответил невпопад, надо было сказать ему что-нибудь хорошее. Ведь я выросла в Америке, где традиционно принято «воспринимать каждую мысль ребенка как особый вклад» (слова социолога Аннетт Ларо). Мы хвалим детей даже за высказывания, не относящиеся к делу, пытаясь тем самым воспитать в них уверенность и высокую самооценку. В книге «Культурные различия» (Cultural Misunderstandings) Рэймонд Кэрролл пишет, что американские родители «готовы на все, лишь бы не критиковать своих детей, не высмеивать их вкусы и не указывать им постоянно, как и что делать».
Во Франции подобное поведение сильно отличается от общепринятого. Еще раз убеждаюсь в этом, когда веду детей на батуты в сад Тюильри рядом с Лувром. На огороженном участке каждый прыгает на своем батуте; родители следят за детьми, сидя на скамейках по периметру. Но одна мама принесла с собой стул и поставила его внутри огороженного участка – прямо перед батутом, на котором скачет ее сын. Каждый раз, когда он взлетает вверх, она кричит «Ура!». Мне даже не надо подходить ближе, чтобы понять: передо мной американка.
Я так уверена в этом, потому что сама еле сдерживаюсь, чтобы не закричать «Ура!» каждый раз, когда мои дети подскакивают на батуте, – и не сдерживаюсь, когда они катаются с горки. Это «Ура!» на самом деле означает: «Я вижу, как ты катаешься! Я одобряю! Ты просто чудо!» По такому же принципу я всегда расхваливаю самые ужасные поделки и рисунки. Мне кажется, я должна это делать, чтобы подкрепить их самооценку.
Во Франции родители тоже хотят, чтобы их дети росли уверенными в себе: bien dans leur peau («ощущали себя комфортно в своей шкуре»). Но добиваются этого иначе: они не верят, что похвала всегда ведет к положительному результату.
Французы считают, что дети чувствуют себя уверенно, если умеют делать что-то самостоятельно – и делают это хорошо. Когда малыш учится говорить, родители не станут хвалить его за каждое произнесенное слово. Его похвалят лишь тогда, когда он скажет что-то интересное и произнесет это правильно. Социолог Рэймонд Кэрролл говорит, что французы стремятся научить своих детей «хорошо объясняться». Она цитирует слова одного француза: «Во Франции, если ребенок хочет что-то сказать, взрослые его слушают. Однако они не будут слушать вечно; если возникает заминка, кто-то из родителей обычно заканчивает фразу за него. Таким образом, у ребенка возникает привычка формулировать свои мысли прежде, чем произнести их вслух. Дети учатся говорить быстро и так, чтобы другие заинтересовались».
Но даже когда юный француз говорит что-то интересное или дает верный ответ на вопрос, взрослые не спешат расхваливать его на все лады. И не ведут себя так, будто любое произнесенное им слово – повод сказать «молодец». Однажды я привожу Бин в поликлинику на осмотр, и педиатр просит ее сложить деревянную головоломку. Бин справляется без труда. Пробурчав едва слышное «bon» («хорошо»), врач продолжает осмотр. (Причем это ее «хорошо» звучит не как похвала, а скорее как «о’кей, поехали дальше».)
Воспитатели и прочие авторитетные взрослые не только не хвалят детей, когда они заслуживают похвалы, – к моему огромному разочарованию, они не хвалят их в присутствии родителей. Сначала я думала, что это личная особенность воспитательницы Бин, довольно угрюмой дамы. Но на второй год в саду появились две новые воспитательницы. Одна из них – энергичная и очень добрая девушка Марина, с которой у Бин прекрасные отношения. Однако, когда я спрашиваю Марину об успехах Бин, та отвечает, что Бин très compétente. Набираю эту фразу в гугл-переводчике – вдруг я что упустила, и compétente значит «блестящая воспитанница»? Но нет: «очень способная». Всё.
Хорошо, что я уже ни на что не рассчитываю, когда в середине семестра мы с Саймоном идем на встречу с Агнес, второй воспитательницей. Агнес тоже очень милая и заботливая. Но и от нее не дождешься комплиментов; она вообще ничего не говорит о Бин, даже самых общих слов. «Все в порядке», – единственное, что мы от нее слышим. Потом она показывает нам листок с упражнениями – один из двадцати, наверное, которые Бин не смогла выполнить. И не слова о том, какие успехи делает моя дочь по сравнению со сверстниками.
Саймон замечает, что во Франции хвалить ребенка не входит в обязанности воспитателя. Агнес должна выявлять проблемы. Если малыш явно не справляется, родители обязаны об этом знать. Но если все в порядке, о чем говорить?
Стремление видеть лишь промахи – знаменитая и часто критикуемая особенность французского образования. Здесь никто не будет пытаться подкрепить положительный настрой детей (и родителей) похвалами. На выпускных экзаменах во французских школах почти невозможно получить высший балл. Прекрасным считается результат 14 из 20, а уж 16 из 20 – вообще идеальным.
Друзья знакомят меня с Бенуа, отцом двоих детей, профессором престижного французского университета. Бенуа говорит, что его сын превосходно учится (он в старших классах). Однако самая высокая похвала, которой мальчик когда-либо удостаивался от учителя, – «довольно качественно». По словам Бенуа, во Франции учителя сравнивают учеников не друг с другом, а противопоставляя их некоему идеалу, который практически недостижим. Даже выдающееся сочинение французский учитель похвалит так: «Это неплохо, но вот здесь, здесь и здесь – полная ерунда».
Ознакомительная версия.
