В конечном результате, благодаря твёрдости и умению Румянцева, договор всё же был ратифицирован без каких-либо уступок в январе 1775 года. По условиям договора России были возвращены причерноморские земли. Отошли к ней и важнейшие крепости: Керчь, Еникале, Кинбурн, Азов с прилегающими землями, Таганрог, долины рек Кубани, Терека, а также земли между Бугом и Днестром. По артикулу П — «…Иметь быть вольное и беспрепятственное плавание… Российским кораблям… и свободный проход из Чёрного моря в Белое (Средиземное) и из Белого в Чёрное»,[285] подходить к турецким пристаням, плавать по Дунаю и в отношении торговли русские купцы получили такое же право, каким пользовались Англия и Франция. За расходы, понесённые Россией в войне, Турция обязалась выплатить ей 4,5 миллиона рублей.
Большое значение договор имел для народов Молдавии и Валахии, которые оказались под протекторатом России, оставаясь под властью султана только формально. В конце концов Турция признала и независимость крымских, буджакских и кубанских татар. И хотя по-прежнему на монетах Крыма чеканился профиль султана или его вензель, «ключи от полуострова» уже передавались России.
Один из артикулов мирного трактата предоставлял право России оказывать покровительство всем христианским подданным Турции, что поднимало приоритет России на международной арене.[286] Отныне она могла строить на Чёрном море флот и развивать торговлю богатых южных районов с западными странами.
Екатерина II щедро наградила славных русских военачальников. Особо был отмечен командующий Первой армией П. А. Румянцев. Кроме производства его в чин генерал-фельдмаршала и награждения высшей степенью вновь учреждённого ордена св. Георгия ему было пожаловано:
«…похвальная грамота… со внесением различных его побед и с прибавлением к его названию проименования Задунайского; за разумное полководство алмазами украшенный жезл; за храбрые предприятия — шпага алмазами обложенная; за победы — лавровый венок (на шляпе); за заключение мира — масляная (масляничная с алмазами) ветвь; в знак монаршего за то благоволения — крест и звезда святого апостола Андрея (Первозванного), осыпанные алмазами; в честь ему, фельдмаршалу, и его примерам в поощрение потомству — медаль с его изображением; 5 тыс. крестьян в Белоруссии; 10 тыс. для построения дома; сервиз из серебра на 40 персон и картины из собрания Эрмитажного, какие сам пожелает, — ради украшения дома своего».[287]
Александр Васильевич Суворов был награждён золотой шпагой, осыпанной бриллиантами, лично представлен императрице.
В честь заключения Кючук-Кайнарджийского мира нижние чины получили необычные ромбовидные серебряные медали (37x31 мм). Штемпели для их изготовления выполнял Самойла Юдин.[288]
На лицевой стороне медали — традиционный портрет императрицы, ещё моложавой в свои сорок шесть лет. На оборотной, в верхней части, — лавровый венок и в нём двухстрочная надпись: «ПОБЕДИ — ТЕЛЮ»; в нижней половине помещена надпись в четыре строки: «ЗАКЛЮЧЕНЪ МИРЪ — СЪ ПОРТОЮ — 10. ИЮЛЯ — 1774. г.».
Медаль выдавалась на впервые появившейся Георгиевской (оранжевой, с тремя чёрными полосами) ленте. Появление её связано с учреждением 26 ноября 1769 года, исключительно только для офицеров, Военного ордена святого великомученика и победоносца Георгия.
В честь победы над Турцией была отчеканена ещё и мемориальная медаль (диаметром 71 мм) работы мастеров И. К. Егера (аверс) и И. Б. Гасса (реверс). На ней аллегорическое изображение женщины со знаменем, как символ победы на суше и на море.
По левую сторону от неё — плывущий в море боевой корабль; по правую, на берегу, — знамёна, щиты, пушки с ядрами и другие военные атрибуты.
Вверху, над всей композицией, надпись: «Твёрдостию разумомъ и силою»; внизу — «Миръ съ Оттоманскою Портою заключенъ. 10 июля. 1774 года».[289]
П. А. Румянцев был награждён, как уже говорилось, персональной золотой медалью с его портретом и надписью: «Победителю и примирителю. 10 июля 1774 года». Эта работа также принадлежит иностранным мастерам — Иоганну Каспору Егеру и Иоганну Бальтазару Гассу.
Кавалерийская медаль «За службу». 1787 г.
Ещё в бытность Петра I, в 1705 году, была создана по предложению фельдмаршала Огильви регулярная конница драгунского типа,[290] возившая с собой трёхфунтовые пушки. Использовалась она главным образом для самостоятельных ударных атак. Ярким примером тому может служить крупное кавалерийское сражение при Калише в 1706 году под командованием талантливого сподвижника Петра I А. Д. Меншикова.
Затем необходимость борьбы с огромной армией шведского короля Карла XII заставила создать подвижную лёгкую конницу (летучий корпус — корволант), которая показала в сражениях под Лесной и Полтавой образцы эффективного боевого использования этого типа кавалерии.[291]
После смерти Петра I лёгкая конница в связи с новыми порядками в армии утратила своё значение, и в 30-х годах XVIII века были созданы десять кирасирских полков тяжёлой кавалерии. Но поражение неприятеля из огнестрельного оружия непосредственно с коня зачастую приводило к неуправляемости конного строя. В связи с этим в 1755 году ненадолго устанавливаются в какой-то мере петровские традиции использования лёгкой конницы. В это время она показала свои большие возможности в сражениях с сильнейшей в Европе кавалерией прусского короля Фридриха II.[292]
В августе 1762 года, с приходом к власти Екатерины II, была создана комиссия, которая подвергла пересмотру состояние воинского дела и наметила неотложные меры по изменению в армии того, «что можно ещё лучше поставить».[293] Но с кавалерией получилось наоборот. Боевые качества её были ухудшены. Большинство членов комиссии придерживалось консервативного направления, видевшего в тяжёлой кавалерии «мощную силу атаки».
К 1769 году была создана 50-тысячная конница, из которой чуть ли не две трети составляла тяжёлая кавалерия — шесть кирасирских и девятнадцать карабинерных полков.[294] П. А. Румянцев с горечью писал Екатерине II, предвидя в будущей летней кампании 1770 года недостаток армии в лёгкой коннице: «…Что до кавалерии, то иные армии, дознавшие, сколь удобнее для службы вообще, а в вооружении и содержании дешевле легкой всадник, пересадили часть большую своей кавалерии на лёгких лошадей… В прошлую кампанию (с Пруссией) явными опытами доказалось, а кроме того, что оная (тяжёлая) кавалерия с дорогою амуницией… и сколь мало имеет оная способности действовать против… неприятеля (не может употреблена быть так, как лёгкая)».[295]
Эти опасения в дальнейшем подтвердились в ходе сражений с лёгкой татаро-турецкой кавалерией. Маломаневренная тяжёлая русская конница была непригодна для преследования неприятеля. Это показали результаты сражений у Рябой Могилы и Ларги, в которых действия тяжёлой кавалерии П. С. Салтыкова подверглись общему нареканию.
Недостаток маневренности регулярной кирасирской тяжёлой конницы восполнялся казачьими частями, отличавшимися высокими боевыми способностями. Но это не решало общей проблемы кавалерии. Численное и качественное превосходство южного противника в лёгкой коннице заставило Румянцева более решительно указать Екатерине на непригодность тяжёлой кавалерии. По этому поводу он писал ей, что «…кирасирские и карабинерные полки посажены сколько на дорогих, столько и на деликатных и тяжёлой породы лошадях, которые больше на парад (годны), нежели к делу способны… Самая амуниция кавалерийская есть бремя, отяготительное всаднику и лошади (помимо палашей и пистолетов ещё и карабин). Для сего в прошедших операциях и нельзя быть той пользы произвесть нашей кавалерии, к которой могла бы она иметь случай, естьли бы была в ином состоянии… Естьли всемилостивейшая государыня соизволите передать сие в полную мою волю (то я заверяю) что… реформа двум полкам будет проведена, будут куплены лошади… лёгкие пород степных, которые нужду без ослабления переносят».[296] В дальнейшем количество полков тяжёлой конницы было сокращено и увеличены конно-гренадёрские, гусарские, карабинерные и легкоконные полки.[297]
Через год после завершения войны (в 1775 году) войска украинского слободского казачества были ликвидированы, а из бывших казаков создали поселённые гусарские полки. В 1784 году они были превращены в регулярные части и получили наименование легкоконных.[298]
6 ноября 1775 года П. А. Румянцева назначили командующим всей кавалерией «…армии нашей, которая, как всем известно, в бывшую Прусскую войну из неустройства, или паче сказать из небытия, вашими единственно искусством и трудами приведена была в доброе состояние…»,[299] — писала в именном рескрипте императрица.
