Антонимы нужны нам для создания противопоставлений, парадоксов, распространённых образов. Нужны повсюду, где мы нуждаемся в полюсах понимания. А для создания подходящей пары антонимов нам снова могут помочь синонимы, готовые заменить то или иное слово из этой пары.
Если у слова существуют омонимы (слова с тем же написанием, но с другим значением), об этом стоит знать. Хотя бы для того, чтобы избежать его ложного понимания. А иногда омоним может пригодиться для какой-нибудь словесной игры. Есть даже понятие омонимической рифмы, использующей разные значения одного и того же по виду слова.
Существуют и более экзотичные родственники слова. Например, эпонимы (так в Древней Греции обозначали богов и героев, чьими именами были названы местности, города или народы). Это имена собственные, ставшие нарицательными. Когда мы употребляем некоторые вроде бы обычные существительные, нашему писательскому слуху будет на пользу понимать их происхождение, а значит, и исторически-смысловую наполненность. Расслышать имя библейского чудовища в «левиафане», евангельского предателя в «иуде», античного самовлюблённого красавца в «нарциссе»...
Наш слух будет обогащаться и тогда, когда мы привыкнем интересоваться этимологией (то есть происхождением) каждого значительного для нас слова, а иногда и незначительного. Мы будем обнаруживать связи слова с другими языками, с историческими реалиями, да и просто их неожиданное родство друг с другом.
Приучим себя интересоваться наполнением топонимов (то есть географических названий), смыслом и происхождением имён (ведь нам нередко придётся подбирать их для своих персонажей), расшифровкой сокращений и т.д.
Так мы будем переходить от механического использования слов к творческому взгляду на каждое из них, ощущать их вкус и скрытые оттенки смысла. А в результате — всё больше любить ту огромную семью слов, которая называется языком.
Словотворчество и неологизмы
Есть и ещё одна сторона взаимодействия с великим языковым богатством, которое досталось нам в наследство. Это участие в жизни языка, в его развитии.
Некоторые слова в языке отошли или постепенно отходят в прошлое. Их называют историзмами или архаизмами. («Отошли в прошлое» — понятие относительное, оно не означает, что мы не должны употреблять эти слова. Напротив, они иногда оказываются очень полезными для создания той или иной интонации.) А вот другие слова могут стать кандидатами в будущее языка. Их называют неологизмами, то есть словесными новинками.
Статус неологизма может сопровождать слово довольно долгое время. Годы, десятилетия, а может быть, и ещё больше. Ведь язык живёт иными темпами, чем автор неологизма и его последователи, применяющие новое слово. Создание неологизмов — один из видов словотворчества.
Не всегда придуманный автором неологизм претендует на долгую жизнь в языке. Можно сочинить слово только на данный случай. Особенно часто это делается в сказке, в фантастике и в других фантазийных жанрах.
Словотворчеством занимаются не только сочинители, но и многие люди, далёкие от письменной деятельности. В результате возникают сленговые словечки, формируется тот или иной профессиональный жаргон. И писателю, желающему сотрудничать с современностью, стоит быть в курсе интересующих его направлений такого словотворчества.
Удивительные возможности словотворчества в русском языке подкрепляет его грамматика. Она создаёт такие мощные связи внутри текста, что смыслом наполняются даже только что выдуманные слова. Приведу в качестве озорного примера сказку-крошку, в которой нет ни одного привычного слова.
Ыслина зачирма
Д зварного гронца, д батарного ветронца присквондал Чрун крундолый. Бурбондит Чрун, шнырки мандряет. Слундил ярного Ысля бо жварит: «У-дзу-дзу! У-дзу-дзу! Блюмсюк бряш-ному Ыслю!» Возрямнился Ысль бо юмнул стракную зачирму. «Зур, зур! — забаращинил Чрун. — Ыслик ярнисенький, скар-мидонься!» Марнул Ысль ц парлиндой — бо скармидонился. Фрямкнулся крундолый Чрун муг зварный гронец, муг батар-ный ветронец, хмюр чупчи задряндали. Шеть Ысль спандил зачирму бо адварно заярнился.
Родной язык-особый
Писать можно на любом языке, который знаешь. Но для творческого автора вопрос ещё и в том, на каком языке он может писать на максимуме, наиболее глубоко и выразительно. Ведь язык — это не только филологическое понятие, это ещё и своего рода мировоззрение.
Литература знает примеры билингвов, владеющих двумя или более языками в такой степени, чтобы свободно писать на них. Но даже у каждого из них был предпочтительный язык, близкий к его индивидуальной ментальности. Известны и случаи, когда писатели-эмигранты переходили в своём творчестве с родного языка на язык своей новой родины. Однако при этом они вживались и в ту новую для себя культуру, которую отныне считали своей. Случаи эти достаточно редки, и каждый из них можно считать исключительным.
Если же говорить о наиболее естественной для автора ситуации, то это, конечно, творчество на родном языке. Родной язык — всегда особый. Он связывает меня с миром через мою национальную жизнь, через мой народ, через моё детство, в котором происходит освоение языка. Это язык, на котором говорили мои предки, на котором говорят мои дети и дети моего народа. С ним связаны моё мышление, мой жизненный опыт, моё прошлое, настоящее и будущее.
Оглядываясь на историю русского языка, мы можем, с помощью учёных-исследователей, разглядеть очертания праславяпского языка, сформировавшегося в первом тысячелетии до нашей эры на основе одного из диалектов индоевропейского языка. Мы знаем, что он разветвился в VI — IX вв. до н. э. на восточнославянский (из которого образовались русский, украинский и белорусский), южнославянский (он дал начало болгарскому, сербскому, македонскому и словенскому) и западно-славянский (откуда пошли польский, чешский и словацкий). Древнерусский язык (ветвь восточнославянского) сформировался окончательно лишь к XVI веку. Ему предшествовал старославянский язык (на котором были сделаны в X — XI веках первые переводы христианских книг), развивавшийся в двух направлениях: как книжный церковно-славянский язык и как живой великорусский язык. Второе направление и привело к сегодняшнему русскому языку, на котором мы говорим и пишем. Так что наш язык одновременно и древний и молодой, с уходящим в глубь веков прошлым и с несомненно богатым будущим.
Запреты и страшилки
Запрет — это красный свет для послушных, жёлтый для любопытных и возбуждающе зелёный для преодолевающих.
Запреты в литературном творчестве, требующем свободного полёта? С какой стати?.. Страшилки для писателя, которому необходимо бесстрашие, чтобы написать что-то достойное? Странная идея!..
И всё-таки —да, запреты. Запреты на внутренние запреты.
Да, страшилки. Не для возбуждения страха, а для предупреждения об опасностях.
Запрещённые фразы
Сознание человека устроено очень тонко и разнообразно. Оно способно на удивительные прорывы и озарения, но вместе с тем допускает и негативное программирование, которое приводит к замыканию в себе. Способно к блистательным творческим свершениям, но вместе с тем может плести себе путы, препятствующие всякому творческому самоосуществлению.
Приведённые здесь фразы заслуживают внимания. Не всегда мы произносим их вслух, но частенько пользуемся ими для облегчения жизни... от творчества.
И каждая такая фраза, упрощая жизнь в текущий момент (а действительно ли нужно такое упрощение?), заодно облегчает своё появление в следующий раз. Так постепенно образуется привычный навык обестворчивания (пусть это будет примером неологизма) своей жизни.
