«Сколько веревочка не вейся, а…» конец ильменя все-таки нашелся. И вышел я на шоссе, к какому-то мосту. Остановил машину, напугав пассажиров своим экстравагантным видом, попытался выяснить, где же оказался. Из разговора случайно узнал, что «за горой, в пятистах метрах отсюда, на протоке стоит белый, большой джип». Это же наш «Командор», и я заспешил в указанном направлении. Оказавшись на горке, увидел, как наш джип… уезжает в обратную сторону…
Потом я доплелся до протоки, где недавно стояла машина и охотился Владимир, опять охлаждался и соображал, что же делать дальше. В конце концов, собрал остатки воли в кулак, и на полусогнутых (по гравию намятыми и наколотыми уже подошвами было больно ступать) пошел в сторону укатившего джипа. Не знаю, дошел бы я до нашей стоянки, если бы не Владимир, почему-то решивший искать меня там, где быть не должно. Уж как я был рад катившемуся мне навстречу автомобилю – не передать!
Однако мой пеший марафон на тот день еще был не закончен. До места, где было спрятано снаряжение, мы подъехали, а дальше, чтобы найти все же маску с трубкой, надо было идти снова пешком.
Володя пошел верхом, по бугорку, а я низом, по воде. Пройдя знакомый во всех деталях тот двухкилометровый участок (уже в четвертый раз!), мы, что искали не нашли. И только на обратном пути, с бугра Владимир увидел, торчащий из воды, яркий клапан на трубке. Маска была под водой.
Следующий день стал полной противоположностью, предшествующему. Ночью прошел холодный дождь, поднялся сильный, пронизывающий ветер. После неудачной охоты до темноты оставалось еще много времени, и я попросил друзей выбросить меня у одной из проток, чтобы попытать еще счастье. Они же поехали дальше по поселкам в надежде купить готовой воблы.
Очень скоро я понял, что рыбы в новом месте тоже нет. К тому же меня начинала колотить дрожь: сказывалась неудачная, малоподвижная охота, резкое похолодание в природе и, возможно, общая ослабленность организма после вчерашнего марш-броска на выживание. Вылез из воды, полагая, что на воздухе согреюсь, но не тут-то было. Ледяной ветер, казалось, пробивал толстый неопрен, и я обнаружил, что по-настоящему дрожу. Нужно было найти хоть какое-нибудь укрытие, и я его нашел. Труба всего на полметра торчала из земли, и я улегся на свои ласты под ее защитой. Лежал, стучал зубами и думал: «Интересно… Вчера меня чуть жара не доконала. Не удалось… Неужели сегодня холодом добьет…?»
Но ничего, машина все же пришла и застала меня под трубой в жалком, но еще теплом состоянии. Оставалась короткая, пятиминутная пытка холодом, в течение которой мне надлежало полностью оголиться и ополоснуться в ильмене, и жизнь началась вновь.
Третий день начался отлично, и не сулил мне никаких каверз. Снова жарило солнце, и мы попали на очень прозрачный ильмень. Я взял сома на двадцать пять килограммов, друзья тоже были с добычей – ну, просто, все здорово! Так нет же, кто-то там свыше решил, что со мной еще не все ясно и завел меня в обширные, тростниковые дебри: вот, мол, тебе, охотничек, новое испытание. На самом деле, заблудиться в тростниках – не такое уж редкое событие. Случалось, но всякий раз по-разному. Ориентиров, как правило, никаких. Горизонт во все стороны закрыт многометровой стеной тростника. В небе солнце, но так как оно почти в зените, то пытаться определить по нему стороны света сложно. Через час оно уже сместилось, сместилось на чуть-чуть, а стороны света могут поменяться на противоположные. Если солнце слегка прикрыто просвечивающимися облачками, то точно определить, где оно в действительности находится, уже не получится. Но еще хуже, когда все небо в тучах. Можно было бы ориентироваться по ветру, но всегда грызет червь сомнения: а что, если он за время охоты переменился? По увеличению или уменьшению глубины в мелководных ильменях также верного вывода не сделать. Течение отсутствует. Короче, когда окончательно становится ясно, что уже заблудился, то остается одно: упрямо плыть в каком-то выбранном направлении. Тогда рано или поздно окажешься либо на чистой воде, либо на берегу. Но это-то как раз и почти невозможно сделать, ибо постоянно приходится огибать непреодолимые кущи тростника, и нет никакой уверенности, что вам удается все время держаться строго выбранного направления.
Утонуть, слава богу, невозможно, так как глубин больше полутора-двух метров нет. На большей глубине тростник не растет. Но силы можно отдать все, и, главное, не факт, что к этому моменту вы все же выберетесь из этой желто-зеленой западни. Хорошо, когда можно плыть. В тот день мне и с этим не повезло, и я полтора часа…полз!
Представьте себе водоем, глубиной полметра, весь заросший молодым, зеленым и мягким тростником. Но со дна на пятнадцать-двадцать сантиметров торчит частокол старого, сгоревшего тростника, с острыми и твердыми вершинками. Сверху на воде лежит слой прошлогодних тростниковых стеблей. Плыть из-за этого слоя невозможно. Пробовал под ним нырками продвигаться – не позволяет малая глубина и торчащие, бьющие в грудь, обгорелые стебли. Встал, попытался идти спиной вперед – через пару метров запутался своими длинными ластами, упал. Можно было бы снять ласты, и идти по-человечески, лицом вперед, но тогда то и дело будешь наступать на тот самый твердый частокол, а ступни защищены лишь мягкими носочками. Короче, я пополз. Обеими руками, держа в одной ружье, приминал перед собой слой лежащего тростника, наползал на него грудью, снова приминал…и так далее.
Когда я все же выбрался, то оказалось, что полз почти все время вдоль широкой прибрежной полосы тростников. Возьми я от этого направления влево, давно бы оказался на открытой воде ильменя, а вправо – на берегу. Естественно, в тот день мне уже было не до охоты.
На четвертый и все последующие дни ничего подобного не происходило, и мы с друзьями просто получали удовольствие от охоты. Очевидно, наверху решили, что с меня довольно и этого. А мне пора было подводить итоги. И так. Первый день – обгоревшая физиономия, исколотые и намятые подошвы ступней, общая усталость, плюс – новые неопреновые носочки превратились в старые. Второй день – без видимых последствий. Третий день – большая дыра подмышкой в моем гидрокостюме и порезанные о тростник запястья. А общие выводы за нас уже давно сформулировали: «Век – живи, век – учись», «И на старуху бывает проруха». Радует только то, что «есть еще порох в пороховницах!»
Ha последней Большой подводной Охоте, которые мы с друзьями устраиваем дважды в год, отправляясь для этого за полторы тысячи километров в Астрахань, произошло два примечательных охотничьих эпизода. Один из них на все сто подтверждает известную пословицу: «За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь». Другой, как бы оспаривает эту истину: мол, стремиться к этому все же надо. А при должном мастерстве и определенной удаче оба «зайца» могут быть ваши.
Осенняя подводная охота не так спортивна, как летняя или весенняя. Вода остывает, а вместе с ней замирает и жизнь под водой. Многие рыбы больше не бегают по водоему, кормятся мало. Сазаны и сомы – главные объекты наших охотничьих устремлений, забираются в самую тростниковую крепь и весь день стоят там неподвижно. Найти их очень трудно, но, найдя, взять можно без особых проблем.
…У меня на кукане уже было два небольших сазана, а я все лез и лез через сплошные заросли тростника. Его толстые стебли высохли, стали жесткими – того и смотри пробьют мой резиновый сухой гидрокостюм. Но иначе рыбы не добыть, и я, раздвигая руками опасный частокол и подтягиваясь, с треском продирался все дальше и дальше в тростниковые джунгли. Глубина – не больше 3-0-40 сантиметров. И тут я снова увидел в метре от себя сизо-черную сазанью спину. Рыбина была явно больше, чем те две, что уже мною подстрелены.
Казалось бы, чего проще – попасть в полуметровую рыбину, когда она в метре от носа, и ружьем можно в нее буквально упереться. Все так, если бы не растительность, опутавшая вас и ваше ружье. Иной раз развернуть ружье и навести на цель нет абсолютно никакой возможности. Как говорится, «видит око – да зуб ней-мет». Тут сазан находился прямо передо мной и я бы его точно взял, если бы…
Справа в метре от меня стояла здоровенная щука. Я скорее почувствовал ее, чем увидел. Своим огромным желтым глазом она изучала незваного пришельца. А выдающаяся вперед нижняя челюсть придавала хищнице какой-то ехидный, пренебрежительный вид. Ах, ты ехидничать будешь? Ну, погоди. И я стал медленно разворачивать ружье в ее сторону. Щучина все видит, но уверенная в своей безнаказанности (в водоеме у нее давно уже нет естественных врагов), и не думает удирать. Я правша, и, находись она от меня слева, все было бы проще. Одним словом, я изгибался-изгибался и стрелять вынужден был совсем не прицельно. В результате стрела прочертила на щучьей спине белую полосу, лишь сбив чешую и вспоров шкуру.
