Сам незнакомец мотылем явно не интересовался. Оказалось, что попал он сюда случайно, привлеченный горластой толпой рыболовов, сгрудившихся у входа в спортивный магазин.
Это был унылого вида долговязый мужчина с висячими сивыми усами и бритой головой. Уже прощаясь с нами, Игорь Петрович как-то снисходительно спросил адрес рыболовного общества и… стал с тех пор завсегдатаем шумных рыбацких «четвергов».
Что привлекло этого человека в коллектив людей восторженных и экспансивных, так и осталось загадкой. Словно все его чувства были погребены под пеплом равнодушия, откуда никогда не мерцала искорка страсти… А манера его обращения с нами? Да вот послушайте.
— Здравствуйте! — приветствовали мы его. — Значит, опять к нам потянуло? Ну, уж сегодня скучать не будете! Разбирается актуальнейший вопрос: какого живца предпочитает налим — ерша или лягушку?
— С детства любознателен, — с некоторой конфузливостью начинал Игорь Петрович. — В последние же годы очень тяготею к психоанализу… Ей-богу, первый раз в жизни наблюдаю столь законченную коллекцию одержимых.
Мы обескураженно замолкали, а он со скучающим видом забирался в дальний угол комнаты, усаживался поглубже на стул, клал ногу на ногу, обхватывал руками колено и застывал в скрюченной позе. Но лишь только это сплетение конечностей начинало шевелиться, все уже знали — жди опять ехидной реплики!
В конце концов мы притерпелись к его хроническим колкостям, блеску бритого черепа и слегка оттопыренной нижней губе.
К осени мы с приятелем собрались в отпуск на Рыбинское море. Увязался с нами и Игорь Петрович…
С погодой в то утро повезло. Было тепло, тихо и чуть туманно. Отчалив от мозаичной каменной дамбы, мы взяли направление к группе ярко-зеленых, словно покрытых озимью, островков.
Игорь Петрович сидел на носу лодки, сонно поглядывая по сторонам. Изредка он смотрел на нас, и тогда его взгляд оживлялся знакомой иронической улыбкой.
Мы обвернули уключины тряпками, и поэтому ялик двигался бесшумно. За кормой высовывался перемотанный шелком полосатый конец удилища. Где-то позади, прикрепленная к толстому капроновому шнуру, переваливалась в воде, сверкая никелированными боками, большая блесна с остроотточенным круторогим крючком.
Внезапно кончик удилища согнулся и закивал. Треск тормоза катушки, точно очередь из автомата, вторгся в блаженную тишину августовского утра. Схватив удилище, я сделал резкую подсечку. Тяжелая рыба уперлась и не сразу заходила на прочной лесе. Потом лесу повело вверх. За лодкой выскочила крупная щука и гулко шлепнулась в воду. Шнур сильно задергало.
— Сидит, голубушка, сидит! — захлопав от возбуждения в ладоши, закричал приятель.
Все больше влажной лесы туго укладывалось между ажурными щеками катушки. Наконец широкий круг разошелся на воде вблизи ялика. И опять затрещал тормоз, а леса, обжигая пальцы, понеслась вглубь… Последнее сопротивление! А через некоторое время, словно поднятое кем-то из речных глубин, брусковатое чудовище всплыло и прижалось рябым боком к борту ялика.
Приятель нагнулся и, пренебрегая сачком, по старой рыбацкой привычке схватил рыбу за глаза.
Секунда — и щука тяжело забилась на дне лодки.
В азарте мы забыли про существование Игоря Петровича. Только немного охладев, мы услышали равнодушный голос:
— Удивительно напоминает птеродактиля! — показывал он костлявым пальцем на большую цаплю, медленно пролетавшую над рекой.
— Эвона кого помянул! — чуть не плача, возмутился приятель. — А на щуку даже и не поглядит. Это ему все равно! А ведь красавица какая!
— Что за рыба щука? — последовал бесстрастный ответ. — Когда отваришь, псинкой попахивает. И одна!.. — Он моргнул раза три подряд. — Второй вам, конечно, не поймать. Как же будете делить трофей? Предвкушаю удовольствие быть свидетелем острого психологического этюда.
Он с сухим шелестом потер длинными ладонями.
В это время из-за угла острова показалась большая рыбачья лодка. Плечистый, похожий на былинного богатыря старик в клеенчатом фартуке и высоких, с раструбами, резиновых сапогах, точно влитой, стоял, прихватив мощным кулаком густую рыжеватую бороду, и пристально всматривался в даль моря. На веслах сидел курносый голубоглазый парень, такой же плотный и широкоплечий.
Рыбаки подъехали ближе, предоставив нам полную возможность рассмотреть их улов. Две большие корзины из-под торфа были доверху наполнены широкобокими краснобрюхими лещами. Рыба была отборная, крупная.
На корме лодки лежала аккуратно разобранная мокрая темная сеть. А с носа, точно гигантское копье, торчал длинный конец «бота» — шеста, которым загоняют рыбу в сеть.
Но нас не взволновала обильная добыча. Всегда при виде большого количества рыбы, пойманной промысловым способом, любители невольно испытывают чувство некоторой духовной опустошенности.
— Вот если бы поводить на тонкой лесе того леща, покрупнее, — вздохнул приятель. — Это была бы вещь!
— Хороша ли охота?.. — быстрым ярославским говорком приветствовал нас старый богатырь, приподнимая шапку.
— День поудишь, да на полсотни рыбы подкупишь! — в тон ему, нарочито окая, ответил за всех Игорь Петрович и комически развел руками. — Вот втравили меня друзья в поездочку!
— Она, брат, пуще неволи, охота-то! — улыбнулся старик. — Ну-ка, племяш, поднажми. Ныне время дорогое. Сезон!
— Мда-а! — неопределенно промычал Игорь Петрович, наблюдая, как гребец сильными четкими бросками уводит лодку, искусно лавируя между густыми зарослями рдестов.
До возвращения на берег мы больше не услышали от нашего психолога ни единого слова. В ту же ночь Игорь Петрович сел на катер и, заявив, что сыт по горло рыболовными впечатлениями, уехал.
Прошло три дня. На четвертые сутки он внезапно вернулся и выгрузил на берег зеленый распухший рюкзак. А спустя десять минут демонстрировал большую новую сеть — «путанку».
Казалось, нельзя было больше оскорбить нас в самых лучших чувствах. С понятной яростью мы не выдержали и набросились на него, перебивая друг друга:
— Вы что — промышленник? Зачем вам сеть? А где разрешение? Браконьер! Хапуга!!
Но Игорь Петрович уклонился от прямого ответа, как всегда, отделываясь колкостями.
Даже не отдохнув с дороги, он пошушукался с вихрастым Колькой, тринадцатилетним сыном бакенщика, страстным любителем острых ощущений, и вскоре вместе с ним выехал на старом, давно просившем ремонта ялике.
На море крепчал ветерок. Игорь Петрович заметно торопился. Он даже не вычерпал из лодки всю воду, не снял с сети пломбы, не обрезал упаковочной веревки, хитро пропущенной через подбор сети.
Мы-то знали, как сложна ловля этой большой промысловой сеткой. Ее рыбачье название — «путанка» — часто звучит двусмысленно для начинающего. Попробуйте-ка, особенно в ветер, управиться с нагромождением тонкого капронового полотна, липнущего к малейшему зазору в лодке, цепляющегося за каждую пуговицу. Разберитесь со строгой последовательностью в жестких узелках «режи», глиняных колбасках грузов, разбухших берестяных поплавках, то и дело проскакивающих в неположенные ячеи.
Знали мы и другое: Игорь Петрович о ловле сетью не имел ни малейшего представления — и, что скрывать, с несколько злорадным интересом решили подождать его возвращения.
А ветер, как нарочно, усиливался. И уже кое-где по внезапно потемневшему морю начали перекатываться белые озорные «барашки».
Бакенщик еще с утра ушел в деревню к жене, оставив на сына свое скромное хозяйство. Мы забрались в его опустевшую избушку, поглядывали в крохотное оконце и в голос поругивали погоду.
Наконец вдали показалась лодка. С трудом она продвигалась навстречу волнам. А на воде уже бушевал форменный шторм.
— Смотри, он идет на одном весле! — не своим голосом закричал приятель.
И верно — лодка шла на одном весле. Это уже вызывало настоящую тревогу. Полусогнувшись, Игорь Петрович боролся с разъяренной стихией. Над бортом лодки темным шаром металась Колькина голова.
«А вдруг вывернет ялик боком к волне?» — подумал я и, встретившись с глазами приятеля, прочел в них ту же мысль.
А движения гребца становились тем медленнее, чем сильнее возрастали порывы ветра. Наконец ялик, точно в раздумье, остановился, и вдруг его понесло обратно на простор обезумевшего моря. Медлить было нельзя.
На устойчивой, добротной лодке бакенщика в четыре весла мы быстро настигли терпевших бедствие и взяли их на буксир. Пожалуй, мы подоспели в самое время. Колька ревел с перепугу таким густым басом, который никак не вязался с его худеньким щуплым видом. Игорь Петрович, окончательно выбившийся из сил, сполз на дно лодки и вяло шевелил длинными ногами, точно осьминог, извлеченный из морских глубин. Выпучив глаза, он то и дело моргал, облизывая языком сильно рассеченную верхнюю губу.
