Ознакомительная версия.
Карина отскочила за угол. Дверь лаборатории открылась, и мужчина зашелестел туфлями по лестнице. Всё складывалось удачно. Она вошла внутрь. Спиной к ней стоял скелет птеродактиля, начинённый изнутри аппаратурой, а из дальнего конца лаборатории рабочий стол поманил хозяйку обещанием паспорта, подмигнув старым выдвижным ящиком.
— Внимание всем стендам! — раздался механический голос коммутатора. — Всем участникам Игры, находящимся в скелетах, нажать зелёную кнопку. Повторяю! Всем участникам Игры, находящимся в стендах–скелетах, нажать зелёную кнопку. Ого, подумала Карина, а здесь интересно!
— Начинаю обратный отсчёт времени! Сто двадцать, сто девятнадцать, сто восемнадцать…
Карине было абсолютно ясно, что мужичок, понёсшийся в туалет, не успеет. Ему нужно спуститься, пройти по первому этажу, сделать дело, потом снова длинный коридор, несколько пролётов вверх. Она подняла листок бумаги. Это была подробная инструкция. Раздеться догола, прочла Карина. Включение сервомоторов. Зелёная кнопка. Надо быть дурой, чтобы залезть туда!
— Сто! — произнёс коммутатор. — Девяносто девять…
Карина метнула взгляд на дверь, и начала судорожно срывать одежду. «Будь что будет!» — думала она. «Не надо печалиться! Вся жизнь впереди, вся жизнь впереди, разденься и жди!» — донеслось в такт мыслям из глубины сознания. Она стянула колготки, затем трусы.
— Сорок, тридцать девять, тридцать…
Карина посмотрела на свои заросли. Ужас! А ведь собиралась заняться.
— …восемь, тридцать семь…
Карина нырнула в скелет. Нажав кнопку пуска сервомоторов, почувствовала, как мягкие прочные зажимы обхватили руки и ноги.
— Двенадцать…
Карина нажала кнопку. В нижней части скелета зажужжало, и в её анальное отверстие вошло что–то твёрдое и холодное. Она вздрогнула всем телом, пытаясь вырваться, но зажимы удержали в первоначальном положении. Только этого не хватало! Карина терпеть не могла любителей–задоведов и всегда решительно пресекала любые их попытки.
— Ё-моё! — из открытой двери на неё смотрел мужичок в пиджаке и тёмной рубашке. — Ты откуда, бабонька?!
— Два, один, ноль! — раздалось из коммутатора.
— Эй! Эй! Стойте! — крикнул опоздавший.
Карина затравленно посмотрела на мужичка, но в этот момент произошло что–то из ряда вон. Скелет дёрнуло, а потом перевернуло вверх тормашками. Сердце Карины ушло в пятки, и она впервые в жизни услышала голоса. «Вы должны обязательно съездить в Хампи!» — сказал первый голос. «А что там, в Хампи?» — спросил второй. «Он вообще–то из Баку, где жили его родители. Отец — еврей, мать — русская», — донеслось до неё словно через несколько перегородок. «Женился на женщине с ребёнком, а своя дочь одна!» — эта укоризненная фраза казалась странно знакомой. Она раскололась на большие куски, а затем рассыпалась в цветной калейдоскоп.
Я перегнулся и открыл дверь. Залитый осенним дождём мир ввалился на переднее сидение моей машины. — Нихондзин дэсу ка?[61]
— Хай! Хай! Нихондзин дэсу![62]
— Намаэ ва нан дэсу ка?[63]
— Митико!
— О!
Почему я сказал «О»? Её голос звонок. Чувствуется энергия. По крайней мере, я угадал национальность. Но ещё бы не угадать! Я узнаю любого японца со спины. С десяти шагов. Я узнаю любого японца по походке. Однажды на закрытом приёме в японском посольстве, после второго бокала коньяка, я позволил себе немного развить эту тему. Как вытянулись лица японских дипломатов! Ничего, пусть вытягиваются, ведь я гуманитарий, а не дипломат или чиновник. Я посмотрел в левое зеркальце, и увидел джип, на скорости 140 километров нёсшийся в облаке брызг. Машину качнуло. Люди, а куда теперь везти себя и эту свалившуюся на меня японку? Учитель, камни и люди древности неожиданно отодвинулись и незаметно ушли на другой план. Я больше не находился в пещере Джоукудяня, и не копался в многометровом слое золы. Сейчас я пребывал в совершенно другом мире. Мире, полном дождя, красок и каких–то странных ожиданий. Я был в Москве!
Надо же! Повезло, так повезло! Мысль лихорадочно работала, ища верный путь. Никакие прямые действия не годились. На любое прямое действие последует неминуемый срыв, и всё приключение закончится не начавшись. Что же делать? Неожиданное, но точное решение вдруг снизошло на меня. Гениально! Мы заедем к деду. Во–первых, я давно собирался заехать к нему. А во–вторых, это самое правильное действие. Почему оно правильное я не стал себе даже объяснять. В конце концов, я русский, и одно это делает меня способным принимать такие решения!
Э… сейчас мы заедем к моему дедушке… э… это по дороге… Вы не будете против, если мы заедем к моему дедушке? Нет? Не будете против? (и зачем собственно против? ведь отличная идея, нет?) Он одинокий пожилой человек. Да–да. Старый, очень одинокий. Фуруй. Ну, да. У него есть я. Мои родители тоже живы. Почему одинокий? (А действительно, почему дедушка одинокий, если у него есть я и мои родители?) Очень интересный (омосирой, так кажется это слово). У него была долгая интересная жизнь (очень долгая и очень интересная!) Всё нормально? Едем? Икимасу?[64] Дедушка-э?[65] — Хай! Хай! Икимасу![66]
Ну, наконец–то! Это прекрасно! Просто прекрасно! Слово «прекрасно» сегодня засело мне в голову. И ещё крутился анекдот, который я даже порывался рассказать своей спутнице. Но я бы всё равно не смог, потому что это был анекдот «про Вовочку». Учительница просит детей вспомнить фразу, где используется слово прекрасно. Когда наступает очередь, он вспоминает, что его старшая сестра беременна. И где здесь прекрасно, спрашивает учитель. Я и сам не знаю, отвечает Вовочка, а вот мой папа, когда услышал, сказал: «Прекрасно! прекрасно!»
Она опять за своё! Она извиняется, что так вышло (возможно, просто приступ японской вежливости). Но её автомобиль почему–то не пришёл (и это очень правильно, что он не пришёл). Она не понимает, как вышло, что её никто не встретил (я тоже не понимаю, но не собираюсь разбираться в этом недоразумении, так как меня оно устраивает таким, какое оно есть). У неё тоже есть дедушка (вполне вероятно, японцы — долгожители). И она даже готова выйти из машины и поймать такси (этого не стоит делать рядом с Икеей и «ежами»). Или посидеть в машине (идея в японском стиле). Чтобы не мешать своим присутствием (я бы никогда не смог ей объяснить, почему я еду к дедушке только потому, что она едет со мной). Нет, нет, она действительно готова посидеть в машине (нисколько в этом не сомневаюсь). Ведь дедушка не знаком с ней (а как он мог быть знаком?) И ему захочется поговорить с внуком (это уж точно!!!).
Мы подъехали. По вечерам в этом районе нереально припарковаться. Пожалуй, вот сюда. Нет? Нет, не влезть сюда Мерседесом! Ладно, сюда, пусть задница торчит на дорогу, сейчас самое главное вы играть время! Пожалуйста, вот. Сумки можно оставить. Лучше вообще ничего не делать с ними. Боже, какая у нас грязь! Просто наступить некуда. Почему так? Откуда? Мы входим в подъезд, стёкла которого давно заменены на фанеру. Какие запахи! Хочется просто провалиться от таких запахов. Э… муниципальная квартира. Муниципальная? О! Она знает, что такое муниципальная квартира. Это, наверное, очень хорошо? Да? Да уж, это просто великолепно!
Долго жму кнопку звонка. Только теперь я начинаю осознавать всю рискованность затеи. Знакомое шарканье. Пауза. Как четыре квартиры могут располагаться на такой маленькой лестничной клетке? Мой взгляд падает на металлический крючок, на который вешают хозяйственную сумку, когда ищут ключи от квартиры. Это совсем другой мир. И уже очень скоро он уйдёт туда, откуда нет возврата. В квартире напротив кто–то громко говорит по телефону. Почему такая слышимость? Тонкие стены? Щели между блоками? Ну, наконец–то! Дверь открывается, и мы видим дедушку в клетчатой рубашке и серой шали, повязанной крестом на груди. Моя спутница смотрит на него во все глаза. Сегодня я лучусь неземным светом и радостью. Я обнимаю дедушку и одновременно тру ему ладонью между лопаток. — Познакомься, дедуля, это…э–э–э… Митико.
— С–дра–вст-вуй–те, — говорит Митико по слогам.
— Как? — спрашивает дедушка.
— Ми–ти–ко. Митико!
Она разувается, и я только сейчас замечаю, что «Митя» босиком. Главное не глядеть на её точёные пальцы, а то я сойду с ума. Вот сюда! Она хочет помыть руки. Это не самая лучшая идея, так как санузел здесь совмещённый. Мы пьём чай в дедушкиной комнате. Мой дед «народный историк». Ценитель исторической и стратегической мысли. Его личная точка отсчёта ленинградский фронт, и с возрастом он всё больше перемещается туда. Дедушка служил в отдельном огнемётном танковом батальоне (сейчас мы даже не понимаем, как это сильно). И участвовал в знаменитой (а кому она знаменита?) синявинской операции. Когда он совсем переместится в ведомую только ему точку этого фронта и этой операции, мы больше никогда не увидим дедушку в нашем слое времени. В разговоре с Митико дедушка придаёт торжественность каждому слову. И конечно, смотрит на неё, как на невесту своего внука.
Ознакомительная версия.
