Позвонил бабушке. Она приехала на такси, забрала меня к себе и уложила в постель. Я сейчас у нее. Здесь чисто и спокойно. Лежу в дедушкиной пижаме, только что съел тарелку ячменного супа на говяжьем бульоне. Первый раз за много недель я нормально поел.
Наверное, мать разозлится, когда вернется домой и не найдет меня. Но, откровенно говоря, мой дорогой дневник, мне наплевать.
Первая четверть Луны
Вчера в полдвенадцатого вечера бабушка вызвала “скорую помощь”. Врач поставил мне диагноз: acne vulgari (9).
Сказал, что в подростковом возрасте это нормальное явление. Он считает, что лихорадки Эболы у меня быть не может, поскольку в Африку в этом году не ездил. Велел бабушке снять дезинфекционные простыни с окон и дверей. Бабушка сказала, что проконсультируется со специалистом. И тут врач психанул.
– Да у парня всего-навсего возрастные прыщи! – заорал он во все горло.
Бабушка пригрозила пожаловаться в городскую службу здравоохранения, но доктор только рассмеялся и ушел, хлопнув дверью. По дороге на работу заехал отец, привез мне домашнее задание по обществоведению и пса. Сказал, что, если к обеду я не вылезу из постели и не явлюсь домой, он из меня всю душу вытрясет.
После чего отвел бабушку на кухню, где они разговаривали на повышенных тонах. Я слышал, как он сказал:
– У нас с Полин полный завал, и единственное, чего мы еще не решили, это кому воспитывать Адриана.
По-моему, папаша начал заговариваться. Можно подумать, они когда-нибудь меня воспитывали!
Итак, самое худшее случилось: я весь в прыщах, а родители расходятся.
Они разводятся! Официально! Никто из них не хочет уходить из дома, поэтому гостевая комната станет спальней отца. Их поведение может плохо повлиять на меня, и я не стану ветеринаром.
Утром мама дала мне пять фунтов и велела не говорить отцу. Я купил биокрем от прыщей и новый альбом “Аббы”.
Позвонил мистеру Черри и сказал, что у меня личные проблемы и я не смогу некоторое время приходить на работу. Мистер Черри, оказывается, догадался, что родители разводятся, потому что отец отказался от подписки на “Космополитен”, который читала мать.
Отец дал мне пять фунтов и велел не говорить маме. Часть я истратил на лиловую бумагу и конверты, чтобы произвести впечатление на Би-би-си, когда пришлю им мои новые стихи. Остальное пойдет шантажисту Барри Кенту. Нет на свете человека несчастнее, чем я. Если бы не поэзия, я бы уже точно свихнулся.
С тоски отправился гулять, отнес пандориной лошадке два фунта яблок. Сочинил стихотворение о Бутоне. Записал его, когда вернулся в дом, который теперь и своим-то уже не назовешь.
Адриан Моул, почти 14 лет
БУТОН
Маленькая лошадка
Яблоки жует.
С годами, наверное,
Моя боль и пройдет.
Глажу то место, где Пандора сидела
В штанах-галифе и кепочке белой.
Дрожу. Ноги промокли,
Погода достала.
Пока, лошадка! Я так несчастен. Только
Соплей мне не хватало.
Послал стихотворение на Би-би-си. На конверте сделал пометку “Срочно”.
Второе после начала поста
В доме очень тихо. Папа сидит в пустой комнате и курит. Мама сидит в спальне и курит. Они почти ничего не едят.
Мистер Лукас уже три раза звонил маме. Но она только отвечает:
– Нет, еще рано.
Наверное, зазывает ее в паб, чтобы развеяться.
Отец перетащил к себе стереосистему. Слушает заунывные песенки и пялится в окно. Я принес ему чай, он сказал “спасибо” каким-то сдавленным голосом.
Когда я принес чай маме, она читала старые письма. Я узнал папин почерк.
– Адриан, ты, наверное, бог знает что о нас думаешь, – сказала она.
Я ответил, что Рик Лемон, молодежный лидер, считает, что в разводах виноват общественный строй.
– Отвяжись ты со своим строем, – буркнула мама.
Выстирал и выгладил школьную форму, ведь завтра в школу. Я уже неплохо управляюсь по хозяйству.
Мои прыщи так ужасны, что писать о них нет мочи. В классе меня засмеют.
Читаю “Человека в железной маске”. Отлично понимаю, что он чувствовал.
Притащился в школу, а она оказалась закрытой. За всем этим кошмаром начисто позабыл, что у нас каникулы. Домой возвращаться не хотелось, и я отправился к Берту Бакстеру. У него побывал социальный работник и пообещал сделать Штыку новую конуру, но помощник по хозяйству ему не положен. (Берту, не Штыку.)
В раковине опять скопилась грязная посуда за целую неделю. Берт говорит, что приберегает ее для меня, потому что я настоящий ас по части грязной посуды. Пока возился с тарелками, рассказал Берту о разводе родителей. Берт против разводов. Говорит, что сам был женат тридцать пять проклятых лет и ему обидно, когда кто-то норовит легко отделаться. Сказал, что у него четверо детей и никто его не навещает. Двое в Австралии, так что с них взятки гладки, но двум другим, по-моему, должно быть стыдно. Берт показал фотографию своей покойной жены. Сразу видно, что в те времена понятия не имели о пластической хирургии. Берт сказал, что был грумом, когда женился (грум что-то делает с лошадьми), и толком не понимал, что его невеста похожа на лошадь, пока не перевелся на железную дорогу. Я спросил, не хочет ли он снова увидеть живую лошадь. Берт ответил, что не прочь, и я повел его смотреть на Бутона.
Мы тащились целую вечность. Берт передвигается жутко медленно, то и дело присаживается где придется, но в конце концов добрались до места. Берт сказал, что Бутон вовсе не лошадь, а пони. Он поглаживал его и приговаривал:
– Ах, какой красавец!
Потом Бутон отправился побегать, а мы сели на сломанную машину. Берт выкурил сигарету, а я съел батончик “Марса”. Потом мы вернулись к Берту. Я сходил в магазин и купил китайской лапши и быстрорастворимого кофе со сливками, так что Берт впервые за много лет нормально пообедал. Посмотрели телевизор, потом Берт показал мне щетки, которыми он чистил лошадей, и фотографии большой усадьбы, где он работал, когда был мальчишкой. Сказал, что там он стал коммунистом, но заснул, не успев объяснить почему.
Пришел домой – никого. Я поставил “Аббу” на полную громкость и слушал до тех пор, пока глухая соседка не принялась барабанить в стену.
День св. Патрика. Выходной в Северной Ирландии и Ирландской Республике
Разглядывал “Больших и прыгучих”. Измерил мой “этот самый” – одиннадцать сантиметров.
Мистер О'Лири, ирландец, который живет через дорогу, напился в десять утра! Его вышвырнули из лавки мясника за слишком громкое пение.
Предки обзавелись адвокатами. Надеюсь, они борются за опеку надо мной. Я стану яблоком раздора для любящих родителей, и мои фотографии появятся в газетах. Хорошо бы прыщи сошли раньше.
Мистер Лукас продает свой дом. Мама говорит, что он просит за него тридцать тысяч фунтов!
Что он будет делать с такими деньжищами?
По словам мамы, купит другой дом, побольше. Надо же быть таким идиотом!
Если бы у меня было тридцать тысяч фунтов, я бы объехал весь мир в поисках приключений. Наличных брать с собой не стал бы: где-то прочел, что все иностранцы – воры. Перевел бы три тысячи фунтов в дорожные чеки и зашил их в штаны. А прежде чем уехать, я бы вот что сделал:
а) послал Пандоре три дюжины красных роз;
б) заплатил бандитам пятьдесят фунтов, чтобы они как следует отлупили Барри Кента;
в) купил самый лучший гоночный велик на свете и проехался мимо дома Найджела;
г) заказал огромный мешок собачьего корма, чтобы пес нормально питался, пока меня нет;
д) нанял экономку Берту Бакстеру;
е) предложил родителям по тысяче фунтов каждому, чтобы они не разводились.
Объездив весь свет, я вернулся бы домой высоким, загорелым, опытным и ироничным, и Пандора рыдала бы по ночам в подушку, оттого что упустила шанс стать миссис Пандорой Моул. За рекордные сроки выучился бы на ветеринара и купил домик в деревне. Одну комнату превращу в кабинет, где стану вести интеллектуальную жизнь.
Но чтобы истратить тридцать тысяч фунтов на полдома, такого же, как у нас, – да ни за что!
Первый день весны. Полнолуние
Первый день весны. Муниципальный совет вырубил все вязы на Вязовом проспекте.
Родители питаются раздельно и в разное время, поэтому я ем по шесть раз на дню, чтобы никого не обидеть.
Телевизор теперь стоит в моей комнате, потому что они никак не могут решить, кому он принадлежит. Лежу в постели и смотрю ужастики по ночам.
