В то время, когда началась моя повесть, старому Лазарю минуло шестьдесят лет, и все знали его как старого Лазаря, да и был он человеком почтенным, уважаемым всеми, кто не знал о его старой воровской жизни. И особенно теми, кто о ней знал.
Лазарь к тому времени уже отошел от своих тайных воровских дел, жил в покое и довольствии, и всего хватало ему для счастья, кроме одного – мечтал он, чтобы была с ним рядом возлюбленная жена, да детишки смеялись и радовали его своим смехом. Воры в законе если и заводят семью, то поздно, когда уже оставляют навсегда воровские дела свои, чтобы не бросить, если что, супругу с детьми пустой коркой хлеба пробиваться. Вот и Лазарь жил один, бобылем, и не радовалось его сердце покою и богатству. А почему бы не жениться Лазарю? Человек он видный, в общине (как еврейской городской общине, так и в тайной, воровской) уважаемый, да и нищим Лазаря вряд ли мог бы назвать самый богатый человек Нальчика. Так почему бы не жениться Лазарю?
Да беда в том, что полюбил Лазарь юную Ребекку, дочку ребе Давида, красавицу огненноволосую да черноглазую, глядя на которую вздыхали о минувшем старики и мужали юноши. И красавица Ребекка не отрывала от вора своих прекрасных черных глаз, и радовалась, когда заговаривал с ней Лазарь, намного больше, чем вниманию своих ровесников – Ребекка любила Лазаря, и не казался он ей стариком, потому что видела она красоту его, которую, впрочем, видели многие женщины и даже совсем юные девушки. И ничего не помешало бы Лазарю жениться на Ребекке, если бы не былая воровская жизнь, о которой не знали ни юная Ребекка, ни семья ее, семья праведного ребе Давида.
И мог бы утаить Лазарь правду о своей бурной воровской жизни, да все равно не смог бы взять в жены прекрасную Ребекку: годы истощили его мужскую силу. А годы Лазарь прожил бурные. О его похождениях в тайной воровской общине ходили легенды. Ходили легенды о Лазаре и в еврейской общине города Нальчика, да только не знали люди, что живет легендарный Лазарь рядом с ними и улыбается в усы, слушая о том, чего никогда не было. Я вместе с Лазарем слушал и легенды еврейской общины, и те, что произносятся тихим шепотом под шелест падающих звезд.
Рассказывают люди, что много лет назад была большая облава, и взяли чекисты тогда всех, кроме Лазаря, которого в те давние времена знали как Лазку-вора. Как ушел от облавы Лазка-вор, не знает никто, да только все видели, что парил над городом орел, и говорили люди, что это Лазка, обернувшись орлом, ушел от чекистов. Не все так было гладко в прошлой воровской жизни Лазаря, как хотелось бы, и не всегда он орлом парил в поднебесье, насмехаясь над людьми с автоматами. Были и невольные ходки в места не столь отдаленные, как думают те, кто никогда не бывал там. Да и не был бы Лазарь вором в законе, если бы не побывал в землях Сибирских и не похлебал бы казенной баланды.
Старый Лазарь не любил, когда его жалели, а и правда, жалеть его было незачем, потому что хоть и плохо было Лазке-вору в лагере, как и тому, кто грабежом промышлял, и тому, кто, страшно сказать, за смертоубийство наказание нес, да не так плохо, как тому, кто за веру страдал. Все легче было ворам да грабителям, чем людям честным, а таких в те времена немало горе мыкало в Сибирской земле.
Жалел таких Лазка-вор, и особенно жалел он ребе Израэля, который за веру народа Израилева муки нес в Сибирской земле. Жалел его Лазка-вор, делился с ним тем, что на душе наболело, и слушал мудрые речи ребе. А ребе Израэль учил Лазку-вора Закону, да не тому закону, который тот и сам знал и почитал, а тому, по которому должно жить народу Израилеву, Закону, данному Господом. «Ты вспомнишь Закон, – говорил Лазке-вору ребе Израэль, – и воскреснешь духом, потому что не умерла душа твоя». Только недолго слушал Лазка-вор мудрые речи ребе Израэля – недолго смог прожить праведник в земле Сибирской. Проводил ребе Израэля Лазка в последний путь, да и сам ушел из лагеря – не было здесь больше ничего для души его, а вертухаи с овчарками не могли удержать орла южных гор.
Зайцем быстроногим бежал Лазка-вор от вертухаев, голодным волком пробирался через тайгу, рысью крался и птицей вольной парил в поднебесье. Черные холодные ночи и белые, но такие же холодные дни истощили тело и истомили душу странника, и думал Лазка-вор, что смерть пришла за ним, но, когда силы были на исходе, расступились высокие сосны и открылась ему в тайге вырубка. Черная изба, хлев да баня, – больше ничего, но и это показалось Лазке-вору небесным Иерусалимом. Когда Лазка стучался в избу, верил он, что сам ребе Израэль привел его сюда, а значит, и корки хлеба нельзя взять, не спросив хозяев. Жили в той избе люди старой русской веры, и приютили они путника. Пропал бы без их помощи бескорыстной Лазка-вор, и забыл бы о нем город Нальчик, но не было на то воли Господней.
А может быть, и не было ребе Израэля, не было таежной избы в жизни кавказского вора, да только, годы спустя, вернулся Лазка в Нальчик и всегда привечал путников в доме своем и не брал у них ни рубля ни тайно, ни явно, что, впрочем, у нас в горах по закону положено.
Но вернусь к тому времени, когда Лазка-вор стал почтенным Лазарем. Жил он и горя не знал, лишь любовь к огненноволосой да черноглазой Ребекке лишила его покоя. А я уже говорил, что старый Лазарь был богат. Слухи о его богатстве, верно, преувеличили люди, а может быть, и нет, но только дошли эти слухи туда, куда доходить им не надо было.
Черной ночью, когда лишь глаз лесного разбойника различает смутные очертания скал и провалы пропастей между ними, пришли в дом Лазаря черные люди. Лица их закрывали маски, только черные глаза горели огнем да черные ружья поблескивали в смуглых руках. Пошел с ними Лазарь, молча пошел, слова не сказав, даже дышать старался тише. А что было делать бедному еврею, когда сыны гор пришли за ним и его деньгами? Народ Израилев не умеет сражаться, да и о каком сражении может идти речь, если их много и с ружьями, а ты – один и без ружья!
Сакля в горном ауле, где пришлось жить Лазарю, ничем не напоминала его роскошный дом в Нальчике, да выбирать ему никто не предлагал, и выбирать, честно говоря, было не из чего – роскошью жители аула похвастать не могли. Тихие кареглазые женщины, вечно орущие дети, седобородые старцы, скрипящие старухи и сурово-молчаливые воины не нуждались в роскоши. Но где наша не пропадала, да и каждый знает, что нет на свете никого умнее старого еврея. Было, в общем, Лазарю и в ауле неплохо.
Плохо было одно: никто не собирался платить выкуп за Лазаря. Забыло закон воровское сообщество, и отошедший от дел старик привлекал сыновей и внуков тех, кто помнил его в деле, только сказками о нем, а за сказки платить молодежи не интересно. Еврейская же община… евреи Нальчика, возможно, не забыли закон, а может быть, и забыли, не знаю, да уж больно большим показался им выкуп, который потребовали за Лазаря сыны гор. Эти самые сыны гор обиделись и решили прикончить Лазаря, и закончилась бы так бесславно жизнь вора в законе, если бы не был он старым евреем, который, как известно, хитрее черноглазых воинов с огненными сердцами и черными ружьями.
Живя в ауле, Лазарь даром времени не терял. Пока рядились доблестные сыны гор с еврейской общиной Нальчика, он проведал, где у них в ауле хранится оружие и деньги, а когда пришли за ним, его уже и след простыл. Оружия Лазарь не взял – зачем брать чужое, если оно никогда не пригодится? Зачем еврею оружие? Разве что продать, да тащить через горы тяжело. А вот деньги – дело другое. Теперь Лазарь сам бы мог выкупить себя из плена.
Путь по горам был короче, чем тот путь, которым прошел в молодости Лазка-вор, и вот уже огненно-оранжевое солнце окрасило лучами город Нальчик, с вершин гор открывшийся старику во всей своей красоте. Горы подковой окружают город, и путь к нему короток для того, кто прошел путь длиною в сибирскую тайгу. Спустился Лазарь в город, вошел в свой дом, и радоваться бы ему, да только не было радости в сердце, и уют роскошного дома не принес легкости душе его.
Теперь Лазарь был богат вдвое против прежнего, и не боялся он сынов гор, но одна мысль не давала покоя старому еврею: почему забыло закон воровское сообщество? Почему оставили его без помощи? Сам Лазарь закон помнил и уважал, сам бы он всегда выкупил бы своего, но сейчас – время людей с холодными сердцами. А может быть, не тот закон чтит старый Лазарь?
А община? И она не нашла тех денег, что требовали за него сыны гор. Вспоминал Лазарь рассказ ребе Израэля о том, как продали Иосифа его родные братья, и горько было у него на душе. Так и его продали те, кого он считал своей семьей. Все можно продать? А как же закон?
Люди отводили глаза свои, когда встречали старого Лазаря на улицах Нальчика, им было стыдно перед ним. А Лазарь видел их стыд, и ему тоже было стыдно. Почему? Да, Лазарь никогда не продавал людей, но он за деньги продал закон. Тот самый закон, которому учил его ребе Израэль, тот самый, который дал Господь народу Израилеву. Он всю жизнь воровал, он брал у богатых, брал и у бедных, и не было жалости в сердце его. А если он забирал последнюю копейку у нищего? Лазка-вор никогда не задумывался над тем, у кого он берет – брал, как учили отец его, и дед, и прадед. Почему тогда ему больно от того, что продали его? Чем он лучше?
