Здесь этому можно возразить, что тот, кто ведёт строгий и правильный образ жизни (регулярную жизнь), постоянное время имеет хорошую для использования исключительно простую пищу приспособленную и для больного, но в маленьких количествах, и когда непосредственно сам болен, в вопросах диеты ненужно никакое обращение за помощью на сторону. На что я отвечаю, тот, кто бы ни вёл правильный образ жизни (регулярную жизнь), не может быть больным или по крайней мере редко. Под правильным образом жизни (регулярной жизнью) я подразумеваю, что человек должен установить (определить индивидуально) для себя, насколько маленькое количество еды и питья ему достаточно, чтобы восполнять ежедневные потребности его природы и затем использовать это, и узнать виды еды и питья, которые лучше всего соответствуют для его конституции, он должен сформировать его планы, строго придерживаться его решений и принципов, не быть осторожным лишь изредка, и не потакать своим желаниям и других, поскольку, делая так, он извлёк бы выгоду, но пользу лишь небольшую; но всегда соблюдая осторожность в избегании излишеств, которые любой человек может конечно всегда сделать, если он решился, и при всех материальных или финансовых положениях. Я заявляю, что он, кто живёт таким образом, не может быть больным, или редко, и в течение короткого промежутка времени, потому что правильным образом жизни (регулярным проживанием) он разрушает каждое семя болезни, и таким образом, удаляя причину, предотвращает следствие; так, что он, кто придерживается регулярной и строгой умеренной жизни, не должен боятся болезни, за его кровь ставшую чистой, и свободной от всей плохой тканевой жидкости, не возможно, чтобы он мог заболеть.
Ибо, поэтому, заявляется, что правильный образ жизни (регулярная жизнь) к тому же выгоден и эффективен, ему должны повсеместно придерживаться, и даже больше того, поскольку он не противоречит никакого вида обязанностям, но лёгок во всём. И при этом нет необходимости, чтобы все ели также мало как ем я – двенадцать унций – или не ели многих продуктов, от которых я, из-за естественной слабости моего живота, воздерживаюсь. Те, кому подходят все виды пищи, могут съедать такие, только им запрещено съесть их большее количество нежели их животы могут с лёгкостью переварить, даже те, что подходят им лучше всего. То же самое должно быть понято про напитки. Единственное правило для такого наблюдения в еде и питьё, скорее есть количество, а не качество; но для тех кто, как я, слаб (хилый) конституцией, они должны не только быть осторожными относительно количества, но также и к качеству, принимая только такие продукты которые просты, и лёгки к перевариванию.
Пусть никто не говорит мне, что есть большое число тех, кто, хотя они живут наиболее неправильно (нерегулярно), достигает в здоровье и душевном состоянии глубокой старости. Этот аргумент основан на недостоверности и азарте (факторах риска, опасности), и такие случаи исключительны. Мужчины не должны, в связи с этим, из-за этих исключительных случаев, быть убеждёнными в нормальности нарушений норм (неправильности) или потакании своим слабостям. Кто бы ни, доверяя силе его генетической конституции, пренебрегал этими наблюдениями может ожидать наказания и жить в капризной опасности болезни и смерти. Поэтому я утверждаю, что человек, даже плохой конституции, кто ведёт строгую правильную (регулярную) и трезвую жизнь, ближе длинной жизни, нежели чём мужчина лучшей конституции, кто живёт беспечно (небрежно) и нерегулярно (непорядочно). Если у мужчин есть ум, чтобы жить долго и здраво и умереть без болезни тела или ума, но простой смертью, они должны подчиниться регулярному и воздержанному образу жизни, поскольку такая жизнь содержит кровь без пороков и чистой. Она не переносит паров, восходящих от живота до головы; следовательно, мозг того кто живёт таким образом обладает постоянным спокойствием; он может взлететь выше низких и раболепных (подхалимствующих) проблем этой жизни к высокому (благородному) и красивому изучению (рассмотрению) неземных вещей к его чрезмерному комфорту и удовлетворению. Он тогда действительно различает жестокость тех излишеств, в которые мужчины попадают, и которые приносят им страдание здесь и в грядущем; в то время как он может с комфортом ожидать длинной жизни, сознавая, что через милосердие Природы он отказался от пути порока (недостатка) и злоупотребления (несдержанности), никогда снова не войдёт в них; и, чтобы быть достойным Сути Вещей, и умереть в Её милости. Он по этой причине не разрешает себе повергнуться в уныние мыслями о смерти, зная, что она не будет нападать на него яростно, или застанет в врасплох, или с острыми болями и лихорадочными ощущениями, но натолкнётся на него с непринуждённостью и мягкостью; как лампа, нефть которой исчерпана, она протечёт мягко и без любой болезни, от этого земного и смертного, к астрономической и вечной жизни.
Некоторые чувственные легкомысленные люди утверждают, что длинная жизнь не большое благо, и что состояние человека, который провёл его семьдесят пятый год, нельзя действительно назвать жизнью; но это является неправильным, что я полностью докажу; и моё искреннее желание, чтобы все мужчины пытались достигнуть моего возраста, чтобы они могли наслаждаться тем периодом жизни, который из всех других является самым желательным.
Я по этой причине сделаю отчёт о своём отдыхе и удовольствии которое я нахожу в этой стадии жизни. Есть многие, кто может дать свидетельские показания относительно счастья моей жизни. Во-первых, они видят с удивлением хорошее состояние моего здоровья и духа; как я без помощи сажусь верхом на свою лошадь, как я не только поднимаюсь на лестничный марш, но и могу с самой большой непринуждённостью взобраться на холм. Далее, насколько я радостный и добродушный; мой ум всегда безмятежный, фактически, радость и мир установились там выше в моей груди. Кроме того, они знают, каким образом я провожу своё время, так чтобы никогда не найти жизнь утомительной (скучной): я провожу свои часы в большом восхищении и удовольствии, в общении с мужчинами здравого смысла и интеллектуальной культуры (мыслящими людьми); тогда, когда я не могу наслаждаться их компанией, я нахожу прибежище себе в чтении некоторой полезной книги. Я читаю столько, сколько мне нравится, я пишу; без приложения усилий в этом, как и в других вещах, чтобы быть полезным другим; и эти вещи я делаю с самой большой лёгкостью для себя, живя в приятном доме в самом красивом квартале этого благородного города Падуи. Помимо этого дома, у меня есть свои сады, орошаемые симпатичными потоками, в которых я всегда нахожу кое-что чтобы сделать, что развлекает меня. И при этом мой отдых не оказался менее приятным ввиду отсутствии любого из моих чувств, поскольку они все, спасибо Сути, прекрасны, особенно мой вкус, который теперь смакует лучше простую пищу, которую я ем, чем он прежде ощущал от наиболее вкусных блюд, когда я вёл нерегулярную (неправильную) жизнь. Также изменение кроватей не даёт мне беспокойства: я могу спать повсюду беспробудно и спокойно, и мои сны приятны и восхитительны. Это подобно самому большому удовольствию, я созерцаю успех начинания, столь важного для состояния моего государства; я подразумеваю те осушения и улучшения очень многих неокультуренных участков земли, дело начатое в пределах моей памяти, но которое я думал, что я никогда не увижу законченным; однако я вижу, и даже лично помогал в работе непрерывно в течение двух месяцев, в тех болотистых местах во время высокой летней температуры, никогда не находя себя хуже от усталости или неудобств, которые я перенёс; из-за такой большой эффективности (силы) от дисциплинированной жизни, которую я повсюду постоянно веду. Такова часть отдыха и диверсий (отвлечений) моей старости, которая является тем более ценимой чем старость, или даже чем молодость других мужчин; в то время как, будучи освобождённым милостью Сути Вещей от расстройств ума и немощи тела, я больше не испытываю ни одной из тех капризных эмоций, которые мучат такое число молодых людей и так много старых, кто, из-за их небрежного образа жизни и несдержанным привычкам, лишён здоровья и силы, и следовательно всего истинного удовольствия.
И если это будет правомерным, чтобы сравнить небольшие дела с важными делами, я далее рискну сказать, что таковы эффекты этой трезвой (умеренной) жизни, что, в моём возрасте восьмидесяти трёх лет, я был в состоянии написать интересную комедию, изобилующую невинной радостью и приятными шутками.
У меня есть ещё одно успокоение, которое я упомяну; это наблюдения своего рода бессмертия в последовательно сменяющих друг друга потомках; ибо, всякий раз как я возвращаюсь домой, я нахожу передо мной, не один или два, но одиннадцать внуков, самому старшему из них восемнадцать, всё потомство одного отца и матери, и все благословлены хорошим здоровьем. Я играю с некоторыми из самых молодых; тех старших, я делаю компаньонами; и, поскольку природа даровала им хорошие голоса, я развлекаю себя, слушая их пение, и игру на различных инструментах. Более того, я пою сам, поскольку теперь у меня улучшился голос, более чистый и более громкий, чем в любом периоде моей жизни. Таков отдых моей старости.
