Если эта необходимость неотвратимо следует из некоего политического высокого смысла, то я хочу понимать, в чем он. НО УБЕЖДЕН, ЧТО ТАКОГО СМЫСЛА НЕТ. Что парадигма смыслового котла, в котором все разнокачественное будет вывариваться, а в итоге родится хорошая идеология, себя не оправдала. Что ложка дегтя портит бочку меда. Что настало время, когда доминирует острая потребность быть “своими среди своих”, быть в сообществе, где понимают тебя и ты понимаешь тех, кто вместе с тобой работает на общее дело. И дело это общее должно быть именно общим.
Не буду я работать на оккультный евразийский рейх или “русский орден”! Не буду потому, что евразийский рейх - это смерть России, смерть всему, что является высшим пафосом нашей государственности, нашей эгрегориальной самости. Это смерть и позор одновременно. Это отрицание смысла победы в Великой Отечественной войне, а значит, и всего Советского Смысла, ибо именно эта Победа недосягаемая вершина Идеальной Советскости. И чем все это отличается от передач НТВ с восхвалением украинских фашистов? Что это, как не “игра в две руки”?
Далее, евразийство данного типа никаким целям, хоть как- то сопряженным с интересами страны, не соответствует. Купить победу этой конструкции (тевтоно- исламо- буддистскую победу) можно, только пустив Россию в распыл, подвергнув ее “жертвенной контринициации”, превратив ее в топливо для чьих- то черных двигателей. Я и двигатели черные ненавижу для этого слишком сильно, и Россию слишком люблю и ценю. Со всеми, как говорят, вытекающими.
Что же касается “русского ордена”, который и диаспору контролирует, и всей мафией с ее миллиардами верховодит, и силовые структуры в своих руках держит (иначе как верховодить мафией?), и правительствами играет, - то в контексте произошедшего в 1991 и 1993 годах, когда судьба страны зависела от одного полка и двух- трех десятков миллионов долларов, а также от сосредоточенной воли, то есть субъектности (чего, как следует понимать, у данного ордена “до фига”), тезис об этом ордене хорош для бульварной литературы. Мы еще не успели до конца объяснить обществу, сколь идиотичны раннеперестроечные рыбаковские фантазии о мыслях Сталина. И тут новые патриотические эссе с выдуманными завещаниями. Но даже за вычетом правил хорошего тона, обязательных ведь не только для чужих, а прежде всего для своих, “бульваризация” русско- орденской темы идеологически вредна сразу по многим весьма существенным основаниям.
Я оставлю в стороне угрозы этого ордена в адрес иноверцев и инородцев, коих надо “прижать”. Я слышал такие же угрозы из уст некоего идиота и провокатора на одном пленуме КПРФ, после которого Зюганов потерял несколько миллионов голосов. И имею свое представление о том, где и зачем эти угрозы сочиняются. Важнее то, что ЗАКОМПЛЕКСОВАННАЯ АПОЛОГЕТИКА МОЩИ ПОДОБНОГО ОРДЕНА ЕСЛИ И МОЖЕТ РАССМАТРИВАТЬСЯ ВСЕРЬЕЗ, ТО ТОЛЬКО ПОД СУГУБО НЕГАТИВНЫМ УГЛОМ ЗРЕНИЯ. Ибо в рамках этой апологетики следует признать, что всемогущий орден либо БЕССТРАСТНО НАБЛЮДАЛ за надругательствами над русским народом, потерявшим за десять лет треть территории и десятки миллионов русских, вдруг оказавшихся за рубежом, либо… Либо с некоторыми целями САМ ЭТО ВСЕ УСТРАИВАЛ. Могу себе даже представить достаточно мощные конгломераты антикоммунистических групп, сил и альянсов, управляемых из чужих ”центров оперативной субъектности”, которые оперировали и оперируют “русским фактором” в интересах стран- конкурентов.
Но почему ЭТО надо называть русским и патриотическим? Если этот орден только блеф, то подобное лишь комично. Если не только - страшно и отвратительно. И честно, с предельной заинтересованностью, доброжелательностью и открытостью говорю - и вправду впору ставить вопрос о “политической гигиене”.
НО САМОЕ ОСНОВНОЕ (и собственно к идео- логике адресующее) состоит не в этом.
“Русский орден” (то ли миф, то ли гадость) вещает о зажиме инородцев и иноверцев. Левые силы - об интернационализме. Фашисты - о рейхе с фактическим доминированием “антимондиалистских” исламских сил. В ТАКОЙ КАШЕ ТОНЕТ ЛЮБОЕ СМЫСЛОСТРОИТЕЛЬСТВО! Вместо него нарастает та сшибка стереотипов и смыслов, ценностей и идей, которая рождает смысловой коллапс. Здесь- то и начинается разговор с позиций идео- логики как таковой. С позиций бесстрастной системной архитектуры.
В чем цель? Каков масштаб претензий? Если это полубогемная игра, то она недопустима в столь ответственной ситуации. И нельзя, сохраняя полубогемность, столь остро конфликтизировать и без того больное патриотическое движение. С позиций системной архитектуры неизбежный и глубоко оправданный конфликт номенклатуры и патриотической интеллигенции продуктивен только в том случае, ЕСЛИ ПАТРИОТИЧЕСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ В ХОДЕ ЭТОГО КОНФЛИКТА ПЕРЕСТРОИТ СЕБЯ, СТАНЕТ ЕМЧЕ, СТРОЖЕ, СТАНЕТ НА НЕСКОЛЬКО ПОРЯДКОВ БОЛЕЕ ТРЕБОВАТЕЛЬНОЙ К СЕБЕ! И прежде всего именно к себе! К своей всеядности, выдаваемой за смысловой поиск, к своей неразборчивости во вкусах, целях и установках, выдаваемой за всеобъемлющую стратегическую полноту.
В противном случае эта интеллигенция наломает таких дров, которые не снились никакой номенклатуре. Она, эта интеллигенция, оторванная от больших политиков (чьи недостатки и пороки я описал выше, описывал многократно и могу описать с еще большей “яркостью и пронзительностью”), создаст столько поводов и возможностей для провокаций и самоподрывов, что гибель оппозиционного движения станет попросту неминуемой.
В 1990 году я пытался оказать помощь патриотическим альянсам, выходящим в выборное пространство. Это напоминало сумасшедший дом. Один лидер- маргинал орал благим матом: “Да здравствует коммунизм - светлое будущее всего человечества!” Другой “блажной” ему антагонистически как бы вторил: “Коммунизм - это иудо- фашизм!” Коллапс идеологий, коллапс антагонистических смыслов привел к сногсшибательному политическому разгрому. Этот разгром повторился в 1993 году, когда фашисты устраивали показные “хайль” для иностранных журналистов в центре Москвы, а солдатам, штурмующим “Белый дом”, внушали, что они наследники воинов Великой Отечественной и снова громят фашизм.
Постепенно и мучительно патриотическое движение выходило из маргинальной фазы. Я помногу и часто говорил о том, что всеядность погубит оппозиционное движение, превратит его в пеструю “богемную тусовку” с неопределенными политическими возможностями. Считал и считаю, что всеядность была избыточной, что идеологический синтез не произошел (или произошел не в тех формах и не в том качестве) еще и потому, что брошенные в смысловой котел ингредиенты были слишком контрастны, слишком самодостаточны и слишком несовместимы. Все это так. И я готов еще раз это все повторить. Но говоря об этом, я никогда не девальвировал тот титанический труд, который патриотическая интеллигенция и патриотические политики осуществили ВМЕСТЕ в невыносимых условиях, шаг за шагом выводя реальную патриотическую идеологию из дебрей маргинального бреда.
Десятки и сотни интеллигентов давили на бродящую маргинальную массу силой своей мысли и слова. Они требовали, чтобы смутные чувства и образы гибели Отечества преобразовались в нечто, хотя бы отдаленно напоминающее политическое мышление. Они заставляли планировать и считать ходы, думать об устройстве элиты, об игровых схемах и комбинациях, о философии исторического процесса, о единстве почвенного и технократического в советской истории, о реальном соотношении в этой истории государственничества и его подрыва, о причинах поражения СССР, о сложной логике преемственности и взаимного отрицания в советском и досоветском периоде, о взаимоотношении атеизма и высоких религиозных смыслов, о явной и скрытой сакральности.
Все это приходилось делать, повторяю, в тяжелейших условиях. На фоне застарелых взаимных недоверий, на фоне мелких лидерских амбиций, откровенных и скрытых провокаций, на фоне “синдрома поражения”, создающего все специфические комплексы политической неполноценности, на фоне недоученности значительной части оппозиционных кадров, их неготовности к большой организационной и собственно политической работе. На фоне всего того, что я называю огульным и убийственным отрицанием современности.
Не соглашаясь со многим из того, что выстраивалось в идеальном и практическом плане все эти годы (и, как теперь показала практика, не соглашаясь с этим зачастую вполне осмысленно и практично), я одновременно поражался терпению, энергии, я бы сказал даже - психической устойчивости и политической “мужицкой прочности” Проханова и Зюганова, которые работали бок о бок в этом сумасшедшем доме и ухитрялись как- то отсеивать очевидных придурков, провокаторов, просто больных людей, как- то утрясать несовместимые смыслы в больном обществе, начиненном памятью о прошлых распрях и готовом воспроизводить эти распри заново.
