Запыхавшийся и уставший, измученный и обтрепанный добрался Призрак до своего любимого подвала. Там посмотрел в зеркало; ничего там, конечно, не увидел, но от этого расстроился еще больше. Конечно, Призрак и раньше никогда не видел своего отражения – такова уж природа призраков, не могут они отражаться, – однако все равно: раньше это было раньше и было, надо сказать, хорошо. А теперь… Эх, одно слово – «теперь». И этим все сказано.
Сначала к празднику готовились, ждали его, мысленно приближали начало праздника. Потом праздник пришел, а придя никак не хотел уходить – так хорошо было празднику на празднике.
И всем было хорошо – все были веселы, были добры, были счастливы. До самой глубокой ночи танцевали, пели, играли. А с наступлением темноты почти не прекращались фейерверки – красные, зеленые, синие искры разлетались на полнеба, вспыхивали звездами, взрывались бликами и блестками. И гасли, даже не успев коснуться травы, что росла здесь повсюду. И все это время оркестр не умолкал ни на минуту – не переставая лилась музыка, под которую ноги сами стремились в пляс. И кушанья подавались самые изысканные, самые вкусные. Все было прекрасно! Праздник удался! Но все хорошее когда-нибудь заканчивается; закончился и этот замечательный праздник, который так всем понравился. Довольны были, казалось, все.
И лишь одна Свеча в самой глубине своей свечной души затаила маленькую обиду. На кого? Да на всех, кто принимал участие в празднике. За что? А было за что. Вот как бы вы поступили, если бы вас позвали на праздник, обещав заранее, что вы будете выступать, а на самом празднике так и не дав вам выступить. А вы готовились, старались, наконец, просто ждали, как и все, этого праздника. Вы пришли раньше всех, заняли место, с которого, как вам представлялось, и вас будет видно хорошо, и в то же время вам будет все видно в самом лучшем виде. Вы набрались терпения, чтобы только не начать праздновать раньше других. И вот все началось – началось, а на вас не обращают внимания.
Продолжилось – а вы по-прежнему не у дел. И все закончилось, а вы так и остались ни с чем. Именно такие ощущения остались после веселого праздника у бедной Свечи. Ей обещали устроители, что ее ждет незабываемый вечер, ведь в этот вечер ей предстоит сгореть! Да, именно сгореть, сгореть от начала и до конца. Так Свече обещали. И она готовилась, она ждала, она верила в то, что это случится на празднике. Однако ничего подобного так и не произошло – праздник завершился, а Свеча осталась целехонька и невредима. И где же справедливость? А нет ее в мире! Как не было никогда, так и нет. И никогда не будет. С таким настроением Свеча вернулась на свое место, где и жила до этого, – расположилась на полочке рядом со старым Стаканом, которым давно никто не пользовался, и погнутой Оловянной Ложкой. Стакан и Оловянная Ложка были не очень хорошими собеседниками. Стакан был так стар, что спал почти что все время, а Оловянная Ложка если о чем-то начинала говорить, то только хвасталась своим каким-то не то выдуманным, не то приснившимся при переплавке прошлым.
Свече с этими соседями было скучно. Но так хотелось при этом пожаловаться на свою судьбу, рассказать хотя бы кому-нибудь про то, как ее обещали сжечь на празднике, а так и не сожгли. Какие злые, какие коварные и двуличные эти люди! На счастье Свечи, были у нее друзья-приятели среди вещей и предметов, расположенных в той же комнате, что и ее полочка. Это Картина, которая висела на стене как раз напротив полочки. Это Стул, то стоявший возле окна, а порой – вплотную у дверей в комнату. И это Чаша, которая обыкновенно располагалась на столе, но иногда и на подоконнике. Впрочем, Чашу иногда куда-нибудь уносили. Пару раз случалось, что уносили Стул. И только Картина всегда висела на своем месте и никогда не покидала комнату.
Картине было труднее всех, потому что она была в конфликте сразу с двумя вещами: во-первых, со своей рамой, которая казалась картине чересчур массивной и излишне украшенной какими-то нелепыми листиками, древесную принадлежность которых не мог установить даже много повидавший на своем веку старый Стакан; во-вторых, Картина была в конфликте с тем, что было на ней изображено. А изображено на ней было нечто и правда совершенно немыслимое: зеленый фон изображал воду; никто бы и не догадался, что это вода, если бы не две стаи рыб на переднем плане; в каждой стае примерно по сотне (никогда ни у кого не хватало терпения сосчитать) рыбешек неизвестной породы; и при этом одна стая спешит наперерез другой. Этот «шедевр» знатоки называли загадочно – «типичный образчик искусства инуитов». Но Картине данный «образчик» казался полной ерундой.
Таким образом, Картине, висящей на стене все время, не нравилась ни рама, ни изображение, хотя Картина как никто другой понимала, что и рама, и рыбы в зеленой воде составляют ее, саму эту Картину. Так, поверьте на слово, тоже бывает. Чаще всего Картина ворчала. Свеча, Стул и Чаша успокаивали ее. Причем Чаша была позолоченной, чем очень гордилась. А Стул говорил о себе, что некогда он был очень модным, – и действительно, такая ярко-голубая обивка и такие гнутые ножки могли принадлежать только очень модному стулу. Поэтому, наверное, никто и не спорил, когда Стул начинал хвастаться своим положением. Не спорили, и когда Чаша хвалилась позолотой. Не пытались защищать раму и рыб на полотне, когда Картина при всех их клеймила. Но сегодня все вели себя не так, как обычно, потому что были уверены – их подруга Свеча не вернется на прежнее место, она сгорит на празднике. Свеча и сама была уверена в этом. Однако вот она, стоит, где и всегда. И как стыдно перед товарищами… Как же жить дальше? И главное – ради чего жить? Вот вопрос вопросов. Впрочем, друзья отнеслись с сочувствием, хотя… Хотя Картина все пыталась представить и не могла сделать этого, а потому только задавалась вопросом: как это можно хотеть сгореть? Ведь это же вспыхнуть, а потом все!
Картина была искренна, когда убеждала Свечу, что та должна быть счастлива, ведь ей продлили жизнь, когда не сожгли на празднике; стало быть, теперь Свеча снова может наслаждаться всеми благами бытия. Стул присоединялся к Картине, радуясь за Свечу, которая теперь будет спокойно стоять и ничего ровным счетом не делать. Не в этом ли счастье? И Чаша не могла не высказаться по поводу того, что если уж на роду написано пребывать вот так на полочке рядом со старым Стаканом и с погнутой Оловянной Ложкой, так пребывай себе и радуйся. И, конечно, и Картина, и Стул, и Чаша пытались внушить Свече, что ей сегодня крупно повезло – ей продлили жизнь! Однако Свеча, как мы с вами уже поняли, так не считала. В душе осуждая существование Картины, Стула и Чаши, Свеча все же открыто не говорила об этом, а предпочитала высказывать взгляды на жизнь только на примере самой себя.
И после всего, что сказано было Картиной, Стулом и Чашей в защиту тихого и пассивного существования, Свеча все-таки сочла нужным и возможным выразить и свою точку зрения. А точка зрения Свечи заслуживает того, чтобы и мы с вами к ней прислушались. Итак, Свеча сказала своим друзьям, что видит смысл жизни только в том, чтобы стремительно и ярко сгореть на празднике. Потому-то так обидело ее до самой глубины души, до самого фитилька то, что ее в этот раз даже не подожгли ни разу. Почему-то никому, ровным счетом никому в голову не пришло просто подойти к Свече в любой из моментов праздника, зажечь списку и поднести к торчащей сверху ниточке фитилька. И как бы тогда великолепно горела Свеча! И все бы любовались на это чудесное пламя, которому на всем празднике не было бы равных по яркости. Ведь это же красота! Настоящая и подлинная красота! Вспыхнуть пламенем, возрадоваться, восхитить всех своим горением и догореть до самого конца. Пусть такая жизнь скоротечна, но за то она несет истинную и ни с чем не соотносимую красоту. И только кажется, что от такой жизни на свете не останется ничего. Нет, останется; и еще как останется! Останется воспоминание о красоте, о которой еще долго будут говорить люди и предметы.
И Свеча, чего бы ей этого ни стоило, но дождется следующего праздника, дождется своего триумфа и непременно сгорит вся, подарив миру великую и волшебную красоту уничтожения.
В лесу издавна лиса слывет самым хитрым из всех животных. И Лиса об этом прекрасна знала. Вот только пока что не было случая как-то направить себе на пользу хитрость. Однако очень уж Лисе хотелось сделать это. А как известно, кто очень хочет, тот непременно добьется. И еще был один момент, согласно которому Лиса хотела свою природную хитрость показать – не давало покоя Лисе то, что она как-то раз услышала на деревне.
Вообще-то известно всем, что Лису на деревню не пускают, но порою ей туда удается пробраться. И вот как-то раз Лиса поджидала возле сарая добычу – гусенка там заблудившегося или же индюшонка потерявшегося (безуспешно, надо сказать), как услыхала разговор двух тетушек-соседок, идущих за водой к колодцу и решивших остановиться на полпути, чтобы немного почудачить. И вот, что услыхала Лиса в числе прочего.
