Ознакомительная версия.
Джеймс Хэрриот
О всех созданиях — больших и малых
Автор предлагаемой советскому читателю книги — английский ветеринарный врач Джеймс Хэрриот, посвятивший 40 лет жизни благородной и многотрудной работе лечения животных.
В своей книге он делится с читателями воспоминаниями об эпизодах, встречающихся в практике ветеринарного врача. Несмотря на, казалось бы, довольно прозаические сюжеты, отношение врача к четвероногим пациентам и их владельцам — то теплое и лиричное, то саркастическое — передано очень тонко, с большой человечностью и юмором.
Записки Дж. Хэрриота — это прекрасные художественные иллюстрации трудной, подчас драматичной, а в ряде случаев небезопасной, но всегда важной работы сельского ветврача. Профессиональная интерпретация эпизодов строго научна и может быть весьма интересной для повседневной деятельности любого ветеринарного специалиста, где бы он ни трудился.
Хэрриот очень точно характеризует социальную обстановку Англии 30-х годов — эпоху повальной безработицы, когда даже опытный дипломированный специалист вынужден был искать себе место под солнцем, довольствуясь подчас вместо заработка одним содержанием. Автору еще повезло: он нашел себе место помощника врача со столом, крышей над головой и получил право на круглосуточную работу без выходных дней — в дождь, грязь и слякоть. Но именно в этом, подводя итоги, он и видит истинную полноту жизни — то удовлетворение, которое приносится не приобретением материальных благ, а сознанием, что ты занимаешься нужной и полезной работой, делая ее хорошо.
Конечно, это книга не только о животных, но и о людях. Перед читателем проходит целая галерея образов владельцев животных, начиная с бедняка, теряющего собаку, с которой он делился последним куском хлеба, и, кончая богатой вдовой, которая находит единственную отраду в четвероногом любимце и закармливает его так, что чуть не отправляет на тот свет. Но особенно удались автору образы простых тружеников, повседневно связанных с домашними животными — бедных фермеров и батраков.
Подкупает любовь автора к природе. Даже тогда, когда он посвящает ей всего лишь несколько строк, читатель ощущает красоту земли, великолепие окружающего ландшафта, медвяный запах клевера и нагретых солнцем трав.
В отечественной литературе, к сожалению, слишком мало художественных произведений, столь широко отображающих всю сложность и многообразие работы ветеринарного врача. Как убедится читатель, Хэрриот выступает то в роли хирурга, удаляющего опухоль или проводящего руменотомию, то ортопеда, то диагноста или инфекциониста, неизменно оставаясь тонким психологом, умеющим помочь не только животным, но и их владельцам.
Любовь к своей профессии, сопричастность к страданиям больных животных, радость или грусть по поводу их состояния передаются настолько живо, что читатель чувствует себя как бы непосредственным участником происходящих событий.
В наш бурный век урбанизации, как никогда, возрастает стремление людей возможно больше узнать о самых разных животных — диких и домашних: их поведении, «поступках», взаимоотношениях с человеком, так как они не только обеспечивают наши потребности в самом необходимом, но и украшают нашу духовную жизнь и во многом формируют нравственное отношение к природе в целом.
Д. Ф. Осидзе
«Нет, авторы учебников ничего об этом не писали», — подумал я, когда очередной порыв ветра швырнул в зияющий дверной проем вихрь снежных хлопьев, и они облепили мою голую спину. Я лежал ничком на булыжном полу в навозной жиже, моя рука по плечо уходила в недра тужащейся коровы, а ступни скользили по камням в поисках опоры. Я был обнажен по пояс, а талый снег мешался на моей коже с грязью и засохшей кровью. Фермер держал надо мной коптящую керосиновую лампу, и за пределами этого дрожащего кружка света я ничего не видел.
Нет, в учебниках ни слова не говорилось о том, как на ощупь отыскивать в темноте нужные веревки и инструменты, как обеспечивать антисептику с помощью полуведра еле теплой воды. И о камнях, впивающихся в грудь, — о них тоже не упоминалось. И о том, как мало-помалу немеют руки, как отказывает мышца за мышцей, и перестают слушаться пальцы, сжатые в тесном пространстве.
И нигде ни слова о нарастающей усталости, о щемящем ощущении безнадежности, о зарождающейся панике.
Я вспомнил картинку в учебнике ветеринарного акушерства. Корова невозмутимо стоит на сияющем белизной полу, а элегантный ветеринар в незапятнанном специальном комбинезоне вводит руку разве что по запястье. Он безмятежно улыбается, фермер и его работники безмятежно улыбаются, даже корова безмятежно улыбается. Ни навоза, ни крови, ни пота — только чистота и улыбки.
Ветеринар на картинке со вкусом позавтракал и теперь заглянул в соседний дом к телящейся корове просто развлечения ради — так сказать, на десерт. Его не подняли с теплой постели в два часа ночи, он не трясся, борясь со сном, двенадцать миль по оледенелому проселку, пока, наконец, лучи фар не уперлись в ворота одинокой фермы. Он не карабкался по крутому снежному склону к заброшенному сараю, где лежала его пациентка.
Я попытался продвинуть руку еще на дюйм. Голова теленка была запрокинута, и я кончиками пальцев с трудом проталкивал тонкую веревочную петлю к его нижней челюсти. Моя рука была зажата между боком теленка и тазовой костью коровы. При каждой схватке руку сдавливало так, что не было сил терпеть. Потом корова расслаблялась, и я проталкивал петлю еще на дюйм. Надолго ли меня хватит? Если в ближайшие минуты я не зацеплю челюсть, теленка мне не извлечь… Я застонал, стиснул зубы и выиграл еще полдюйма.
В дверь снова ударил ветер, и мне почудилось, что я слышу, как снежные хлопья шипят на моей раскаленной, залитой потом спине. Пот покрывал мой лоб и стекал в глаза при каждом новом усилии.
Во время тяжелого отела всегда наступает момент, когда перестаешь верить, что у тебя что-нибудь получится. И я уже дошел до этой точки.
У меня в мозгу начали складываться убедительные фразы: «Пожалуй, эту корову лучше забить. Тазовое отверстие у нее такое маленькое и узкое, что теленок все равно не пройдет». Или: «Она очень упитанна и, в сущности, мясной породы, так не лучше ли вам вызвать мясника?» А может быть, так: «Положение плода крайне неудачно. Будь тазовое отверстие пошире, повернуть голову теленка не составило бы труда, но в данном случае это совершенно невозможно».
Конечно, я мог бы прибегнуть к эмбриотомии[1]: захватить шею теленка проволокой и отпилить голову. Сколько раз подобные отелы завершались тем, что пол усеивали ноги, голова, кучки внутренностей! Есть немало толстых справочников, посвященных способам расчленения теленка на части в материнской утробе.
Но ни один из них тут не подходил — ведь теленок был жив! Один раз ценой большого напряжения, мне удалось коснуться пальцем уголка его рта, и я даже вздрогнул от неожиданности: язык маленького существа затрепетал от моего прикосновения. Телята в таком положении обычно гибнут из-за слишком крутого изгиба шеи и мощного сжатия при потугах. Но в этом теленке еще теплилась искра жизни, и, значит, появиться на свет он должен был целым, а не по кусочкам.
Я направился к ведру с совсем уже остывшей окровавленной водой и молча намылил руки по плечо. Потом снова улегся на поразительно твердый булыжник, упер пальцы ног в ложбинки между камнями, смахнул пот с глаз и в сотый раз засунул внутрь коровы руку, которая казалась мне тонкой, как макаронина. Ладонь прошла по сухим ножкам теленка, шершавым, словно наждачная бумага, добралась до изгиба шеи, до уха, а затем ценой невероятных усилий протиснулась вдоль мордочки к нижней челюсти, которая теперь превратилась в главную цель моей жизни.
Просто не верилось, что вот уже почти два часа я напрягаю все свои уже убывающие силы, чтобы надеть на эту челюсть маленькую петлю. Я испробовал и прочие способы — заворачивал ногу, зацеплял край глазницы тупым крючком и легонько тянул, — но был вынужден вновь вернуться к петле.
С самого начала все складывалось из рук вон плохо. Фермер, мистер Динсдейл, долговязый, унылый, молчаливый человек, казалось, всегда ожидал от судьбы какой-нибудь пакости. Он следил за моими усилиями вместе с таким же долговязым, унылым, молчаливым сыном, и оба мрачнели все больше.
Но хуже всего был дядюшка. Войдя в этот сарай на холме, я с удивлением обнаружил там быстроглазого старичка в шапке пирожком, уютно примостившегося на связке соломы с явным намерением поразвлечься.
— Вот что, молодой человек, — заявил он, набивая трубку. — Я мистеру Динсдейлу брат, а ферма у меня в Листондейле.
Я положил свою сумку и кивнул.
— Здравствуйте. Моя фамилия Хэрриот.
Ознакомительная версия.
