А так как греки отличались чрезвычайно богатым воображением, то не станем удивляться, что они видели собак не только вблизи, на земле, но и на небе. Созвездие Пса, куда входит звезда Сириус — по некоторым толкованиям это собака охотника Ориона, — есть и поныне понятие астрономическое.
Конечно, в античном мире собаку считали домашним животным. Ей никогда не приписывали исключительных или каких-либо особо положительных качеств. Герои Гомера, скажем, стоя под стенами Трои, перед каждой битвой, чтобы вызвать в себе ярость, осыпали друг друга ругательствами, среди которых встречается и такое: «Ты, в груди которого бьется сердце собаки…» Однако собака вовсе не труслива, наоборот, вступившись за своего хозяина, она бьется до последнего, а за хозяйскую овцу в схватке со стаей волков готова положить живот…
Греки использовали собак в бою, они вывели сильную породу собак молосских (видимо, наш дог), для охоты брали собак из Лаконии, а дамы благоволили к маленьким собачонкам, которых носили на руках и обкармливали сладостями. Это переняли от них дамы средневековья, да и нынешние тоже, ибо плохое и вредное, как ни странно, сохраняется в этом мире дольше всего остального. Мальтийский шпиц и в Греции и в Риме стоил очень дорого.
Римляне высоко ценили этрусских собак, то есть собак того народа, с которым испокон веков воевали и в конце концов покорили, хотя целиком впитали его культуру. Римляне, надо сказать, не слишком оригинальны, их интересы полностью исчерпывались политикой и созданием всемирной Римской империи. Культуру они переняли не только у греков, но и у других народов, с которыми время от времени сталкивались.
Римляне пришли в изумление, когда в войне с кельтским племенем галлов обнаружили, что этот народ использует в бою собак. Собаки были крупные, хищные и агрессивные и доставляли римским легионерам немало хлопот. Но главное, что поражало римлян, — это привязанность собаки к хозяину, даже павшему в бою. Собака сидела рядом, выла и никого не подпускала к нему. Для собаки он не был мертв. Такую верность до гробовой доски даже суровые римляне сумели оценить.
А впрочем, с собакой тогда связывали явления скорее неприятные. О звезде Сириус мы уже говорили: когда она выходила на небо, наступали так называемые «собачьи дни», «dies caniculares», — стояла мучительная, невыносимая жара, не заседал сенат, не было занятий в школах. Это слово и сейчас живет в русском языке — каникулы. А когда кому-то, кто играл в кости, не везло, говорилось «canicula, то есть «собачий», штрафной ход, или «ощенился». Проигравшему приходилось раскошеливаться…
Греки давали своим собакам различные имена, главным образом отражающие их действительные или желаемые достоинства. Римляне переняли у греков и это. Своих собак, к которым обращались по-латыни, они наделяли тем не менее именами греческими. В аристократических семьях это считалось хорошим тоном.
Следовательно, и здесь собакам жилось так же, как их господам: были собаки-аристократы, которых на прогулку водили рабы, но бегали и бродячие псы, и в них каждый, кому не лень, мог запустить камнем. Мясо молодых собак на столе богачей считалось деликатесом, имелись также собаки редкостных пород, которых преподносили в качестве драгоценного дара. Известно, что греческий бог Зевс, начав обхаживать Европу, первым делом подарил ей собачку…
О том, что в Риме держали сторожевых собак и, естественно, обязаны были отвечать за нанесенный ими ущерб, мы узнаем из мозаик в Помпеях. Владельцам собак вменялось в обязанность перед входом в дом выкладывать из камешков надпись: «Cave canem», то есть не что иное, как наше знакомое «Осторожно, злая собака». И чтобы исключить сомнения, сажали рядом эту самую собаку на привязи, и она скалила зубы.
Собака сопровождала различных богов, и прежде всего богиню охоты Артемиду (римляне звали ее Дианой), бога Гермеса (у римлян — Меркурия), который занимался вопросами торговли, а также бога Арея (или римского Марса) — того самого, что ведал войнами.
У Гомера мы можем прочесть одно из самых прекрасных повествований о собаке. Когда Одиссей под видом нищего вернулся на родную Итаку и, никем не узнанный, добрался до своего дома, его пес Арго был уже стар и немощен. Он лежал на куче навоза, покрытый клещами, служанки им не занимались, ибо все были уверены, что Одиссей уже не вернется. Но старый слепой Арго узнал своего хозяина и, не в силах подняться, лишь слабо завилял хвостом. Одиссея такая верность растрогала до слез.
Взаимоотношения собаки и человека уже тогда приобрели формы, близкие нашим. Это было истинным партнерством двух столь различных существ.
Греческая легенда о преступлении и наказании
(С перечислением собачьих имен)
В те давние времена, когда человек и зверь еще жили вместе и боги не гнушались общения с людьми, в те веселые времена, когда боги — по крайней мере в Греции — навещали людей и соблазняли земных женщин, которые этому, конечно же, радовались, хотя и целомудренно это утаивали, а дети, родившиеся после визита богов, как и все отпрыски знатных особ, уже и тогда, в те незапамятные времена, тоже пользовались исключительными привилегиями, — итак, в те стародавние времена, которые мы называем мифическими, стряслось не столь уж нашумевшее, но вместе с тем весьма трагическое происшествие.
Богиня Артемида, известная своей красотой и недоступностью, охотница, с луком и колчаном стрел, сопровождаемая сворой собак (вспомните упомянутых выше богинь шумерских и ассирийских), кроме прочих достоинств отличавшаяся еще и целомудрием, девственница, строго оберегающая свою девичью честь, чем иные богини явно пренебрегали, купалась однажды после утомительной охоты в горном потоке. И, как это часто бывает, забыв об осторожности, отпустила собак. Скинув не только лук, но и хитон из тончайшей ткани, она плескалась в прозрачной воде совсем нагая, как создал ее господь бог, если такое можно сказать о богине.
В тот же час по роковому стечению обстоятельств и в тех же самых местах охотился герой и красавец Актеон со своими друзьями и сворой злобных псов, натасканных на травлю зверя. И случилось ему, отстав от друзей, заблудиться в неприступных скалах, спускающихся отлого к горному потоку. Актеон был истинным охотником и передвигался по привычке без малейшего шороха и шума. Где-то вдали отзвучали охотничьи рога, не слышно стало собачьего лая, и лишь торжественная тишина вечной природы обступала его. И Актеон решил освежиться в прохладной заводи. И вдруг приметил в воде какое-то движение и услыхал плеск струй. Актеон подкрался поближе и замер: в заводи купалась ничего не подозревающая дева. Она была прекрасна, как может быть прекрасна лишь богиня.
Актеон не стал утруждать себя размышлениями, какая из богинь могла тут оказаться, ибо сразу понял, что нашел свое счастье и может сделаться возлюбленным одной из вечных олимпиек.
Он был настоящим мужчиной и потому не спешил, а, затаив дыхание, лишь жадно глядел на обнаженное женское тело со сверкающими на белой коже капельками влаги.
Все же в нем заговорил охотник. Внимательно осмотрев место, где он нежданно наткнулся на столь прекрасную добычу, Актеон заметил легкий хитон, серебряные сандалии с ремешками и драгоценный лук неописуемой красоты. И догадался, что купающаяся красавица — сама Артемида! Он, охотник Актеон, не раз обращал к ней свои молитвы и приносил кой-какие жертвы и потому не сомневался, что имеет право наглядеться на нее досыта. По крайней мере так долго, пока она не заметит его и, растроганная таким благородством и любовью, не откроет ему своих мокрых объятий и не позволит осушить свое тело пламенными лобзаниями.
Нет ничего хуже самоуверенности мужчины, полагающего, будто женщина, с которой он едва знаком, проявит к нему благосклонность лишь потому, что он слывет неотразимым любовником!
Охотник Актеон отшвырнул лук богини Артемиды в сторону, раздвинул кусты и вышел на берег заводи.
Богиня, услыхав треск ветвей, тихонько вскрикнула и погрузилась в воду по шейку. Очи ее потемнели от гнева. До чего прекрасна! — подумал Актеон. — Все женщины в бессильном гневе прекрасны. Сейчас она в моей власти. Пока лишь во власти моих глаз, но скоро окажется и во власти моих рук». О том, что последует дальше, он думать не мог, потому как у него и без того голова шла кругом.
— Богиня, — сказал он, дрожа от страсти, прерывающимся голосом. — Ты самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел и которое, охотясь, сподобился поймать. Теперь ты моя! Ты отлично знаешь, что нет на свете мужчины, который мог бы обидеть такую красавицу, как ты. И потому не бойся, если, конечно, не убоишься любви человека.
Но, как уже было сказано, Артемида была богиня целомудренная. Сестры ее, например Афродита или Афина Паллада и даже Гера, те не стали бы поднимать шума, если 6 их застал нагишом красавец охотник. Известно, что эти три богини не постеснялись показаться именно в таком виде царскому сыну Парису, потребовав отдать яблоко той, которую он сочтет самой прекрасной. Более того, каждая ему что-нибудь посулила, если он вручит яблоко именно ей.
