Ознакомительная версия.
– Ну, – выпятил губу Павел, – по описанию вроде она.
– Вот именно, что «вроде»… «По описанию», – передразнил напарник.
– Так и это, – Паша ткнул в меня пальцем, – поводок обрезан. А где второй кусок поводка?
– Где-где, – передразнил полицейский, – в отделе. Поехали.
– А его куда? – он кивнул в мою сторону.
– С собой, конечно.
«Знакомая обстановочка. Бывал я уже в участке. Интересно, снова меня в обезьянник посадят?»
Но на этот раз обошлось. Мне разрешили находиться в дежурной комнате. Устал я от всей этой суеты, лёг в углу и стал дремать. Слышу, о моей старушке говорят.
– Мы её допросили, хотели уже домой отвезти, а она – брык – в обморок. Переволновалась, наверное.
– Или перепила, – съязвил один из полицейских. – Врачи что сказали?
– Похоже на инфаркт, – ответил дежурный.
«Ой! Это совсем плохо. Инфаркт, говорят, очень плохо. Бедная моя Полина Фотеевна…»
– Я звонил в больницу, – продолжает дежурный, – вроде оклемалась старуха, но выпишут не скоро.
– А что с псом?
– Пока не решили. Позвонил бабкиной сестре, должна подъехать.
В общем, всё более-менее стало налаживаться. Вечером я уже был в квартире Ирины Фотеевны. Правда, здесь я почувствовал себя как в зоопарке. Не подумайте, что вокруг одни звери. Нет. Просто на меня пришли посмотреть, наверное, все жильцы пятиэтажки. Оказалось, почти никто из них никогда не видел живого поводыря. Каждый пытался меня погладить, все нахваливали, говорили, какой я умный и воспитанный, словно они со мной сто лет знакомы.
Ну, что воспитанный, догадаться нетрудно – сижу спокойно, ни на кого не гавкаю, не рычу. А вот как они определяют, что я умный? Так, видимо, для красного словца. Смотрины закончились далеко за полночь.
«Дадите вы мне сегодня поспать или нет? Уже плешь мне на голове прогладили. Зарычать, что ли? Может, тогда отстанут. Нет, нельзя. Нельзя компрометировать профессию поводыря. Чему нас учили в школе? Терпению и снисходительности к людям. Ладно уж, потерплю – побуду у вас диковинным зоосадовским кенгуру».
Смотрины не прекратились и на следующий день. Правда, уже обошлось без оханий-аханий. Да и народу поменьше. Забегая вперёд, скажу: прожил я здесь около двух недель. Гулять меня выводил соседский мальчик по имени Стёпа. Хороший такой пацан. Хотя и болтливый до ужаса. Посадит меня рядом и рассказывает о себе, о своих родителях, делится и радостями, и горестями. Однажды пришёл очень расстроенный, вышли мы с ним на улицу, а он чуть не плачет и рассказывает мне:
– Ты знаешь, Трисон, есть у нас в школе одна учительница, она меня просто достала. Такая несправедливая. Я сегодня даже сильно-сильно нагрубить ей хотел. Представляешь, написал контрольную работу по физике на «пять». Вот честное слово, сам написал. Ни у кого не списывал. Ты хоть мне веришь?
– Ав, – отвечаю.
– Так вот, – продолжает Стёпка, – эта… эта… старая дура перед всем классом говорит: «Стёпа контрольную у кого-то содрал, я не верю, что он сам написал на «отлично». Вот скажи, Трисон, как я должен поступать в таком случае? Улыбаться и соглашаться? Я, естественно, возмутился. А она дальше: «Как это так? Всю четверть «три-три-три», а контрольную на «пять». Так не бывает!» А я ей говорю: «Так я же готовился, понимаете? Вот и написал на «пять». И она мне вдруг предлагает: «Давай перепишем после уроков». Ну, я и согласился.
– Р-р-р! – посочувствовал я парню.
– И… и, – Стёпка изо всех сил ударил кулаком по лавке, – и сделал ошибку. Понимаешь, одну ошибочку. В результате получил «четыре». И училка поставила в журнал именно вторую оценку. Скажи, разве это справедливо?
– У-у, – отвечаю. Вы же помните, что на моём языке это означает «нет».
– Вот и я так считаю, – Стёпка, кстати, очень быстро разобрался в моём собачьем лексиконе. – А папа говорит, что я зря согласился переписывать контрольную работу. Мол, есть такая штука, как презумпция невиновности. То есть любой человек не виновен до тех пор, пока нет доказательств. Да и я сам понимаю, что зря. Не надо было этого делать. Но учительницу эту я теперь ненавижу. Может, конечно, и отойду со временем, но знаешь, как неприятно на душе.
Хороший пацан, этот Стёпка. Если бы был слепой, мы бы с ним сработались. Зря учительница его обидела. А что поделаешь, учитель – это же как в нашей школе инструктор. Если что втемяшил себе в голову, лучше сразу смириться, иначе вытряхнет тебе все мозги. Но у людей, конечно, сложнее. Мы-то собаки с учителем не спорим, выполняй команды, хоть тресни, а то можешь ещё и скрученной в трубочку газетой по башке получить. А вот с учениками-людьми нужно быть поаккуратнее. Их шибко не подрессируешь. Это всё равно, как если бы меня стала дрессировать другая собака. У нас тоже опытные поводыри натаскивают щенков, но при этом они никогда младших не обижают и не унижают недоверием. У нас, собак, всё строго, но по-честному.
Степан не просто ругает школу. У него свой взгляд на неё. Разошёлся пацан не на шутку и целую лекцию мне прочитал. Не знаю, прав он или нет, у нас в собачьей школе ведь другие порядки. Ну, а если среди читателей есть школьники, на всякий случай привожу размышления моего нового друга. Может, вам они понравятся.
– Ты не подумай, Трисон, что я не люблю школу. Нет, с этим всё нормально. Я тебе ещё не надоел своими разговорами? – неожиданно спросил парень.
– У-у! – ответил я. Впрочем, не соврал. Я люблю всякие новые рассказы послушать.
– Ну тогда продолжаю. Я, конечно, не совсем хорошо знаю проблемы взрослых, ну там зарплата учителя или какие другие дела. Об этом сами взрослые пусть думают, как решать. Но у меня есть кое-какие мысли о самой учёбе. Будь моя воля, я бы ввёл в школах что-то типа стипендии. Понимаешь? Учишься без троек – получи премию. Учишься на одни пятёрки – пожалуйста, получи стипендию отличника. Понятно, что на всё это нужны деньги. Но зато государство реально докажет, что ему нужны наши знания. Правильно я говорю?
– Ав, – отвечаю, чтобы не обидеть лектора.
– Молодец, – Стёпка потрепал меня за шею. – Дальше: важно, кто нас учит. Если на перемене ученик даже случайно увидит учителя с сигаретой в зубах, согласись, это уже напрягает.
– Ав-ав! – подтвердил я. Тут Стёпка прав на все сто. Уж что я очень не люблю, так это сигаретный дым.
– Но самое главное, Трисон, – Стёпка сделал паузу и повторил: – Самое главное, я бы отменил в школах двойки и единицы. Серьёзно. Ну, на фиг они нужны? Наши оценки – это как у взрослых зарплата. Нет денег – думай, где их заработать. Нет оценок – думай, как получить от трёх до пяти баллов. Вот у тебя в школе были оценки?
– У-у! – замотал я головой.
– Вот видишь! – радостно воскликнул Стёпка. – Но ты же от этого не стал плохим специалистом. Правильно?
– Ав-ав! – согласился я. Тут и спорить-то не о чем.
– Представляешь такой прикол? Человек окончил школу, ему выдают аттестат, а там нет оценок. Аттестат есть, а оценок нет. Или там по пению и физре стоит пара четвёрок, и всё. О чём это говорит? О том, что человек в школу-то ходил, только не учился, а валял там дурака. А пришёл человек после школы поступать, к примеру, на филологический факультет, а в аттестате нет оценки по химии. Ну и что? На фиг она ему нужна – филологу. Что он там будет химичить? Ему языки нужно учить.
– Ав! – поддакнул я на всякий случай.
– Ты пойми, Трисон, те, кто реформирует нашу школу, они ведь мыслят иначе. Не так, как мы. Хотя, возможно, мне просто кажется. Но в любом случае было бы неплохо, если бы они с нами советовались – с учениками, имею в виду. Ты, наверное, думаешь, что школьники против дисциплины? Ничего подобного. Наоборот, для меня важен авторитет преподавателя. Я не хочу видеть униженного учителя. Это же мои наставники. Они для меня как вторые родители. Хочу их уважать и любить. Но при этом они должны любить и уважать меня. В моей школе таких проблем почти нет. В основном с нами говорят вежливо и корректно. А вот мои знакомые, друзья, соседи, которые учатся в других школах, рассказывают такие вещи, что волосы дыбом встают. Учитель может обозвать и идиотом, и даже обматерить, а то и чем-нибудь по башке огреть. Ну, и как же после этого ученик будет уважать и любить учителя? Вот тебя в школе учитель бил по голове?
– У-у! – отвечаю.
– Вот видишь! Даже собак не бьют.
Ну, если честно, иногда доставалось свёрнутой газетой по ушам. Но то и ударом не назовёшь – больше шума. Но всё равно было страшно. Я ведь, когда был щенком, тоже любил побаловаться. Но мне инструктора всегда попадались добрые. Хотя злые у нас не приживаются. Впрочем, не стану продолжать Стёпкин рассказ. Лучше расскажу вам кое-что ещё.
Вечерами, когда Стёпка уходил домой, я слушал другие истории. К Ирине Фотеевне ежедневно приходит подруга – пожилая, но удивительно лучезарная женщина. Сразу видно, добрый человек. Вот когда я узнал всю, ну, или почти всю, историю жизни своей подопечной.
Ознакомительная версия.
