С Борисом я познакомился летом 2007 года. День стоял чудесный – безоблачный, радостный. В юности таких дней полным-полно, а после тридцати они уже на вес золота: когда никаких особых дел нет, зато есть друзья, никто никуда не спешит, всем весело, и будущее с прошлым на время отступают.
Возглавляли кавалькаду мы с Ди, в следующей машине ехали Стив, Сью, Карл и Наоми, а за ними – Лео. Карту доверили нам с женой; мы все перепутали, проскочили нужный разворот, и в результате наша компания добралась до конюшни на полчаса позже. Впереди нас ждал пикник на пляже Холкхем-бич, в красивейшем месте Британии – не говоря уж о Норфолке, – поэтому настроение у всех было приподнятое. У всех, кроме Бориса. С той самой секунды, как мы вышли из машин, он только и делал, что дулся и едва волочил ноги. Хочу отметить одно: несмотря на его гадкое поведение, я не стал требовать с Бориса часть денег за оливки и салями, купленные нами в Эйлшеме. Великодушие не позволило, кто бы мог подумать!
Подростком я имел дурную привычку: когда куда-нибудь шел, по дороге обрывал листья с деревьев и кустов. Плохо, знаю. Но я это перерос. Столь низкопробный вандализм еще простителен для тринадцатилетнего мальчишки, однако взрослый Борис вел себя ничуть не лучше: останавливался возле каждого куста и обязательно с него что-то срывал. Типичное поведение скучающего зловредного отрока.
А как он среагировал, когда Наоми указала нам на ворота стойла? Ворота скрывали мерина по кличке Принц. «Забавно», – сказала она, потому что написано было неразборчиво и получалось «Прыщ». Борис лишь презрительно фыркнул, будто он тут выше всех. Даже если ему не смешно, разве трудно похихикать – чтобы не обидеть Наоми?
Ди часто находит оправдания таким, как Борис. Да, он действительно был среди нас единственным местным и, возможно, поэтому воспринимал окружающую красоту как данность. Но, на мой взгляд, мы гуляли в живописнейшем месте Северного Норфолка, светило солнце, в полях скакали зайцы, и не поддаться такому очарованию мог только противный, упрямый единоличник.
– По-моему, он мерзавец, – сообщил я Ди на ухо.
– Ну и заявка, – тоже шепотом ответила она. – Не спеши с выводами.
– Ведет себя грубо, согласись. И, честно говоря, попахивает. Вряд ли я смогу с ним дружить.
– Не зарекайся. Вдруг ты его полюбишь?
Не могу сказать, будто Борис не понравился мне внешне. Выглядел он вполне симпатично – косматый такой – и об этом знал. Его привлекательность не будила во мне никаких комплексов. Да и вообще – я был немного его выше. Хотя, когда мы стояли рядом, Борис посматривал на меня свысока.
Дело не в этом, а в том, что я сочувствовал Стиву, которому «повезло» ехать на Борисе верхом. Стив – парень очень в себе уверенный, у него едкое и откровенно непристойное чувство юмора, и обычно он легко становится душой любой компании. Однако сейчас мы находились во владениях Бориса, и он не желал никому уступать первенства. С того места, где стояли мы с Лео, хорошо были заметны все зловредные выходки Бориса: он жевал листву, тянул волынку, насмешливо фыркал и никак не реагировал на натянутые поводья. Словом, Стив изрядно ото всех отстал.
Изначально мы планировали кататься вшестером: Стив, Сью, Карл, Наоми, Ди и я. Но потом с нами захотел поехать Лео, а на конюшне больше не оказалось лошадей, и я, чтобы не бросать его в одиночестве, тоже решил пропустить катание – несмотря на то что плату за него мне не вернули.
– Точно не поедешь? – сочувствовали мне все.
Я охотно принимал соболезнования и демонстрировал несуществующее горе. На самом деле я был на седьмом небе от счастья. Верхом я в своей жизни ездил совсем мало и очень-очень неумело. К тому же рядом с лошадьми я сильно нервничал. Лошади, между прочим, отлично это чувствовали и, уверен, специально меня доводили.
О любви Ди к лошадям я узнал еще на первом свидании, но всю степень этой любви прочувствовал лишь во время нашего второго совместного отпуска, в Девоне. Ди попросила остановить машину – захотела поприветствовать туземных пони, кочевавших по Дартмуру. Очень скоро рядом со мной на переднем сиденье возникли три лошадки. Глядя на меня глазами-бусинками, они принялись жевать руль. Надо сказать, руль в «Форде-Фокус» начала двадцать первого века был каким-то резиновым и не очень приятным на ощупь. Но это не означало, что слюни и укусы улучшили бы его конструкцию. Ди, однако, ничуть не переживала: застыла рядом с автомобилем в обнимку с еще двумя пони. На лице ее блуждала глуповатая младенческая улыбка.
– Погладь их, не бойся, – предложила Ди.
– У них такие зубы огромные…
– Никто тебя не укусит.
– Откуда ты знаешь? Смотри, вот этот сейчас начнет глодать ручной тормоз.
– Маленькие безобидные пони! Неужели ты их боишься?
В любых искренних взаимоотношениях рано или поздно наступает момент, когда необходимо раскрыть все тайны прошлого. Поэтому тем же вечером в коттедже, который мы сняли на неделю, я рассказал Ди правду. Мне было одиннадцать лет, и я играл в футбол на поле за родительским домом. Вдруг на меня кинулась огромная черная кобыла. Через дыру в заборе я успел юркнуть в соседний заброшенный сад за секунду до того, как страшилище врезалось в ограду у меня за спиной. Я старательно живописал весь ужас ситуации, оставившей в моей душе неизлечимую рану, – даже про пар из ноздрей черной кобылы упомянул, – но Ди это не тронуло.
– Очень странно, – протянула она. – Лошади на людей обычно не нападают. По крайней мере без причины.
– Еще как нападают! Я в кино видел. Помнишь, с Джоном Уэйном? Он там вместе с ковбоями табун перегонял. Ковбои сначала были плохие, а потом все подружились.
– Ты пинал мяч рядом с лошадью?
– Нет, совсем не рядом.
– Что значит «совсем»?
– Шагов двадцать пять, может. Не помню. Это было в начале восемьдесят седьмого года!
– Двадцать пять шагов – это очень близко. Ты ее, наверное, напугал.
– Да я на том поле всегда в футбол гонял. Разыгрывал четвертьфинальный матч кубка мира восемьдесят шестого года. Я был Линекером, но не промахивался, а забивал спасительный гол. Там часто лошади паслись, и никаких проблем у нас с ними не возникало. А тут вдруг новенькая. Это вообще не ее поле было!
– Ее. Поле всегда принадлежит лошади. Таковы правила. Запомни.
В последующие годы Ди не раз предпринимала попытки излечить меня от умеренной конефобии.
– Вот поездишь верхом, и твое отношение к лошадям изменится, – считала она.
Поверив Ди на слово, я однажды последовал за ней в беспросветную норфолкскую глушь, в школу верховой езды. Дело было в 2004 году. Сам не знаю, чего именно я ожидал от своего первого настоящего экскурса в лошадиный мир. Наверное, думал, что нас радостно встретит властная дамочка – с выпирающими зубами и в бриджах, – отведет к стойлам. На дверцах красивым почерком будут выведены клички (Лошарик, Боливар), а над дверцами я увижу аккуратный ряд длинных носов. Реальность оказалась совсем не такой. В здешнем саду сорняки не рвали с тех времен, когда жокей Лестер Пигготт в последний раз выиграл Дерби. Кроме сада, еще были ржавый фургон, пара больших сараев и домик, чьи некогда белые стены теперь облупились и пошли разводами.
Не зная, куда идти, мы побрели к дому. Миновали упавшую деревянную вывеску с надписью от руки: «… клубники – 80 п. за фунт». Кто такие клубники? Члены клуба? Они что, правда надеялись продать эту потрепанную доску – пусть даже за такие смешные деньги? Дверь в домик была нараспашку. Я постучал, переступил порог и проблеял: «здрасьте». К нам вышел толстяк: редкие волосы зачесаны поперек головы, маскируя лысину; лоб потный, рукава синтетической рубашки закатаны. Мы сообщили, что у нас заказано катание верхом, мужчина крякнул и исчез в темных глубинах дома. На смену ему явилась худая, неопределенного возраста женщина с запавшими глазами; у нее не хватало по меньшей мере пяти зубов. Она точно так же крякнула, протянула нам две пары черных сапог и едва заметным кивком направила в сторону сарая. Там нам вручили шлемы и показали двух коренастых лошадок породы коб – Боба и Бесс.
Пора бы свести знакомство с инструктором, решили мы с Ди. Выяснилось, что инструктора зовут Шэрон, но дальше этой информации дело не пошло. Предназначенный для меня коб Боб щеголял бурно заросшими бабками. Я попробовал разрядить обстановку шуткой насчет красивого коня в брюках-клеш, но она не сумела пробить броню безразличия Шэрон. «И эта женщина будет водить меня между жизнью и смертью целых два часа», – вздохнул я.
Уверен, задавать деревенским цыганам-конелюбам вопросы про безопасность – непростительная грубость. К тому же Ди по телефону объяснила Шэрон, что я новичок. Однако я не удержался.
– На всякий случай: вы же знаете, что я первый раз?
– Гыхм, – ответила Шэрон.
– И вы, наверное, к Бобу что-нибудь привяжете? И будете это что-нибудь держать крепко-крепко? Чтобы он меня не скинул.
