По молодости лет Тунцу очень нравилось следить за порядком. То, что драк он не допускал, это понятно, так и должно быть. Но он еще не терпел, когда нарушали установленные людьми правила. А главное из них — нельзя воровать; если хочешь чего-нибудь — попроси. И тут поле деятельности для нашего блюстителя законности оказалось бескрайним.
Для начала он ополчился на ризеницу Валькирию[17]. Та мимо еды никогда не могла пройти спокойно, потому недолго думая стащила у Тунца кость из-под самого носа, а потом на его глазах вообще на стол полезла. Тун провел такую воспитательную работу, что с того момента Валя при его виде просто в стенку впечатывалась — авось не заметит.
Когда же в доме появились кошки, хлопот у Тун Хана прибавилось. Для начала ему пришлось смириться с тем, что эти создания скачут по диванам, подоконникам и даже — о ужас, ужас! — запрыгивают на стол. И вот однажды Лариса поставила кошачью миску на подоконник и ушла, а Тунцу не объяснила, что это еда для кошки Каськи. Приходит и видит дивную сцену.
Каська с каким-то сиплым мяуканьем прыгает на подоконник, а Тун ловит ее всей пастью и осторожно ставит на пол. Каська вновь прыгает, и ее опять возвращают в исходное положение.
Заметив Ларису, пес было кинулся ее приветствовать, но кошка взлетела в воздух — и Тун с тяжелым вздохом перехватил ее на лету.
— Тун, что ты делаешь?! Это же Каськина рыба, пусть ест спокойно!
Во взгляде собаки явно читалась укоризна, мол, а сразу нельзя было сказать, я тут пашу как проклятый… И впрямь, судя по виду обоих зверей, «развлекались» они уже долго. Во всяком случае, кошка была обслюнявлена от ушей до кончика хвоста, да и Тун изрядно запыхался.
В другой раз, когда кошек было уже две, на полу кухни в тазу оставили размораживаться большую упаковку куриных ножек. Видимо, Туну пришлось совсем несладко — попробуй уследи сразу за двумя вороватыми бестиями. Тогда он решил, что надо спасать хоть что-то. Вытащил из таза самую здоровую ногу и лег на нее грудью. Увидев вернувшуюся Ларису, Тун радостно вскочил и вернул «спасенную» ножку Буша на место.
В своем стремлении все делать правильно Тунец не только терроризировал кошек. Когда у Каськи родился котенок, он очень внимательно изучил малыша, невзирая на шипение молодой мамаши. А уж когда Кася сама принесла сына в гостиную, Тун впал в воспитательный раж. Посмотрев, как кошка вылизывает котенка, он решительно отодвинул ее в сторону. Осторожно улегся, поместив хвостатый комочек между передними лапами, и принялся мыть его сам. Одного движения собачьего языка хватило, чтобы котенок промок насквозь и откатился на добрый метр вперед. Тун кинул гордый взгляд на кошку, мол, смотри, как надо детей мыть, и бережно подкатил котенка обратно. Пришлось прервать эти водные процедуры, пока Касю не хватил инфаркт.
Годы шли, рождались новые щенки. Нескладные голенастые подростки превращались в очаровательных сук и нахальных юных кобелей. Тун стал отцом, потом дедом — хлопот все прибавлялось. Ведь приходилось воспитывать мелких, учить уму-разуму молодых кобелей, а уж с суками только зазевайся…
Да и то легко сказать — учи молодых, сами бы попробовали. Вон ходит очередное юное дарование, лапку он, видите ли, задирать научился, кобелем себя считает. С ним ведь как надо: сначала сбить с ног, повалять по земле хорошенько, пастью открытой по буйной головушке постучать, в ухо рыкнуть. А вот когда он вспомнит, что место его в стае последнее, и кверху пузом опрокинется, то надо мордой в живот ткнуть, прижать и рычать. А он, нахал, что делает?! Валяется на спине, скулит, вроде как извиняется, а сам в это время подружкам умильные рожи строит! Приходится опять его, кабана кормленого, в землю втаптывать, а годы-то идут, силы больше не становится.
Когда же мы еще и вожака второй стаи Зартая отвезли в Чехию[18], Тун взбунтовался. За ту неделю, что нас не было, ему пришлось трудиться в две смены, надзирая за порядком и в своей стае, и в ставшей бесхозной Зартаевой. Вернувшись домой, мы поздоровались с Тунцом и опять выпустили его во двор, к стае.
Что тут было — просто этюд «Заявление на стол с хлопаньем дверью»! Тун Хан демонстративно влетел в выгул, разложил всех молодых кобелей как цыплят табака, наорал на сук, нагнал страху на щенков, загнав их под крыльцо. Потом развернулся и демонстративно отправился к выходу.
Я попыталась загородить дверь: «Сдурел ты что ли, что за террор устроил?!» Молча, не удостоив меня и взгляда, Тун прошествовал в дом и остановился перед дверью в жилые помещения. Демонстративно поскреб ее лапой, мол, открывай, чего стоим!
Запустили пса домой, мол, что случилось, ты что на всех собак кидаешься?! Тун смотрел на нас с явным неудовольствием — ну неужто непонятно, что я вам не мальчик, чтобы две стаи в порядке держать, да еще и ночью дом сторожить!
Так и не стал больше Тун со стаей возиться, не захотел нести бремени руководства. Ему вполне хватало охраны дома и общества любимой подруги Зорьки. С другой стороны, с хозяевами ведь тоже хлопот хватает: то в поездках их сопровождай, то сиди с ними за полночь, пока они чаю напьются и наговорятся, а то еще затеют в темноте на крылечке курить.
Одним словом, и тут не отдохнешь толком, а все говорят, мол, пенсионер, ветеран. Вот именно, что ветеран. Самый костяк любого войска — это ветераны. Кому, как не им, все порядки знать и блюсти их крепко-накрепко. Вот почему ветеран — это не только почет и привилегии, это в первую очередь ответственность!
Уртоку уже пять лет, он матерый кобель-среднеазиат — очень важный и весьма ленивый. Поваляться на солнышке или на снегу, прикрыв глаза, — вот это самое подходящее занятие для уважающего себя кобеля. Нет, конечно, если появятся чужие, он первый кинется с ревом на решетку и покажет всем! Или, допустим, если молодняк совсем распоясался и носится кругами, норовя оттоптать лапы, тогда придется встать и навести в стае порядок. Но когда все спокойно, лучше лежать и спать, и видеть сны, быть может…
По вечерам я забираю его из общего выгульного двора, куда собак выпускают пообщаться, и отвожу в его персональную вольеру, таунхаус, как это у нас называется. А что, очень даже похоже: уютная, закрытая с трех сторон беседка, в которой стоит будка, и зеленый дворик. Хочешь — спи в будке, хочешь — под настилом беседки, а можно и на травке поваляться. Всем кобелям ужасно нравятся их таунхаусы, и Урток не исключение. Я набрасываю ему на шею водилку[19], и Урток бодрой рысью чешет домой отдыхать. Можно подумать, что он за день так переработал.
Однако в этот раз пес резко тормозит в открытой двери таунхауса, дергает головой — и водилка слетает прочь. Урток срывается с места в галоп и принимается носиться по усадьбе, благо побегать места хватит. Можно нарезать несколько кругов вокруг дома, сбегать в заросший сад, наведаться к огороженному сеткой дворику, где живут гуси, и поздороваться с ними. Словом, бездна веселья, и взрослый кобель носится, вскидывая задом, точно малый щенок. Я перехватываю его на краю глубокой ямы, что находится между садом и гусятником, из которой берут песок для стройки. Пес вздыхает, но безропотно позволяет надеть водилку и отвести себя на место.
На следующий день история повторяется: он вновь резко останавливается в двери таунхауса и, сбросив водилку, уносится вдаль. На сей раз Урток не позволяет перехватить себя в узком месте и, не слушая моего окрика, карьером несется к гусятнику.
О, какой конфуз! Взрослый, солидный пес вгорячах совсем забыл о сетке ограждения и со всего маху бьется об нее лбом1 Удар так силен, что его отбрасывает от сетки и Урток позорнейшим образом плюхается на зад. Меня разбирает смех, а пес, опустив голову и пряча глаза, бредет в мою сторону. Что там удар головой — его самолюбие пострадало гораздо сильнее! Он, матерый кобель, вожак стаи и многократный победитель выставок, чемпион и отец чемпионов, был осмеян, как самый глупый и маленький щенок. И ведь за дело осмеян-то, нечего носиться как угорелому, не разбирая пути. Права ведь старшая, ох как права, но ведь и стыдно-то как, хорошо хоть не видел никто!
Больше Урток не пытался хитрить и своевольничать — ну как опростоволосишься на глазах у сук и детишек, как тогда быть?!
Внешность обманчива — кто не слышал этого избитого выражения, но ведь оно верно. Вот посмотреть на Дахмата — громадный среднеазиат. В холке хорошо за восемьдесят сантиметров, чуть удлиненная шерсть топорщится гривой на лопатках, на голове по самые глаза надвинута черная шапочка, а сами глаза — темные на черном — строго поблескивают в ее прорезях. Бандит, да и только. А челюсти?! Когда лежащий пес в своей излюбленной манере, чтобы рассмотреть что-нибудь позади, не поворачивает голову, а закидывает ее на спину и распахивает пасть — это ж крокодил!
