— Отдавай картофель! — снова завибрировал Шкрук.
Лай носился вокруг корабля и кусал броню. Это было бесполезно и вызывало только новые взрывы хохота.
— Отдавай картофель! — призывал космонавт. — Отдавай картофель!
— Не отдам! — лаял пес. Он понимал бессмысленность своих действий, но не в силах был обуздать ярость, которая управляла его телом, бурлила в нем, кипела, заставляя сверкать глаза, брызгать слюной, бегать и кусать корабль.
Искусанный корабль голосом Шкрука долго повторял:
— Отдавай картофель!
Но все же перестал — устал, или надоело упорное кружение пса, и сказал:
— Послушай, Лай, договоримся по-хорошему. Тебе нужен свет. Мне нужен картофель. Ты мне — картофель, я тебе — свет. Все просто, все довольны.
— Нет, — не согласился пес, продолжая движение.
— Лай! Лай, опомнись! Остановись!
Лай не останавливался.
Воздух вокруг посветлел. Каврак вернулся на небо.
По инерции Лай сделал еще один круг и остановился.
— Как тебе представление? — спросил Шкрук.
— Лучше не бывает, — ответил пес, переведя дыхание.
— Я могу повторить, если тебе понравилось.
— Не надо.
— Что так?
— Голова кругом идет.
— Понимаю. Я только смотрел на тебя, но тоже голова закружилась. Надеюсь, что в следующий раз ты будешь разумнее. Мои намерения не изменились.
Лай посмотрел на картофельное поле, потом перевел взгляд на корабль. Он хотел, чтобы космонавт видел его глаза.
— Очень плохо, сказал он, — что ты выключил свет.
— Я понимаю. Тебе было страшно.
— Не в этом дело. Мне было страшно — верно, но не за себя.
— Как это?
— Свет очень нужен картофелю. Не будет света — картофель не будет расти.
— Правда?
— Да. Картофелю было плохо, когда не светил Каврак.
— Я не знал.
— Всем растениям нужен свет. Странно, что ты этого не знал.
— Я слишком долго путешествовал по космосу. Все забыл. Но это не меняет дело.
— Картофель очень страдал.
— Все равно. Я готов пойти на крайние меры. Меня ничто не остановит. Свои возможности я тебе продемонстрировал. Надо будет — я буду выключать свет десятки раз, до тех пор, пока ты не дашь согласие на то, чтобы я забрал весь картофель.
— Зачем тебе мое согласие?
— Неужели не понятно?
— Нет.
— Мне нужен картофель.
— Но ты так силен, что можешь отобрать его без моего согласия. Разве я не прав?
— Не совсем. Я хочу, чтобы картофель был отдан добровольно.
— Зачем?
— Это не имеет значения.
— Ладно. Я подумаю.
Лай отвернулся от корабля и пошел на картофельное поле. Он не видел выхода. Шкрук не врал, когда утверждал, что в космосе все знают, как он упрям. Лай тогда не поверил, но Шкрук делами убедил в своей правдивости. Ничто не могло заставить его отказаться от своих намерений. Картофель надо было отдавать.
Лай остановился у первого ряда растений и лег. Он не прощался с картофелем, как думал космонавт, рассматривая его из корабля, а посылал в почву сигнал, на который должен был прийти ответ. И ответ пришел.
Перед носом пса почва зашевелилась и оттуда выкопался побег-столон, на конце которого было небольшое утолщение — молодой клубень. Кожица его лопнула и в щели появился круглый, без зрачка, глаз. Пес знал, что на него смотрит и чувствует его мысли все картофельное поле. Он собрался, чтобы яснее передать свой план картофелю. Его поняли. В знак согласия побег-столон покачал клубнем и закопался обратно.
Лай встал и пошел к кораблю.
Люк в корабле был открыт. В проеме стоял муляж Шкрука и высовывал наружу длинные усики. Лай заметил, что муляж был отремонтирован.
— Все в порядке? — спросил Шкрук.
— Да.
— Я буду иметь картофель?
— Да. Можно забирать.
— Великолепно! Я знал, что ты достаточно разумен, чтобы дать согласие.
— Ты не оставил мне выбора.
Голос Шкрука довольно вибрировал:
— Я же говорил, что заставлю тебя отдать мне весь картофель.
— Ты очень упрям.
— Все в космосе знают, как я упрям. Я готов на все, чтобы получить желаемое. Мне это всегда удавалось.
— Поздравляю.
Лай говорил явно не искренно в отличие от Шкрука, который сказал:
— Благодарю.
Из корабля выдвинулся трап и муляж сошел вниз. За ним тянулся шланг.
Лай посторонился.
Шланг был прикреплен к брюху муляжа. На взгляд пса слишком тонкий: непонятно, как космонавт будет забирать картофель.
На краю картофельного поля муляж остановился и присел, словно хищный зверь перед прыжком. Голова запрокинулась вверх. Под ней открылось жерло воронки.
— Прижмись, — посоветовал из корабля Шкрук. — Не то тоже попадешь в поглотитель.
Лай послушно лег и вжался в почву. Он был убежден, что космонавт не шутит — Шкрук все время говорил правду.
Начало работы возвестило о себе свистом. Звук постепенно тяжелел, уходил в низкие частоты. Свист перешел в вой, в ужасные завывания, от которых шерсть пса вставала дыбом.
Пыль заполнила воздух.
Лай прикрыл глаза, опустил и прижал к голове уши.
Все картофельное поле поднялось в воздух. Растения летели. Почва темной тучей закрыла Каврак.
Картофель втягивался в жерло воронки. Почву останавливал невидимый Лаю фильтр.
Впечатление было такое, что работает ускоритель времени: слишком быстро продвигалась работа. Шкрук забирал картофель жадно, нетерпеливо. Так никогда не действовали роботы. Пес дрожал в отвращении.
Работа завершилась неожиданно.
Вой перешел в свист и прекратился.
На картофельное поле было жалко смотреть. Оно все было перекопано. В разных местах по одиночке лежали части растений, словно трупы на поле боя после сражения.
Лай страшно и безысходно завыл.
Муляж попятился и скрылся в корабле. Трап вдвинулся. Люк закрылся.
— Благодарю, — снова сказал Шкрук.
Корабль готовился к взлету. Зеркальный шар начал врастать в корабль. Врастание, как и рост, сопровождалось громким скрежетом, лязгом и ритмичным постукиванием металла о металл. Раздался хлопок и музыка оборвалась. Корабль принял свой обычный полетный вид.
— Я улетаю в космос, — сообщил Шкрук.
И корабль улетел.
Лай остался в полном одиночестве.
Но скулить было не время. Надо было закрыть глаза и внимательно слушать: вступал в действие план Лая.
Вначале тишина ничем не прерывалась и мысли текли спокойно, не подвергаясь воздействию извне. Пес размышлял о своей работе сторожа. Работа была тяжелой, но интересной. И все было бы хорошо, если бы не упрямое нежелание руководства поменять планету. Пес много раз говорил, что почва истощена и что урожай был бы выше, если перенести посадки на другую планету. Но все оставалось по-прежнему. Посадки переносили только по поверхности планеты.
Мысли Лая перебил негромкий сигнал. Пес был готов к этому и мгновенно переключился на восприятие сообщения.
Картофель передавал, что находится в свернутом пространстве и чувствует себя неплохо. Только голод мешал, усиливаемый повышенной концентрацией на корабле питательной массы, что возбуждало, но не удовлетворяло аппетит.
По невысказанной просьбе Лая, картофель расширил зону видения и показал космос за пределами корабля.
Это было прекрасно. Пес давно не был в открытом космосе. Он забыл, как выглядит со стороны планета. Теперь он имел возможность вспомнить. Планета, окруженная сиянием атмосферы, таяла в космосе, каждое мгновение теряя величину, чтобы в результате стать рядовой звездочкой, искрой, каких вокруг были мириады.
Некоторые звезды передвигались в пространстве. Это были космические корабли, очень разные: иногда совсем маленькие, вроде пса, где летели еще меньшие существа, а иногда большие как планеты, где летели большие существа либо очень много маленьких существ.
Космос был плотно заселен. Прошли времена, когда на десятки парсеков можно было встретить только одну обитаемую планету и один-два космических корабля. Лаю было немного жалко прошлое, но он хорошо понимал, что законы развития неумолимы и глупо по этому поводу переживать, как глупо переживать, что не осталось блох и не надо их выкусывать.
Один корабль приблизился и подал сигнал: сверкнул три раза всем корпусом через равные промежутки времени.
В корабле Шкрука громко щелкнуло и послышался голос:
— Привет, Шкрук. Как дела?
— Привет, Мрил. Все еще жив, старик?
— Жив, как видишь. Меня не так легко поймать за уши.
— Я думал, что ты давно висишь.
— Напрасно думал. Так как, упрямец, дела?
— Нормально, как всегда.
— Завидую я тебе, упрямец. Как тебя не спросишь, ты всегда отвечаешь, что нормально. Про себя я так не могу сказать. Дела мои — хуже некуда. Ничего нет. Давно даже не питался нормально.
— Сочувствую.
