— Знаете, мистер Хэрриот, это ведь не первый такой случай. Ручаюсь, на якоре мы стоять не будем. Капитана Расмуссена штормом не напугать. Так что готовьтесь.
Я сел было писать дневник, но меня одолела зевота, а койка выглядела чрезвычайно заманчивой. Такая неподвижная, такая удобная! И день ведь выдался на редкость длинный…
— Биггинс говорит.
Я покрепче ухватил трубку, а другую руку сжал в кулак так, что ногти вонзились в кожу. Мистер Биггинс имел обыкновение долго и мучительно колебаться, доводя меня до исступления. Вызвать ветеринара, по его понятиям, значило пустить в ход последнее отчаянное средство, и для него было истинной пыткой решать, пора уже или все-таки можно немножко погодить. В довершение, если мне тем не менее удавалось прорваться к нему на ферму, он с ослиным упрямством избегал следовать моим советам. Я хорошо понимал, что так ни разу и не смог ему угодить.
Он донимал меня в довоенные дни и теперь, когда война кончилась, ничуть не изменился, только немного постарел и стал еще упрямее.
— Что случилось, мистер Биггинс?
— Ну… телка у меня того.
— Хорошо, утром приеду посмотрю ее.
— Э-эй, погодите минутку! — Мистер Биггинс все еще не был уверен, стоит ли мне приезжать или не надо, хотя уже решился позвонить. — А смотреть-то ее нужно?
— Право, не берусь судить. Как она себя ведет?
Длительная пауза.
— Да вот легла и лежит.
— Лежит? Видимо, что-то серьезное. Приеду, как только смогу.
— Да погодите вы! Не так уж она давно и лежит!
— Так сколько же?
— Последнюю пару деньков, всего-то.
— Она что, вдруг легла и не вставала больше?
— Да нет же! Нет. Какое там! — Моя тупость его явно раздражала. — Неделю не ела, а вот теперь и легла.
Я набрал полную грудь воздуха и тихо его выпустил.
— Так, значит, она неделю болела, а теперь совсем обессилела, и вы решили меня вызвать?
— Ну, да. Глаза-то у нее вроде ясные были, покуда она не слегла.
— Хорошо, мистер Биггинс. Сейчас приеду.
— Э… Приезжать-то вам так уж нужно? Не то ведь…
Я повесил трубку. По горькому опыту я знал, что такой разговор может длиться до бесконечности. И еще знал, что почти наверное еду к обреченному животному. Но вдруг, если поторопиться, что-то все-таки удастся сделать?
У мистера Биггинса я был через десять минут, и встретил он меня, как обычно: руки в карманах, голова втянута в плечи, глаза подозрительно буравят меня из-под мохнатых насупленных бровей.
— Приехали, значит? Да только поздновато.
Я успел опустить одну ногу на землю, но, услышав это, вылезать не стал.
— Уже сдохла?
— Пока-то нет. А вот-вот — и конец ей.
Я только зубами скрипнул. Телка болела неделю, я приехал через десять минут после его звонка, но его тон двух толкований не допускал: если она сдохнет, виноват буду я. Поздновато приехал!
— Ну, что же, — сказал я, справившись с собой. — Раз так, делать мне тут нечего. — И я втянул ногу в машину.
Мистер Биггинс опустил голову и пнул булыжник тяжелым сапогом.
— Что же, и смотреть ее не будете?
— Так вы же сказали, что ей уже нельзя помочь.
— Ну и сказал. А кто ветеринар-то?
— Как хотите… — Я выбрался из машины целиком. — Где она?
Он помолчал.
— А за осмотр вы особо возьмете?
— Нет. Я уже здесь, и, если ничего сделать не смогу, платить вы будете только за вызов.
Картина была до боли знакомая. Молоденькая телка лежала в темном углу коровника. Провалившиеся остекленевшие глаза каждые несколько секунд подергивались в предсмертной агонии. Температура была 37.
— Да, вы правы, мистер Биггинс. Она умирает. — Я спрятал термометр и повернулся к двери.
Фермер, ссутулив плечи, угрюмо уставился на телку. Потом быстро взглянул на меня.
— Куда это вы?
Я удивленно обернулся.
— У меня есть еще вызовы. Вашу телку мне очень жаль, мистер Биггинс, но сделать уже ничего нельзя.
— Вот так и уйдете, не почесавшись? — Взгляд его стал воинственным.
— Но она же умирает. Вы сами сказали.
— А ветеринар кто, я или вы? И даром что ли говорят, пока есть жизнь, есть и надежда?
— К ней это не относится. Смерть может наступить в любую секунду.
Он снова уставился на телку.
— Она же дышит, так или не так? А вы ее без помощи бросите?
— Ну-у… если хотите, могу сделать ей стимулирующую инъекцию.
— Хочу, не хочу… Это вы должны знать, а не я.
— Хорошо, попытаюсь.
Я пошел к машине.
Телка в глубокой коме даже не почувствовала укола в яремную вену. Я медленно нажимал на плунжер, и тут вновь подал голос ее хозяин:
— Инъекции-то ваши штука дорогая. Во что мне эта обойдется?
— Право, не знаю! — Голова у меня уже шла кругом.
— Небось, все будете знать, чуть сядете писать мне свой счетище, а?
Я промолчал. Шприц почти опустел, но тут телка вытянула передние ноги, слепо посмотрела перед собой и перестала дышать. Несколько секунд я продолжал стоять над ней, потом прижал ладонь к ее сердцу.
— Боюсь, что все, мистер Биггинс.
Он молниеносно нагнулся к трупу.
— Прикончили ее, значит?
— Да что вы! Она же была при последнем издыхании.
Фермер выпрямился и помассировал колючий подбородок.
— Чего же она настимулировала, инъекция-то ваша?
Я молча положил шприц в футляр. Не вступать же с ним в пререкания! У меня было одно желание — поскорее убраться отсюда.
Но только я направился к машине, как мистер Биггинс ухватил меня за рукав.
— Так что у нее было-то?
— Не знаю.
— Не знаете, э? За инъекцию вашу мне платить, а вы не знаете. На то вы и ветеринар, чтобы знать!
— Совершенно справедливо, мистер Биггинс. Но в данном случае мне остается констатировать, что животное агонизировало. Причину смерти можно установить лишь при вскрытии.
Фермер возбужденно одернул куртку.
— Смех да и только! Телка сдохла, и никто не знает почему. Ее же всякая зараза убить могла, так?
— Ну-у… конечно.
— И сибирка!
— Вот это нет, мистер Биггинс. Сибирская язва протекает стремительно, а, по вашим же словам, телка болела больше недели.
— Да вовсе она не болела. Понурая была, и все. А потом свалилась, как подстреленная. Чего уж стремительней-то?
— Да, но…
— А у Фреда Брамли дальше по дороге в прошлом месяце корова от сибирки сдохла или нет?
— Совершенно верно. Первый точно установленный случай в наших краях за несколько лет. Но корова успела сдохнуть прежде, чем он хоть что-нибудь заметил.
— А мне наплевать! — Мистер Биггинс упрямо выставил подбородок. — Про это в газете писали, и чтобы все такие внезапные случаи проверять на сибирку, потому как она заразная и для людей смертельная. Желаю, чтобы мою телку проверили!
— Ну, ладно, — ответил я, совсем обессилев. — Если вы требуете… Микроскоп у меня с собой.
— Микроскоп? Так это почем же обойдется?
— Не беспокойтесь. За такие анализы платит министерство, — ответил я и зашагал к дому.
Мистер Биггинс кивнул с мрачным удовлетворением и тут же вопросительно поднял брови.
— Куда это вы идете?
— В дом. Мне надо позвонить в министерство. Тут требуется их разрешение. Звонок я оплачу, — добавил я поспешно, потому что его лицо сразу посуровело.
Пока я разговаривал с секретарем, мистер Биггинс дышал мне в ухо, а когда я спросил, как его полное имя, нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Это еще зачем? Одна морока, — проворчал он.
Я вернулся к машине и вынул нож для вскрытий. Большой остро наточенный нож для разделки жаркого, которым я, естественно, живых животных не оперировал.
Мистер Биггинс сглотнул.
— Черт! Ну и ножище! Это что ж вы им делать будете?
— Возьму немножко крови. — Я нагнулся, сделал надрез у основания хвоста, размазал кровь по предметному стеклышку, взял микроскоп и пошел на кухню.
— А теперь вам чего требуется? — кисло осведомился мистер Биггинс.
Я поглядел по сторонам.
— Свободная раковина, огонь и вон тот стол у окна.
Раковина была заставлена грязной посудой, которую фермер, сердито ворча, извлекал из нее, пока я зафиксировал кровь, проведя стеклышко сквозь язык пламени в очаге. Я отошел к раковине и капнул на стеклышко метиленовой синей. По белому дну раковины расплылось голубоватое пятно, которое не смылось, когда я ополоснул стеклышко холодной водой под краном.
— Вон как вы раковину испакостили! — воскликнул мистер Биггинс. — Да хозяйка, когда вернется, меня поедом есть будет.
— Не беспокойтесь, оно сразу отойдет.
Я выдавил из себя улыбку. Но он мне не поверил.
Я высушил стеклышко у огня, установил микроскоп на столе и посмотрел в окуляр. Ну, разумеется, ничего кроме эритроцитов и лейкоцитов. Ни единой сибиреязвенной палочки в поле зрения.
