Наталья Романова - Дайте кошке слово

Пойти на Верхние дачи поговорить с ним? А по дороге зайти на почту: может, от мамы письмо пришло?

Письмо есть, только не от мамы, а от Виктора. На конверте вместо обратного адреса нарисован котенок. Это значит, у Витькиной кошки снова родились котята и их надо раздавать. За три года мы с Танькой раздали тридцать шесть котят.

Здравствуй, Ирочка!

Твое письмо получил вчера и до сей поры не могу поверить, что ты смогла вместить на семи страницах столько невероятной глупости. Извини меня, но я постараюсь, насколько возможно, доказать тебе это. Буду приводить твои, так сказать, этапные фразы и отвечать на них.

1. «Не понимаю, зачем ты называешь меня «свет Григорьевна», когда я вовсе не Григорьевна. Что ты этим хочешь сказать?»

Ира, дорогая, да я ничего этим не хотел сказать, кроме того, что сказал. Мне нравится называть тебя «свет Григорьевна», и я не знаю, что в этом может быть обидного. Называю же я Таню «букой», и она не обижается. А ты называешь меня «рептилией». А когда я имею удовольствие с тобой общаться, по сто раз говоришь мне «дурак», уверяя, что это твое самое ласковое слово. Но будет об этом. Теперь перейдем ко второму.

2. «Что же ты обо мне думаешь, как о будущем ученом, если считаешь, что я должна выбирать кафедру в зависимости от того, какую кафедру выбрали мои друзья?»

Либо я в своем письме действительно неясно выразился, либо ты не приложила никаких усилий, чтобы понять то, что я хотел высказать. Перед тем как послать тебе это злополучное письмо, я лежал и вспоминал, как я, ты и Таня поступали в университет, как мы жили на первом курсе в Чашникове. И мне стало жаль, что практику второго курса проходят по кафедрам! Я пожалел (ну может человек пожалеть? Неужели за это на него должно обрушиться то, что обрушилось на мою бедную голову), я пожалел, что ты не пошла на кафедру биохимии вместе с Таней, вместе с половиной нашей группы и вместе со мной, в конце концов! И что ты на практике сейчас не в Москве вместе с нашими, а в Звенигороде с малознакомыми тебе людьми. И ты же сама писала мне, что скучаешь по группе. А если говорить серьезно, то я уверен, что ученый из тебя выйдет хороший, но на кафедре высшей нервной деятельности ты не останешься.

3. О сестрах.

Я написал, что у меня теперь есть две сестры: ты и Таня. Что я имел в виду?

Ты и Таня ко мне очень хорошо относитесь. Считаете ли вы себя моими товарищами или нет, не знаю. Но я могу видеть как в Тане, так и, в особенности (говорю без лицемерия, зачем мне оно нужно?), в тебе хороших товарищей. Если тебя это возмущает, что ж, извини, я тебе об этом больше не буду говорить. Эх, свет Григорьевна! Как бы я разгромил тебя, если бы мы не переписывались, а разговаривали.

Маме кто-то все-таки сообщил, что кость неправильно срастается и меня снова положили в больницу. Безобразие, ведь она в такой ответственной командировке.

Ну, пока. Желаю тебе разубедиться в своих выводах и сделать хорошую работу.

Жду ответа в твоем духе: испепеляющего.

Представляю, какие у тебя сейчас глаза! Наверное, вот такие.

Дальше нарисованы огромные, круглые, возмущенные глаза и надпись:

Глаза самые что ни на есть характерные для Ирины свет Григорьевны.

Лаборатория земноводных расположена в одноэтажном деревянном доме на Верхних дачах. Николая Ивановича в лаборатории нет. У окна за столом сидит студент.

— Вы не знаете, где Николай Иванович?

— Скоро будет.

Сажусь, жду.

Чашниково. Да, это было в прошлом году в это же время. Витька определял нам с Таней растения. Он их здорово знал. Называл любое по-латыни без всяких определителей. А над русскими названиями задумывался. Из-за него до сих пор я не умею пользоваться определителем.

«Представляю, какие у тебя глаза…» Дурак… «Если говорить серьезно, ученый из тебя выйдет хороший». А я не то что работу сделать, темы еще никак не могу выбрать. На работу дается всего девять дней. Это действительно очень мало. Как зовут этого парня? Он, кажется, из бывшей третьей группы. Рассматривает головастиков под лупой. Наверное, взял работу по земноводным.

— Простите, вы не знаете, какие темы у Николая Ивановича?

— Нет, не знаю.

— Вы еще не разговаривали с ним о темах?

— Николай Иванович сказал, чтобы я сначала научился по определителю различать головастиков.

— А это сложно?

— Не очень.

— Научите меня. Только… как вас зовут?

— Сева.

— А меня Ира.

Пересаживаюсь к лупе. Смотрю на головастика. Головастик лежит на спине.

— Головастиков различают по числу рядов роговых зубчиков, — объясняет мне Сева. — У этого головастика четыре ряда, значит, это головастик травяной лягушки. А если бы здесь было три, то это был бы головастик озерной лягушки.

— И все?

— Все.

— А для чего эти зубчики?

— Это «молочные зубы» головастика.

— У вас здесь только головастики травяной лягушки?

— Да.

— Можно, я еще посмотрю на какого-нибудь головастика?

Головастики плавают в кристаллизаторе. Это большой стеклянный сосуд. Вылавливаю одного головастика и кладу на часовое стекло. Часовое стекло действительно похоже на стекло от карманных часов, только оно несколько больше и сильнее вогнуто. Головастик кружит по часовому стеклу, и я никак не могу препаровальной иголкой перевернуть его на спину.

— Такого трудно перевернуть. Надо было взять головастика побольше. Отлейте воду и переворачивайте двумя иголками.

Головастик скользит под иголками. Наконец перевернулся. Считаю: раз — ряд, два — ряд. Головастик отсвечивает. Больше рядов не видно. Верчу зеркальце лупы и направляю свет по-другому. Опять считаю: раз — ряд, два — ряд. Нет, здесь только два ряда, а не четыре.

— Сева, а у этого головастика почему-то только два ряда зубчиков, а не четыре, как, вы сказали, должно быть у головастиков травяной лягушки. Смотрите. — Я отодвигаю голову от глазка лупы и придерживаю рукой часовое стекло, чтобы головастик не исчез из поля зрения. (Сева нагибается, смотрит в глазок.) Видите?

— Вижу.

— Может быть, в этом кристаллизаторе головастики не только травяной лягушки?

— Нет, Николай Иванович сказал, только травяной лягушки.

Как странно: я просматриваю одного за другим головастиков — у всех разное число рядов. И вдруг мне в голову приходит очень простая мысль.

Здесь плавают головастики разных возрастов! Поэтому и число рядов зубчиков у них тоже разное. Но тогда… Тогда существующий определитель не годится. Им нельзя пользоваться.

— Сева! Великолепная тема для самостоятельной работы: составить определитель головастиков с учетом их возраста. А что? Посоветуйтесь с Николаем Ивановичем, может быть, действительно вам стоит взять такую тему?

Удивительно! Этот парень все время смотрит вниз, может быть, он недоволен моим внезапным вмешательством?

— Что ж, можно взять и такую тему, — отвечает Сева, — только тогда уж вместе с вами…

Тема Николаю Ивановичу понравилась. Оказывается, он так и предполагал: стоит покопаться в головастиках, и тема родится сама собой. Он только посмеялся, что мы собрались составить определитель головастиков за девять дней. Сказал, если мы успеем описать развитие только головастика травяной лягушки, и то это будет очень ценно.

Развитие травяной лягушки, начиная от икры и кончая взрослой особью, мы с Севой разбили на пятнадцать стадий. Каждую стадию решили описывать и зарисовывать. Два дня рисовали вместе. Одни стадии рисовал Сева, другие я. Но потом Сева сравнил рисунки и свои разорвал. И вот уже три дня я рисую одна. Сижу целыми днями. Только утром мы ходим, ищем по прудам икру травяной лягушки. У нас нет ранних стадий.

Я рисую очень медленно, и мне кажется, что Сева недоволен моими темпами. Сам рисовать отказался, а от меня хочет, чтобы я рисовала и хорошо, и быстро. А я быстро не умею. Если бы Сева переделывал, как я, каждую линию по двадцать раз, уверена, он рисовал бы ничуть не хуже меня. Но может быть, мне только кажется, что он недоволен! Вообще его трудно понять. Он как-то больше со мной молчит. Я сначала думала, что он вообще такой скучный и молчаливый. Но тут есть девочки из его группы, он с ними проводит все вечера, и, по-моему, довольно весело. Сегодня утром у меня с Севой из-за них произошло даже небольшое столкновение. Дело в том, что, когда я вместе с Севой прохожу по территории биостанции, эти «Севины девчонки» просверливают меня глазами. И мне ужасно неловко, что я тащусь каждый раз за Севой сзади. Ведь если бы не работа, я бы не ходила. Очень надо! Сегодня утром, когда мы входили на биостанцию, я опять увидела, как «Севины девчонки», завидев меня, стали подталкивать друг друга локтями. Тогда я сказала Севе, что на территории биостанции он должен ходить со мной рядом. Завтра мы опять пойдем за икрой и, сколько еще будем ходить, неизвестно. Если мы не найдем икры, то работу нельзя будет закончить. У нас есть семь последних стадий, а семи первых нет. Сейчас я рисую четырнадцатую стадию и уже совершенно замучила головастика. Через серебристо-зеленый покров живота у него золотистой спиралью просвечивает кишечник. Это надо нарисовать, а у меня не получается. Стираю, рисую, опять стираю. И так уже четыре часа подряд.