Собакам и людям в равной мере свойственно внутреннее влечение к контакту. Контакт между матерью и ребенком естественен: поскольку ребенок требует еды, он тянется к материнской груди. Оказавшись у матери на руках, он, разумеется, успокаивается. Ребенок, за которым никто не ухаживает — ни мужчина, ни женщина, — будет развиваться аномально (но было бы негуманно проводить подобный эксперимент).
Тем не менее в 1950-х психолог Гарри Харлоу провел ряд сделавших его печально знаменитым опытов, доказавших важность телесного контакта ребенка с матерью. Он отнял детенышей макаки-резус у матери и вырастил их в изоляции. У них была возможность выбрать «суррогатную мать» — куклу размером со взрослую обезьяну, обтянутую махровой тканью, с мягким наполнителем и лампочкой для подогрева изнутри, — или же проволочный каркас в форме обезьяны, снабженный бутылкой с молоком. Первым открытием Харлоу стало то, что малютки проводили почти все время, свернувшись рядом с мягкой игрушкой, но пить молоко бегали к проволочной «матери». Если в клетку помещали пугающий предмет (например, угрожающего вида аппарат, производивший громкие звуки), детеныши бежали к мягкой игрушке. Они стремились к контакту с чем-то, хотя бы отдаленно похожим на настоящую мать, которой они были лишены.[60]
Харлоу обнаружил, что выросшие без матери обезьяны сравнительно нормально развиваются физически, но испытывают серьезные трудности с социализацией. Они плохо взаимодействуют с другими обезьянами — испуганно забиваются в угол, когда в клетку подсаживают сородича. Социальное взаимодействие и физический контакт не только желательны, но и просто необходимы для нормального развития. Несколько месяцев спустя Харлоу попытался «исправить» обезьян, которых сломала изоляция. Он обнаружил, что наилучшее лечение — это регулярный игровой контакт с молодыми нормальными обезьянами, которых ученый называл «терапевтами». Некоторые из выросших в изоляции обезьян вернулись к более или менее нормальной социальной жизни.
Понаблюдайте за младенцем, чьи зрительные и тем более моторные способности ограничены: он пытается прижаться к матери и требует контакта — точно так же, как новорожденные щенки. Рождаясь слепыми и глухими, они сразу же стремятся прижаться к матери или к любому подходящему объекту Этолог Майкл Фокс сравнил голову щенка с термотактильным сенсорным датчиком, который движется, пока не коснется чего-либо. Таким образом, основы социального поведения закладывает телесный контакт. Волки, по подсчетам ученых, притрагиваются друг к другу (к морде, телу, хвосту) в среднем шесть раз в час. Они лижут друг друга — шерсть, гениталии, пасть, раны. И, разумеется, они соприкасаются в ходе агонистического (конкурирующего) поведения, которое у волков, в отличие от многих других биологических видов, предполагает контакт — толчки, укусы, захват пасти или головы.
Обращенные на нас щенячьи инстинкты воплощаются в стремлении влезть между нами, когда мы спим, или положить на нас голову; толкнуть нас на ходу; осторожно потеребить или лизнуть. Неслучайно играющие собаки то и дело подбегают к стоящим вблизи хозяевам, которые как будто выполняют функцию столбов, обозначающих границы поля. В свою очередь, собаки терпят наши прикосновения, и это делает им честь. Они очень приятны на ощупь — пушистые и мягкие; а «детские» черты часто добавляют им прелести. Впрочем, собаки воспринимают прикосновения не так, как нам кажется. Ребенок теребит шерсть на животе собаки, мы похлопываем ее по голове — но не знаем, желает ли она этого. Тактильная картина мира собак почти наверняка значительно отличается от нашей.
Во-первых, на теле собаки есть участки разной чувствительности — как и у нас. Если приложить к основанию шеи два пальца, разведенные на расстояние сантиметра, мы почувствуем прикосновение двух пальцев — но если провести ими вдоль спины, нам будет казаться, что палец один. То, что нам кажется ласковым прикосновением, может быть неприятным собаке или даже причинять ей боль.
Во-вторых, соматическая «карта» собаки отличается от нашей, и самые чувствительные места у собак и людей не совпадают. Судя по наблюдениям за агонистическим поведением животных, захват головы или морды оппонента (то есть то, к чему часто стремится ни о чем не подозревающий любитель гладить собак) может быть рассмотрен как акт агрессии. Именно так самка наказывает непослушного щенка, а доминантный самец — другого члена стаи. Также у собак есть «усы» (вибриссы), которые, как и все волосы, снабжены рецепторами, чувствительными к давлению. Эти рецепторы особенно важны для восприятия движения у головы собаки или улавливания воздушных потоков. Если вы стоите достаточно близко, чтобы разглядеть вибриссы на морде у собаки, то, возможно, заметите, как они щетинятся, когда пес настроен агрессивно (поэтому в данный момент стоять рядом с ним не так уж разумно). Потянуть за хвост — это вызов, но, как правило, игровой, а не признак агрессии (если, конечно, хвост быстро отпускают). Прикосновение к низу живота может сексуально возбудить собаку, поскольку вылизывание гениталий часто предшествует спариванию. Собака, которая катается на спине, не просто демонстрирует свой живот — аналогичную позу щенки принимают, чтобы мать могла вылизать их гениталии. Так что на человека, рвущегося почесать собаке живот, она может и помочиться.
Наконец, у людей есть особенно чувствительные области (кончик языка, пальцы). У собак они тоже есть: на видовом уровне (никому не нравится, когда ему тычут в глаз) и на индивидуальном (мне, допустим, не нравится, когда щекочут пятки, а вы, возможно, это любите). Можно самостоятельно провести тактильный анализ и обнаружить подобные участки на теле собаки. К любимым и запретным местам не только надлежит прикасаться по-разному, но и сама форма контакта очень важна. Для собаки повторяющееся прикосновение — это нечто иное, чем постоянное давление. Поскольку прикосновение используется для передачи информации, то удержание руки на определенном участке собачьего туловища — это, можно сказать, очень явное сообщение. В то же время, некоторые собаки предпочитают полный телесный контакт, особенно молодые, и особенно если они его инициируют. Собаки нередко укладываются, стремясь оказаться как можно ближе друг к другу. Это — безопасная позиция, особенно для щенят, которые полностью полагаются на окружающих. Легкое давление на большой участок тела — гарантия благополучия.
Трудно представить, что можно держать дома собаку — и не прикасаться к ней (или не испытывать ее прикосновений). Когда собака подталкивает тебя носом — это очень приятно.
С первого взглядаКогда у меня только-только появилась Пумперникель, я работала целый день, а она страдала от разлуки. По утрам, после прогулки, когда я собиралась уходить, Пумперникель начинала скулить, слонялась за мной из комнаты, в комнату — и, наконец, ее начинало тошнить (классический случай сепарационной тревоги). Я проконсультировалась со специалистами, которые научили меня, как уменьшить стресс, испытываемый ею при разлуке со мной. Я проделала все необходимые процедуры, и вскоре Пумперникель выздоровела физически и психологически.
Но одному совету я все-таки не последовала. Мне внушали: не придавайте большого значения своему уходу и возвращению; не стоит бурно радоваться при встрече. Я не послушалась. Наша привычка валиться в обнимку на пол, восторженно приветствуя друг друга, слишком приятна, чтобы от нее отказаться.
Лоренц назвал приветствие животными друг друга после разлуки ритуалом взаимного умиротворения. Нервное возбуждение, которое испытывает животное, внезапно увидевшее кого-нибудь в своем логове или на своей территории, может привести к двум результатам — нападению на чужака или «конвертации» возбуждения в поведение приветствия. Ученый предположил, что разница между атакой и приветствием невелика и заключается в некоторых нюансах. Кряквы, поведение которых изучал Лоренц, при встрече ритмично раскачиваются вперед-назад определенным образом. Это поведение вполне может означать агрессию. Однако после этого «танца» утки изображают взаимное прихорашивание. На этом церемония приветствия — еще одна несостоявшаяся драка — заканчивается.
Человеческие приветствия тоже ритуализированы. Мы смотрим друг другу в глаза, машем рукой, обнимаемся, дважды или трижды целуемся (в зависимости от культурных особенностей страны, в которой мы живем). Все это — попытки избавиться от неуверенности, которую мы испытываем, когда встречаем кого-либо. Еще мы можем улыбнуться или засмеяться. По мнению Лоренца, смех — наилучший способ убедиться в благих намерениях другого человека. Этот звук, разумеется, часто символизирует радость, но также может быть выражением тревоги, замаскированной под удивление (собаки иногда «смеются» в ходе игровой схватки).
