То же самое я попыталась сделать при отработке команды «Лежать!». Я не одобряла метода, которым тогда пользовались почти все: брались за поводок и надавливали, пока собака не ляжет. Мне казалось, что это неправильно. Я стала делать это по-другому: чтобы собака легла, я сначала добивалась, чтобы она села, затем легко подталкивала одну из задних ног, собака подбирала ее под себя и заваливалась на один бок. По возможности я всегда искала наиболее безболезненный и мягкий способ, не выходя при этом за традиционные рамки.
Этот подход оказался удачным, я с большим успехом учила людей работать с их питомцами. И все же — новшества, которые я вводила, были минимальны, базовые же принципы оставались все теми же. Я все равно заставляла собаку делать то, что я хочу. Я чувствовала, что навязываю свою волю собаке, вместо того чтобы предложить ей выбор сделать что-то добровольно. Идеи, которые все переменили, начали формироваться в конце 1980-х годов.
К тому времени моя жизнь существенно переменилась. Я развелась с мужем, дети росли и готовились к поступлению в университет. Я и сама училась — изучала психологию и бихевиоризм (науку о поведении) в рамках курса литературы и социальных наук в Хамберсайдском университете. Из-за развода я вынуждена была отказаться от участия в выставках собак. Только-только я начала завоевывать уважение людей, что-то стало получаться — и вот, все насмарку. Я была очень расстроена. Как было ни жаль, но мне пришлось отдать некоторых собак мужу.
У меня оставалось только шесть собак. К 1984 году, когда мы переехали в новый дом в Северном Линкольншире, на то, чтобы активно участвовать в выставках собак, у меня просто не оставалось времени. Приходилось много работать, чтобы обеспечить детей, а о том, чтобы с головой окунуться в выставочную деятельность или разведение собак, не могло быть и речи. Этот мир был для меня ограничен заботой о собственных собаках, а помимо того я работала в приюте для животных под названием «Джей Джи», да еще вела страничку в местной газете, посвященную домашним питомцам.
Моя страсть к собакам не угасала, разница лишь в том, что теперь она обрела иное русло.
Этому способствовали мои университетские занятия психологией. Особенно меня интересовали вопросы поведения. Я изучала труды И. П. Павлова, 3. Фрейда, Б. Ф. Скиннера и других признанных авторитетов в этой области. Читая их книги, я пришла к мысли, что собака, прыгая вверх, имеет цель установить иерархию и прыжками пытается указать подобающее вам место. Собака лает при виде приближающегося человека или чувствуя кого-то у входной двери, потому что проверяет, нет ли опасности, охраняет жилище и верит, что она — вожак.
Я поняла и приняла объяснение «тревоги расставания». Бихевиористы полагали, что собака, оставшись одна, грызет мебель и разрушает дом потому, что расставание с хозяином для нее — стресс. Все это имело смысл и давало богатую пищу для размышлений. Но мне казалось, что в их рассуждениях отсутствует какое-то звено. Меня мучил вопрос: как это получается? Откуда собака все это узнает? Мне казалось безумием даже спрашивать себя об этом — и все же: как это получается, почему собака настолько подчинена владельцу, что испытывает сильнейшую тревогу в его отсутствие? Тогда я этого не знала и рассматривала ситуацию не с того конца.
Не будет преувеличением, если я скажу, что мое восприятие собак (и всей жизни) резко изменялось в один день. В 1990 году я занималась еще и лошадьми. Годом раньше моя подруга Венди Брафтон (я ездила некоторое время на ее лошади, Китае) спросила, не хочу ли я познакомиться со знаменитым американским ковбоем Монти Робертсом. Он прибыл в Англию из-за моря по приглашению королевы, чтобы продемонстрировать свою новаторскую методику работы с лошадьми. Венди побывала на его выступлении, где за 30 минут он не только сумел оседлать необъезженную лошадь, но и проехал на ней верхом. На первый взгляд это впечатляло, но Венди была настроена скептически. Она отнеслась к шоу с недоверием, посчитав все увиденное надувательством. «Наверняка он работал с этой лошадью раньше», — рассуждала она.
Но в 1990 году у Венди появилась возможность изменить свое мнение. Она прочитала в журнале объявление, которое дал Монти Робертс. Он работал над организацией нового шоу и искал лошадей-двухлеток, которых до сих пор не седлали и не пытались объезжать. Он откликнулся на предложение Венди применить свой метод к ее породистой гнедой кобыле по кличке Джинджер Роджерс. На самом деле Венди хотела не столько помочь американцу, сколько проверить его. Джинджер Роджерс была на редкость упряма и своенравна, и мы предвкушали его провал.
Когда солнечным летним днем я приехала в приют для животных «Вуд Грин» недалеко от городка Сент Айвс в Кембриджшире, я все же решила, что постараюсь отнестись к происходящему непредвзято. Не в последнюю очередь на мое решение повлияло то, что я с огромным уважением отношусь к нашей королеве, ее глубокому пониманию животных, особенно собак и лошадей. Я подумала, что если она с доверием отнеслась к этому парню, то, возможно, стоит к нему присмотреться.
Полагаю, когда вы слышите слово «ковбой», то представляете себе американского актера типа Джона Уэйна — в ковбойской шляпе, кожаных штанах, он идет по жизни, поплевывая и поругиваясь. Человек, представший в тот день перед немногочисленными зрителями, абсолютно не соответствовал этому штампу. В плоском жокейском кепи, изящной темно-синей рубашке и свободных бежевых брюках он скорее походил на английского сквайра. Ничего кричащего или вызывающего в нем не было. Напротив, он держался очень спокойно и скромно. Однако в нем, несомненно, чувствовались сила, обаяние и что-то необычное. Вскоре мне представился случай понять, насколько незауряден этот человек.
Вокруг круглой огороженной площадки, выделенной в конноспортивном манеже, собралось человек пятьдесят зрителей. Монти начал с того, что вкратце описал свой метод и рассказал о том, что собирается нам продемонстрировать. Ситуация между тем складывалась не совсем благоприятно. Монти не видел, что позади него оказалась Джинджер Роджерс. Пока он говорил, она начала медленно кивать головой, словно с ним соглашаясь. Это выглядело очень комично. Зрители невольно начали посмеиваться.
Разумеется, когда Монти оглянулся, Джинджер перестала кивать. Но стоило ему повернуться лицом к публике, кобыла принялась за свое. Мы с Венди обменялись понимающими взглядами. Я уверена, что подумали мы об одном и том же: парень слишком много на себя берет. Монти рассказывал, а мы сидели и ждали, когда начнется цирк.
Ровно через двадцать три с половиной минуты мы были готовы взять свои слова обратно. Именно столько времени потребовалось Монти, чтобы не просто успокоить Джинджер, но и уверенно сидеть верхом на лошади, которая (мы твердо это знали) никого к себе близко не подпускала. Мы с Венди ошеломленно молчали. Тот, кто видел нас в этот момент, сказал бы, что на лицах у нас было написано «не верю!». Потрясение длилось еще долго. Мы дни напролет говорили только об увиденном. Венди, которой удалось поговорить с Монти после его блистательного представления, даже решила соорудить у себя в хозяйстве такую же круглую площадку, как у него, и начала следовать его советам.
У меня и у самой было такое чувство, будто зажегся яркий свет. Слова Монти и то, что он делал, вызвали глубокий отклик в моей душе. Сегодня всем известно, что метод Монти Робертса основан на том, чтобы установить с лошадью контакт — или, как он сам это называет, «настроиться» на нее. В своем круглом загоне он занимался тем, что устанавливал контакт с лошадью, говоря, по сути дела, на ее языке. Метод основан на длительном опыте работы с животными и, что не менее важно, наблюдений за ними в их естественной среде. Больше всего этот метод поражает тем, что в нем вообще нет места страху и боли. Монти рассуждает так: если ты не способен добиться, чтобы животное было на твоей стороне, значит, все, что ты делаешь, — это насилие, ты навязываешь свою волю существу, которое не желает этого. И ему удается добиваться потрясающих результатов благодаря тому, что он знает, как завоевать доверие лошади. Для него, к примеру, чрезвычайно важно, чтобы лошадь позволяла дотрагиваться до самых уязвимых мест, до брюха. В тот день, когда я наблюдала, как он действует в унисон с животным, внимательно присматриваясь и прислушиваясь к сигналам, которые подавала ему лошадь, мне подумалось: «Он ее расколол». Его контакт с лошадью был настолько полным, что она позволяла делать с ней все. И не было ни принуждения, ни насилия, ни давления: лошадь делала все свободно, по своей воле. И я подумала: как бы, черт возьми, мне научиться так же общаться с собаками? Я была уверена: исходить надо из того, что собаки были спутниками еще древнего человека и исторически нас с ними объединяет крепкая связь. Но меня мучил вопрос: С ЧЕГО НАЧАТЬ?
