— Тому из вас, болванов, кто первым кулаками размахается, эта штуковина точнехонько в черепушку и впишется. — Похоже, никто не сомневался, что распорядитель твердо намерен претворить свою угрозу в жизнь, так что по-быстрому восстанавливался мир, пусть и ненадежный.
В шесть утра я уехал с места барбекю, где уже разливался аромат, свидетельствующий о том, что чудо воздействия пеканных углей на свинину и впрямь того и гляди произойдет. Процесс приготовления барбекю шел так медленно, что я уже гадал про себя, не придется ли нам искать несколько рыбин, хлебов и красноречивого проповедника, чтобы хоть как-то накормить охотников, которые вернутся в лагерь за несколько минут до полудня. Я знал, что большинство из них не только проголодаются, но будут страшно разочарованы, поскольку олень в который раз от них ускользнул.
Не отъехав от клиники и на несколько миль, я повстречал несколько пикапов, мчащихся на север, — возможно, как раз на большую охоту, которая должна была начаться с рассветом. Вернувшись в клинику, я, едва переведя дух, принялся лечить, кормить и обихаживать с полдюжины пациентов, а затем по-быстрому сгонял домой, проверить, как там Джан и дети, — ведь до нашего коттеджа было не больше мили.
Я на цыпочках прокрался по недлинной прихожей, заглянул к Тому и Лайзе и убедился, что детишки крепко спят, совершенно невероятным образом раскинувшись поперек кроваток. Как обычно, я тихонько постоял у порога, наклонив голову, чтобы видеть лица не под углом, и благоговейно любуясь одухотворенной красотой, совершенством и невинным видом спящих малышей. Этим зрелищем я мог наслаждаться бесконечно; однако я часто гадал про себя, и как эти крохотные, ангельские существа, само воплощение мира и покоя ночью, спустя каких-нибудь несколько часов уже на ногах и с шумом и воплями носятся по дому или во дворе. У двери послышался шорох.
— Что это ты тут делаешь? — сонно полюбопытствовала Джан. — Я слышала, как ты подъехал. Я думала, ты в это самое время охотой развлекаешься.
— Э, да я и сам не знаю. Я всю ночь помогал стряпать, а теперь как-то не в настроении охотиться. Думаю, сгоняю-ка назад, помогу с разделкой мяса на порции, погляжу, сколько оленей добыли, а потом вернусь обратно в клинику. Вызовы были?
— Не-а, ни одного. Небось, у всех на уме только одна охота на оленя. Может, останешься? Ты, небось, с ног валишься от усталости. Ведь тебе на самом деле вовсе не хочется возвращаться туда, в чисто мужскую компанию, правда? Она улыбнулась мне иронической, типично женской улыбкой, — одним краем губ, — и обняла меня за плечи.
— И вовсе там не чисто мужская компания. Среди охотников и парочка дам найдется, — возразил я. Джан снова иронически улыбнулась, но на сей раз без прежней теплоты.
Где-то ближе к полудню, когда мясо прожарилось и его можно было срезать с костей, самые страстные приверженцы горячительных напитков к работе оказались непригодны, к изрядной досаде распорядителя: они так и уснули, улегшись кто где вокруг ямы, один — свернувшись «калачиком», и двое других — распростершись под капотом грузовика, в состоянии абсолютно бесчувственном, и безмятежно похрапывали себе, открыв рты. Чтобы избежать подобного конфуза, я быстро научился вежливо отказываться от любого предложенного зелья, способного вызвать ступор.
Во время ланча я насчитал одиннадцать туш, подвешенных вверх ногами на перекладинах. «Славно поохотились!» — подумал я, однако несколько старожилов, включая Карни Сэма Дженкинса, горестно сокрушались о том, что добыча уж не так богата, как в добрые старые дни, да и олени с каждым годом мельчают. Постепенно я свыкался с тем, что в компании рыбаков или охотников такие разговоры неизбежны. Неважно, насколько удачной оказалась рыбалка или охота, всегда найдется парочка бездельников-старожилов, которых хлебом не корми, дай напомнить молодежи про лучшие времена. Стоит лишь заглянуть в магазинчик, торгующий наживкой, и непременно услышишь такого рода пересуды.
— Ну как рыбка, клюет? — спрашиваю я.
— Жаль, тебя здесь на прошлой неделе не было! — звучит традиционный ответ. — Такой клев был — чего не кинешь в воду, все заглотают!
Никогда не слыхал о том, чтобы рыба сама запрыгивала в лодку, но наверняка в прошлом месяце и такое случалось.
Очень скоро охотники уже сидели за длинными столами внутри старого помещения клуба, уплетая барбекю, салат из шинкованной капусты, запеченные бобы и дрожжевой хлеб и запивая это все чаем со льдом. К барбекю хлеб подают особый: свежую, буквально-таки в тот же день испеченную буханку, причем пакет надрывается в середине, чтобы каждому обедающему не приходилось просовывать руку с открытого конца. Во-первых, это существенно упрощает раздачу; во-вторых, так оно гигиеничнее. Среди всей этой волнующей суматохи кое-кто из беспечных охотников забывает вымыть руки у колодца; так что разумно лишить их возможности цапать грязными пальцами куски, оставшиеся на дне упаковки.
Едва я жадно поднес к губам пластиковую вилку с первым куском мяса, в зал с парадного входа вбежал человек и закричал, перекрывая разговоры сотен едоков:
— Есть здесь доктор?
Сей же миг все головы обернулись в сторону новоприбывшего, а в следующую секунду охотники принялись оглядывать зал в поисках одного из врачей графства. Не иначе, люди подумали, что кто-нибудь порезал себе руку, свежуя оленя, или, может быть, с кем-то из старожилов приключился приступ.
«Бедные доктора, и минуты покоя не знают: куда бы ни пошли, везде больные и раненые», — подумал я про себя.
— Доктор Кларк через пару минут подойдет, — крикнул кто-то в ответ. Ну, если, конечно, его срочно в госпиталь не вызвали.
— Да нет, я про собачьего доктора. Олень Чарльзову псу брюхо пропорол! — заорал он. — Кишки прям так наружу и вываливаются!
Сей же миг все вилки были отложены в стороны, стаканы с чаем со стуком поставлены на стол, жующие челюсти замерли на полдороге, а куски мяса отправились в желудки не перемолотыми должным образом. По меньшей мере половина народу, как мне показалось, указывала пальцами и вилками в моем направлении, в то время как вторая половина нацелилась на моего коллегу, Карни Сэма Дженкинса. Видимо, породистая охотничья собака, пострадавшая от оленьих рогов, — это дело серьезное. Можно махнуть рукой на дворовую беспородную шавку, можно забросить собственных родственников, но натасканный на оленя пес — это вам не фунт изюму!
Мы с Карни направились к главному выходу. По дороге к нам присоединились еще несколько человек: одни — близкие родственники Чарльза, другие — потенциальные помощники и пособники. Нашлись и те, что сродни зевакам на месте дорожного происшествия: им страх как любопытно поглазеть на последствия аварии поближе, вот только толку от них никакого, только под ногами путаются.
Чарльз, один из загонщиков, сидел в пикапе, держа собаку на руках; пациент был завернут в несколько фланелевых рубашек и охотничьих курток. Хозяин осторожно принялся разворачивать слой за слоем: внутри обнаружилась собака-полукровка весом фунтов в тридцать, наполовину бигль, наполовину какая-то еще разновидность гончей, — существенно мельче обычной охотничьей собаки, что в графстве Чокто используются для охоты на оленя. В левом боку пациента зияла рваная рана, но об истинных ее размерах оставалось только гадать: наружу, точно огромный гриб, торчал огромный алый сгусток внутренностей. Ни перфораций, ни повреждений на самом кишечнике я не заметил, однако в самой середине селезенки красовался огромный сгусток крови: здесь разрыв словно по волшебству затянулся сам собою.
— Док, вы сможете сделать хоть что-нибудь? Он же для меня больше чем просто собака; он за меня в огонь и в воду. Решил, что олень на меня нападает, и прыгнул вперед, а этот старый рогач, небось, футов на пятнадцать его в воздух подбросил. Ох, лучше бы он меня забодал, рассказывал Чарльз. Голос его дрожал, на глазах выступили слезы. Любопытствующие «прилипли» к ветровому стеклу; некоторые даже запрыгнули в кузов и теперь таращились сквозь заднее окно; а те, кому не хватило места, толкались и теснились у открытой двери, пытаясь получше разглядеть раненого четвероногого героя.
— А ну, осади назад! — заорал Карни. — Можно подумать, в жизни своей пса с пропоротым брюхом не видели. Ступайте-ка лучше в дом! — И, словно упрек прозвучал из уст самого Господа, зеваки молча отошли от грузовика и, засунув руки в карманы и понурив головы, неспешно побрели обратно к зданию клуба, то и дело украдкой оглядываясь через плечо на пса и его «свиту».
— Чарльз, как его зовут? — спросил я.
— Да мы его Броськой кличем; его, видите ли, еще совсем маленьким щеночком выбросили на дорогу рядом с папиным домом. Мы беднягу подобрали уже полумертвым; но детишки его выходили — заботились о нем, точно о младенце.
