Им хотелось одного: чтобы он поменьше озорничал и чтобы меньше нужно было учить его уму-разуму, потому что Дымка вырос в такого крепыша и сорвиголову, что учить его стало незавидным делом.
Воспитание его продолжалось до тех пор, пока кто-нибудь еще осмеливался поднять на него вразумляющее копыто. Но таких смельчаков становилось все меньше и меньше, и после многих столкновений пришло время, когда во всем табуне остались только две лошади, с которыми он не спорил, — его мать и старый гнедой.
Тогда Дымка почувствовал свое превосходство и исполнился гордости, хорошо, что к этому времени он поумнел, стал спокойней и перестал буянить, иначе натворил бы бед. Но сейчас он готов был оставить других в покое, если только они не задевали его.
Мало-помалу лошади убедились, что Дымка стал взрослым, сознательным жеребенком. Никто больше не пытался вразумлять его, и если порой и случалось ему показать свою молодую прыть и выкинуть какую-нибудь штуку, все готовы были простить ему это. Конечно, Дымка был достаточно хитер, чтоб в этих случаях держаться подальше от матери и от гнедого.
Мир воцарился в табуне, всякая лошадь знала свое место. До того мирно потекла жизнь, что Дымке начинал надоедать покой, он устал от него и от нечего делать принялся допекать гнедого. Но тут произошло событие, которое вдребезги разбило сонный покой.
Случилось это, когда табун, растянувшись вереницей, шел к водопою. Дымкина мать, как всегда, была впереди, она первая обогнула выступ скалы и очутилась в нескольких ярдах от большого вороного жеребца. Тут и Дымка увидел его. Он захрапел и понял, что миру пришел конец. Гордо выступал вороной, высоко вскидывая ноги, грива и хвост — по ветру, а его табун замер в отдаленье, выжидая, что будет.
Молодые лошади заволновались, белки их глаз заблестели, когда их вожак сделал несколько шагов к новому табуну, остановился, изогнул дугой могучую шею и навострил уши.
Не первый раз жеребец встречался с чужими табунами и научился подходить к ним с осторожностью, потому что случалось ему поворачивать вспять куда поспешней, чем он шел к ним навстречу. Он знал по собственной шкуре: прежде чем ворваться в чужой табун и подойти к кобылам, нужно посмотреть, какой в табуне вожак.
Дымка не шевелился, и так как жеребец все стоял на месте, не собираясь, видимо, двинуться вперед, он обеспокоился. Он подумал, что жеребец как стоит, так и будет стоять и не тронется с места.
Он сильно ошибался, но где ему было знать больше?
Старый гнедой понимал, в чем дело, и если бы Дымка взглянул теперь на него, он увидел бы, что тот отошел к дальнему краю табуна, решив держаться в стороне.
Вороной жеребец шагнул вперед и снова замер. Дымка подошел ближе к матери, коснулся носом ее ноздрей. Мать фыркнула, и в ту же минуту Дымка бросился на жеребца, верней, мимо него, потому что копыта передних ног и оскаленные зубы не попали по цели.
Дымка не знал еще, как умеет вести бой жеребец, и не мог понять, как это он ударил по пустому месту, когда только что перед ним стоял враг. Еще больше озадачило его, что жеребец не встретил его грудью, когда он ринулся на него, а просто уступил ему дорогу, прижал уши к голове и двинулся к табуну как ни в чем не бывало. Будто и не заметил Дымку, ясней, чем словами, обозвал он его молокососом.
Быстрый удар в ребра, и Дымка покатился кубарем. Этот легкий взмах копыт сразу показал Дымке, чего нужно ждать от врага, если дело дойдет до настоящей драки. Дымка смутился и не знал, броситься ли ему снова в бой или снести обиду и ждать, пока представится случай отомстить.
Между тем вороной жеребец убедился, что ему некого бояться в этом табуне, опустив голову к земле, откинув назад уши, он принялся отделять молодняк и сгонять кобыл к своему табуну. Это была нелегкая задача, потому что никому из молодых жеребцов не хотелось прощаться с родным табуном, и они возвращались к нему снова и снова.
Старый гнедой конь, все время стоявший в сторонке, отказался оставить кобыл и не отступил перед вороным жеребцом.
Не прошло и мгновения — черная и гнедая шерсть полетела по ветру, удары копыт посыпались чаще пулеметных выстрелов, эти удары звучали глухо, потому что они попадали по костям и мясу, и промахи были редки.
Наконец в облаке пыли показалась гнедая полоса, за нею — черная, они ускакали прочь от стада, и скоро вороной силач вернулся назад, уверенно и гордо помахивая головой.
Еще одну лошадь надо было прогнать прочь — мышастого трехлетка Дымку. Пока жеребец дрался с гнедым, Дымка вернулся в табун, стал возле матери и следил за битвой. В его глазах был блеск, по нему видно было, что он готов принять бой, если это необходимо, что он не уступит, пока его не заставят уступить. Жеребец увидал его в табуне и понял, что голосом или взглядом его не прогонишь. Он сразу пустился к нему, и Дымка встретил его на полдороге. Это была короткая и жестокая стычка, Дымке удалось отпустить несколько жестоких, тяжелых ударов — ударов, которые вышибли бы дух из всякой лошади и наверняка свалили бы ее наземь. Но жеребец не был обыкновенной лошадью. Удары только слегка встряхнули его и разъярили еще сильней. Он выиграл слишком много схваток, чтобы позволить трехлетку становиться поперек дороги.
Его черед пришел, когда Дымка повернулся, чтобы брыкнуть его задними ногами. Жеребец был крупнее Дымки, и когда тот вскинул задом, он только встал на дыбы, чтобы копыта не достали его, скакнул в сторону и вцепился зубами Дымке в загривок. Когда Дымка рванулся прочь и зубы жеребца лязгнули, в них остался клок его шелковистой шкуры.
Дымка взревел, ударил задом еще раз, потом увернулся и поднялся над жеребцом. Но в ту же минуту и тот обернулся и грохнул обоими задними копытами в ребра Дымки.
Дымка был оглушен, его зрение помутилось, и, может быть, только инстинкт указал ему на черную тень, которая повернулась и теперь неслась на него, во всяком случае, он бросился прочь и всю силу, какая у него оставалась, напряг, чтобы увеличить расстояние между собой и черным чертом, — стоногим казался теперь Дымке жеребец.
Это была гонка не на живот, а на смерть, и Дымка скакал, как никогда в жизни. Когда он остановился в изнеможении, готовый к последней схватке, преследователь его был далеко и спешил назад к своим кобылам.
Следующие дни были пусты для Дымки, он заключил союз со старым гнедым, и они бродили вдвоем, как потерянные.
Они покрыли большое пространство, оставили позади себя немало сочных лугов и тенистых мест. Привычными путями они подымались вверх по каньонам, переваливали через отроги, взбираясь на старые летние пастбища Дымкиной матери и всего табуна.
Приходилось им натыкаться на другие косяки, но в каждом из них был свой властелин с диким взглядом и тяжелыми челюстями.
Встречались они в своих блужданиях и с молодыми конями, выгнанными из табунов. Короткое «здравствуйте» и «прощайте» — и всякий шел дальше своим путем.
Так скучно и однообразно тянулось время, пока не случилось важное событие. Дымка и старый гнедой наткнулись на маленький табун кобыл и жеребят.
Старый гнедой осмотрел жеребца, который вел табун. И когда рыжий молодой жеребец направился к ним, полный гордости и веры в свои силы, старый гнедой понял, в чем его слабое место. Этим слабым местом была молодость, она сквозила в каждом его движении, во всей повадке коня. Старый гнедой знал по опыту, что молодость и глупость неразлучны, и понял, что молодому и глупому не устоять против него, старика. Молодой жеребец перенес на своем веку не много битв, это видно было с первого взгляда. Старик не повернул вспять, как делал прежде, — он уперся в землю и стал ждать жеребца. Дымка последовал его примеру.
Трое коснулись друг друга ноздрями и круто выгнули шеи. Послышалось фырканье, взмет и удар, — молодой жеребец начал дело.
Дымка получил удар, который сшиб его с ног. Между тем старый гнедой настиг вожака, и схватка завязалась. Удары и укусы были горячи с обеих сторон, рыжий жеребец дрался прекрасно. Бойцы не уступали друг другу, борьба могла затянуться, если б не Дымка.
Когда рыжий завертелся, чтобы брыкнуть задними ногами гнедого, он очутился в двух шагах от Дымки, и тут началась двойная атака. Жеребец почувствовал тяжелые удары копыт и зубы, рвущие его с обоих боков.
Он увидел вдруг, сразу увидел, что ему надо выбраться из боя, бежать, если он хочет спасти свою шкуру. Жеребец подобрался, прыгнул подальше от злобных копыт и зубов и понесся прочь что было силы, преследуемый своими соперниками.
К концу дня, когда солнце перевалило за синие хребты, Дымка и его товарищ увидали на фоне неба одинокий силуэт лошади: рыжий жеребец плелся за ними следом. Он шел за ними и за табуном, который они отбили у него в течение трех дней, и однажды снова бросился в бой, чтобы отвоевать потерянное. Но он ничего не отвоевал и только оставил в схватке несколько клочьев шерсти. Дымка и старый гнедой задали ему такую же трепку, какой угостил их недавно другой жеребец.
